Лидия Раевская - Взрослые игрушки
На своей станции мы выпали из вагона на перрон, уронили сумку, в которой лежали наши с Маринкой шмотки, и ещё пять бутылок «Золотой Бочки», и только на даче сообразили, что переодеться нам не во что. Всё барахло наше было мокрым от пива, и воняло дрожжами.
Шляться по старой даче на десятисантиметровых шпильках и в коротких юбках — это нихуя не комильфо. Поэтому мы стали рыться в бабушкином шкафу в поисках какой-нить ветоши, в которой можно лазить по кустам крыжовника, и валяться на грядках с редиской.
Мне достались какие-то кальсоны с дырищей на пизде, и майка с оттянутыми сиськами, с надписью «Олимпиада — 80», а Маринке — коричневая юбка в складку, длиной до икр, и безрукавка из крысиных писек. Один хуй, кроме нас на этой даче никого нет, и забор был высокий и крепкий. Единственное, что осталось крепкого на этой фазенде.
Мы ржали друг над другом минут десять, а потом привыкли, и тупо жрали немытую редиску, сливаясь с природой, и запивая её купленным на станции «Арсенальным».
В тот момент, когда я, поскользнувшись на семействе слизняков, упала ебальником в яму для помоев, а Маринка села ссать под старую засохшую вишню, в калитку кто-то постучал.
— Входите, не заперто! — на автомате крикнула вездессущая подруга, и через секунду заорала: — Нахуй! Не входить!
Но было поздно.
Дверь калитки распахнулась, и в неё вошли два джентльмена. В костюмах и при галстуках.
Я извлекла своё ебло из помойной ямы, и вежливо поздоровалась. По-немецки.
— Гутен таг!
Джентльмены с улыбкой повернулись на голос, и по-моему, обосрались.
Я тоже выдавила с ложечку. Ибо узнала в джентльменах братьев Лавровых — Сергея и Мишу. В последний раз мы с ними виделись года 4 назад, нам с Маринкой тогда было по шестнадцать, а Лавровым — двадцать два и двадцать, соответственно. Мы с братьями лихо пили самогон под той самой засохшей вишней, которая тогда ещё была свежа и плодородна, а потом страстно целовались. Я с Мишей, Маринка с Серёжей. После чего мы ещё пару месяцев ходили за ручку, на брудершафт смущённо поносили, обожравшись ворованных яблок, которые пидор-хозяин обрызгал купоросом, чтоб их не жрал какой-то долгоносик и такие мудвины как мы, и признавались друг другу в любви. Я, правда, не признавалась. Младший Лавров был редкостно гуняв. Унылый, ушастый, долговязый и с козлиной бородулькой. А Маринка влюбилась в старшего Лаврова на всю катушку. Даже сына своего потом назвала в честь него — Сергеем.
Но от тех гопников в кепках не осталось и следа. Братья возмужали, сверкали ботинками, благоухали «Армани» и я, скосив глаза, приметила на дороге у Маринкиного дома припаркованную иномарку. (В машинах не разбираюсь, не ебите мне мозг).
Маринка сидела под вишней, и было непонятно: то ли она всё ещё ссыт, то ли делает вид, что просто сидит на корточках, и любуется раздавленными мною слизняками, то ли она уже срать начала.
Непонятно…
Повисла благостная пауза.
— Привет, девчонки! — прокаркал старший Лавров.
— Приве-е-е-ет… — проблеяли мы. А я быстро вытерла еблет олимпийской майкой.
— А нам, вот, сказали, вас в городе видели… — извиняющимся тоном тихо молвил младший, и посмотрел на меня.
— Что? Никогда не видел, как бабы маски из клубники делают? — рявкнула я.
— А это клубника? — засомневался Михаил.
— А что, по-твоему? — я шла в атаку, вытирая майкой с рожи луковую шелуху, и какие-то сопли.
— Мы очень рады вас видеть! — крикнула из-под вишни Марина, и встала в полный рост, явив миру свою чудо-юбку и бабушкины галоши.
На братьев было страшно смотреть. Мне лично стало их жалко. И я крикнула, не рискуя к ним приближаться:
— Не ссыте, мужики. Это мы по-дачному просто вырядились… Чтоб, типа, не пачкацца… Мы это… Картошку сажаем.
Ага. В августе-то. Самое оно — картошку сажать… Но Маринка меня поддержала:
— Ща, подождите, мы переоденемся!
Мы метнулись в дом. По дороге я ещё наступила в какое-то говно типа кильки в томате, но это уже роли не играло.
За десять минут мы с Маринкой оделись, причесались, и даже худо-бедно накрасились. На нимф мы всё равно не смахивали, но по сравнению с тем что было….
В общем, хули тут сиськи мять — поехали мы с братьями к ним на дачу. Под благовидным предлогом «выпить за встречу».
Сижу. С младшим Лавровым. Пью винище. Которое мягко ложится на пиво, и потихоньку лишает меня способности двигаться и говорить.(Не зря говорят: вино на пиво — диво, а пиво на вино — говно). Но, что характерно, вижу-слышу-соображаю хорошо.
Со второго этажа доносились «немецкие аплодисменты» (для лузеров — это когда животом по жопе шлёпают), Миша загадочно улыбался, а я начала терять остроту зрения.
— Мдя… — сказал младший Лавров.
Нахуя он это сказал? Непонятно….
— Му-у-у… ответила я, а Лавров оживился:
— Тоже хочешь что ли? Ну, а чо молчала-то?!
— Бля-я-я… выдавила я, а Михаил посчитал это за моё согласие с его версией, и накинулся на мою тушку как стервятник на дохлую кошку.
Я тупо свалилась на пол, понимая, что из всех органов чувств у меня щас на полную катушку работают только уши. Я слышала как он пыхтел, шуршал, стонал, но не ебал! Нет! Он просто стонал и шуршал. И вдруг буднично сообщил:
— Спасибо, я кончил. А ты?
Тут ко мне сразу вернулись все остальные чувства. И я заорала:
— Куда ты кончил?!
— Сюда. — Покраснел Лавров-младший, и сунул мне под нос НАПАЛЬЧНИК!!!!!
Я протрезвела. Мне стало страшно. У меня в голове не укладывалось: а нахуя вот надо было дрочить в напальчник? Вы видели ваще, что это такое? Это такой ма-а-аленький гандон, который надевают на палец, когда порежутся. Резиновый и плотный. У моего деда такие штуки в огромном количестве по всему дому валялись. Он потому что вечно сослепу пальцы себе то ножом, то ножницами резал… А Лаврову он нахуя?!
Тут до меня стал доходить смысл второй части вопроса. «А ты?» А что я?! А я как должна была кончить, интересно?!
Тут меня охватила страшная догадка.
Чтоб проверить её, я схватила извращенца Лаврова одной рукой за волосы, чтоб не сопротивлялся, а другую запустила ему между ног…
Я не ошиблась.
С напальчником, правда, Миша себе сильно польстил. Хватило бы и резинки от пипетки. С лихвой.
В ответ на мой дикий ржач на втором этаже утихли немецкие аплодисменты, раздался топот, и в дверях возникли две красные хари: Маринкина и старшего Лаврова.
— Что?! — заорала Маринка.
Она уже включила свет, и её взгляду предстала картина: стою я, одетая, ржу как ебанутая, и держу за волосы Мишку, который стоит со спущенными штанами, и сжимает в руке напальчник…
Миша Лавров навсегда врезался в мою память своим членом, размером с пипетку, которым он умудрялся ебать людей так, что они этого даже не чувствовали, и наверняка стал известным фокусником. Наверняка. Ибо точнее сказать не могу. Уж восемь лет как не виделись, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
…А тогда мы с Маринкой долго ржали. Ржали даже тогда, когда в 4 часа ночи шли пешком через лес 10 километров. Ржали, когда я сломала ногу, наебнувшись в лесу в какую-то силосную яму. И ржали ещё года два.
Пока я не встретила Рому. И не прекратила ржать.
Рома был больше двух метров ростом, больше ста килограмм весом, а поскольку всем известно, что Лида мужиков, как свиней, килограммами меряет — неудивительно, что Рома запал мне в душу. И не только.
Обламывало только одно: Рома был лучшим другом МОЕГО лучшего друга Дениса. Да, бывает и такое. У меня есть воистину лучший друг мужского пола. И, хотя мы с Динькой в интимных отношениях не состояли — к мужикам он меня ревновал шопесдец. В присутствии Дениса насчёт того, чтоб подкатить к Роме и речи не было.
Ну ведь хотелось же! Ну плоть-то ведь требует такова щастья!
И мне повезло.
Однажды ночью звёзды сложились так, что я оказалась у Диньки дома. А ещё там оказался Рома. А ещё у нас у всех оказалось ниибическое содержание алкоголя в крови. Совершенно случайно. И плоть моя меня мучила похлеще гестаповца.
— Денис… — проникновенно сказала я Диньке, оттащив его в коридор, — ты знаешь, я же тебя люблю…
— С Ромой ебацца не разрешаю — сразу отрезал Динька, и добавил: — Пидораска ты.
Потом подумал ещё, и закончил:
— Не станешь ты с ним ебацца. Зуб на вынос даю. Сама не станешь.
Я кивнула головой, и затеребила Динькину рубашку:
— Стану-стану. Смирись. Динь… А если полчасика всего, а? И всё! Ну я только чуть-чуть… Ну, блин, клёвый мужик-то… А я мать-одиночка, одна живу, у меня, между прочим, от отсутствия секса может рак груди быть! — я давила Дениса железными аргументами.
— Давай, я тебя выебу, хочешь? — обрадовался друг, и мерзко улыбнулся.
— Иди нахуй. — Я насупилась. — От тебя у меня потом ко всем возможным эпидерсиям ещё и мандавошки прибавятся. И лишай. В общем, не будь гнидой — дай мне полчаса. А я тебе зато кашку сварю потом. Манную.
