Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку
Но, очевидно, он прочитал в глазах гостьи такую заинтересованность и нетерпение, что тряхнул головой и развел руками.
— Ну, хорошо. Чего хочет женщина — хочет Бог. Уже древние так считали… Только я, если можно, сегодня в подробности больше вдаваться не буду. Так, вкратце обрисую. А все прочее потом. Время будет. Надеюсь…
И опять Альба почувствовала в его словах невысказанную тревогу.
Слишком много тревоги вокруг, подумала она. Может быть, больше, чем за всю ее предыдущую жизнь.
— Извини, я сейчас отлучусь на минутку, служба требует, а ты отдохни немного. И продолжим… — сказал Новиков и вышел. Альба осталась одна.
И сразу на нее нахлынуло острое чувство тоски и одиночества. Ночь, чужая и опасная, подступила вплотную, проникла сквозь стены и стекла, сжимая вокруг нее узкий круг тепла и света. Девушка зябко передернула плечами от этого ощущения и повернула кресло так, чтобы не было за спиной черных проемов окон.
До последнего момента она, увлеченная рассказом Андрея, как-то забыла думать о себе самой, а сейчас вдруг пронзительно ясно поняла, что действительно случилось непоправимое, привычная жизнь кончилась, исчезла в дали времен, и вместе с ней исчезли навсегда не только погибшие на корабле друзья, а вообще все — друзья, подруги, родители, братья, словно умерли все разом, оставив ее совсем одну…
Слишком много трагического и страшного обрушилось на девушку, хоть и прошедшую необходимую для космонавтов психологическую подготовку, но совсем не закаленную жизнью, такой жизнью, что выпадала на долю ее ровесницам в прошлые века, где смерти и страдания были почти что обыденными…
И вот теперь приходится учиться страдать и ей.
За один только день ее жизнь делала уже четвертый зигзаг. Всего лишь прошлым утром она была безмятежно и неосознанно счастливой двадцатитрехлетней девушкой, такой же, как миллионы своих сверстниц, не лучше и не хуже, в привычной среде и при своем деле.
Какой-то миг — и вот она уже потерпевшая кораблекрушение, избегнувшая смерти на корабле, чтобы замерзнуть на снежной равнине. Если бы не совершенно невероятное появление Новикова, ее уже не было бы, окоченевшее тело бесследно замело бы метелью, что воет сейчас за окнами, и никто, никогда не узнал бы, где и как прошли ее последние часы.
Чуть позже Альба стала счастливо спасенной, получившей вторую жизнь как подарок из рук родившегося три века назад человека. Поверила, что все страшное уже позади, начала настраиваться на существование в чужом, архаичном, непонятном, но все же привлекательном мире.
И вот теперь, после долгой ночной беседы с так внезапно вошедшим в ее жизнь человеком, все опять резко меняется, становится еще более сложным и непонятным… И еще эта пронзительная, безнадежная тоска о навсегда утраченном…
Но тут же сработал механизм психической самозащиты, не дающий терять надежду даже на эшафоте. «Почему же навсегда? — подумала Альба, еще не успев вытереть навернувшиеся на глаза слезы. — Ведь ничего же неизвестно. И Андрей сам ничего не знает. А если все наоборот, и это он попал с друзьями в наше время? Даже по теории Эйнштейна движение по времени возможно только вперед. Мало ли что там написано у Новикова… А если так, то достаточно собрать установку гиперсвязи и передать сигнал бедствия. И нас найдут, за нами прилетят…»
От этой мысли Альба сразу успокоилась, повеселела. Вопросы технической реализации ее не интересовали. Есть кибернетик Айер, есть здешний гениальный, по словам Андрея, инженер Левашов. Пусть они и решают.
И Альба уже думала совсем о другом. О том, что с Новиковым, в котором она бессознательным, но безошибочным женским чутьем определила человека, на которого можно опереться в новой жизни, получается тоже совсем не просто. Возникла со страниц его записок Ирина-инопланетянка и встала у Альбы на пути.
Но вот как раз здесь Альба со здоровой самоуверенностью молодой и красивой девушки решила, что шансы у нее очень неплохие, судя по тем взглядам Андрея, что она на себе ловила, и по тем рассыпанным в тексте повествования намекам, из которых следовало, что вряд ли у Новикова с Ириной возможно что-нибудь серьезное… Конечно, она понимала, что записки Новикова — это не дневник, скорее — художественное произведение с определенной дозой вымысла, но как раз интересующие ее интимные подробности вряд ли выдуманы…
Одним словом, к моменту возвращения Андрея Альба успела пройти полный цикл смены настроений — от горя и депрессии к энергичному оптимизму, овладевшему ею при мысли о том, что кроме иных увлекательных приключений, перед ней открывается перспектива помериться силами с женщиной, судя по запискам Новикова, а особенно по рассказу Берестина, наделенной невероятной красотой и массой прочих необыкновенных качеств…
Пока Андрея не было, Альба подошла к бару с зеркальной задней стенкой, стала внимательно изучать свое отражение, одновременно пытаясь представить, как может выглядеть пресловутая Ирина.
Она увидела, что дверь за ее спиной открывается, и сделала вид, что рассматривает не себя, а стоящие в открытой пирамиде рядом с баром винтовки. Поблескивающие воронением стволов и лаком прикладов, любовно и тщательно отделанные орудия убийства…
И снова с удовлетворением и тайной радостью отметила она тот неравнодушный взгляд, которым Новиков скользнул по ее фигуре. По молодости лет и недостатку опыта она еще не знала, что подобные взгляды мужчин не всегда выражают то, о чем думала она…
Очевидно, Андрей выходил во двор и пробыл там достаточно долго, потому что голову его густо запорошил снег.
— Так вот, — заговорил он, словно и не прерывал своего рассказа, садясь напротив Альбы и вытирая платком влажное от тающего снега лицо, — ты спрашиваешь, почему мы не обратились к широкой общественности и компетентным органам. Резонный вопрос. Причин, можно сказать, три. Объективных и субъективных…
Первая — психологическая. Мы, честно сказать, до последнего как бы и не верили в реальность всего происходящего. Вроде как человек не верит в собственную смерть. Знает, что обязательно будет, но не верит. Вот и тут так. Не хватало внутренней убежденности. Где-то в подсознании все время казалось, что это не всерьез. А для того, чтобы в наших условиях идти в официальные организации, убеждать, доказывать такую вещь, как вторжение пришельцев на Землю, нужна убежденность на грани маниакальности. Чтобы не задумываться о последствиях для себя лично…
— А какие для вас могли быть последствия? — не поняла Альба.
Новиков иронически хмыкнул.
— Самые разнообразные. Учти, что в наше время сложилась довольно парадоксальная ситуация. С одной стороны, идею о существовании братьев по разуму никто не отрицал. Все признавали. Велись даже работы по поиску внеземных цивилизаций, собирались соответствующие конгрессы, специальные радиотелескопы строили… А с другой — эта идея обросла таким количеством спекуляций и домыслов, на ней специализировалось столько сумасшедших и шарлатанов, не говоря уже о тысячах романов, рассказов, фильмов на тему контакта, что взять и вслух заявить, что названный контакт наконец состоялся… Вообрази — я прихожу в Академию наук, не говоря уже о каких-то других серьезных организациях, причем прихожу к самому мелкому чиновнику или референту, и заявляю: здравствуйте, моя любовница — агент инопланетян…
Новиков снова замолчал, будто проигрывая в уме эту сцену в подробностях. И даже фыркнул, не сдержав эмоций.
— Не знаю, как у вас, а я в Москве конца XX века не могу представить себе должностное лицо, которое смогло бы и захотело отнестись к такому заявлению серьезно и конструктивно. Может, и есть такие люди, но там, куда пришлось бы идти, я их не представляю… Но даже если бы и нашлись — что дальше? При нашей бюрократической манере до каких-либо практических решений прошли бы месяцы, и приятными они бы не были… А скорее всего, меня или послали бы куда подальше, или, любезно-опасливо улыбаясь, вызвали скорую помощь. В том и проблема, что те, кто мог бы поверить безоговорочно, не могут ничего решать. А поставленные решать — в глубине души не очень верят даже в то, что Земля круглая…
— Ты правду говоришь? — с недоумением спросила Альба. — Но это же ужасно…
— Ничего, живем. — Новиков как-то странно скривил губы и махнул рукой. — Я вот тут, кстати, подумал, как оно будет, если вы вернетесь с нами на Землю и придется официально оформлять ваше право на существование. Тоже проблема. Если хочешь знать, хоть и стыдно мне о таком говорить, я ведь и испугался самым банальным образом, когда впервые задумался насчет необходимости объявить о пришельцах, да и об изобретении Левашова тоже. Подумал: узнают об этом — и все. Привычной жизни конец. Сразу все изменится — психология, межгосударственные отношения, самые вроде бы вечные принципы и нормы. Понимаю, что не прав, а все равно страшно… Пока все только меня лично касается — это одно, а вот когда все вокруг станет совсем другим…
