Священная лига - Денис Старый
— У нас одни цели. Мы оба разумеем, что России при Петре Алексеевиче лучше будет, если токмо изменяться. Так что во всех начинаниях, кои ты будешь справлять, я тебе, боярин, товарищем стану и без того, ибо одно дело делать. В ином же… зело много я возложил на себя, и тянуть мне это, как доброму коню. Желаю свой крест нести сам. А коли случится так, что помогу кому-то, да при этом всем будет во благо, то я завсегда рад, — сказал я.
— А не много ли у тебя, полковник, воли? Словно бы боярин какой, а все лишь дворянчиком стал и году не прошло, — поддел Матвеев и с вызовом посмотрел на меня. — Ну да будет. Через две седмицы войско из Москвы отправляется на черты засечные. А там и поглядим… Воюй, а я погляжу, что да как.
Матвеев замолчал. Его взгляд стал ещё более острым. Будто бы он хотел взглянуть прямо мне в душу и распознать, что же я за человек такой. Или же подобным взглядом смотрят на того, кто сильно провинился, но не хочет в этом признаваться.
— Сразу шесть ногайских орд в подданство к Петру Алексеевичу идут. Защиты просят, а коли не случится доброго похода на Крым, то как бы им дали на Дону, али на Волге степи для кочевий. Ещё посылают они нам в помощь четыре тысячи воинов своих. Как думаешь, под чьё начало стать хотят? — строго, словно бы наставник на уроке спрашивает у нерадивого ученика, говорил Матвеев.
— По всему видно, что под моё начало, — было несложно догадаться мне.
Я внутренне улыбался. Причём не столько из-за того, что к тем четырём полкам, что и так уже под моей рукой, и которые я в последние месяцы обучаю, кроме тех сотен, что я научил в Преображенском и к которым сейчас набираются рекруты по пять новичков на каждого… Ещё и кочевники ко мне придут, — получается универсальная дивизия, ну или маленькая, почти что сбалансированная дивизия. Ведь и артиллерия есть у меня.
Однако больше всего я радовался тому, что теперь, согласно тем правилам, по которым народцы становятся подданными русского царя, жена моя — княжна. Осталось только, чтобы её отец признал состоявшимся наш брак.
Да, из-за этого я сам князем не становлюсь, и Анна княжной тоже, ибо замужем и статус у нее мужний. Но тот факт, что я ни на какой-то рабыне женился, а на целой княжне, в значительной степени повышает и мой социальный статус.
— Так вот, Стрельчин, ногайские войны идут не под руку Стрельчина-полковника, а под руку зятя их старшего бея. Так выходит, что ещё больше разделяется Ногайская Орда и все нам выгода, — Матвеев улыбнулся. — Кто ты, Егор Иванович? Как так выходит, что ты ещё и в этом преуспел: поуменьшил число врагов наших и прибавил к нам союзников?
Мне оставалось лишь пожать плечами. И ощутил уже не боль, а сильно зачесалась ключица и, казалось, что все туловище слева. Нет спасу от этого зуда.
Заживает на мне, как на той собаке. Даже подумывал над тем, что это какая-то моя особенность. Вот только в целом складывалось такое впечатление, что люди в этом времени имеют лучшую регенерацию.
Тут ведь как? Если не помрёшь в первый день, то почти обязательно выживешь. Слабые помирают ещё во младенчестве, а те, кто выживает, действительно, обладают мощными организмами, иммунитетами, и выздоравливают куда как быстрее, чем в будущем, несмотря на то, что делают это без использования антибиотиков, но если только не природных и, конечно же, неосознанно.
А вот гипс пока мы ещё не сняли, так что я передвигался либо с массивной тростью, либо с новомодными костылями. Удивительно, но простейшая конструкция костылей, которые были вполне распространены в будущем, здесь также не была придумана. Новаторство если не во всем, то во многом.
Но вроде бы всё срастается, уже должно, перелом не был таким уж сложным, и уже на днях я рассчитываю гипс снять и начать более интенсивные тренировки, а то замечаю, что немного уже и жирком заплываю, так как двигаюсь намного меньше.
— Сии бумаги ещё есть у кого? — спросил Матвеев, уже намереваясь покидать Преображенское.
Говорил он из открытой кареты, когда слуга подкладывал конструкцию — деревянные ступеньки, обшитые красным бархатом.
— Да, — коротко утвердительно ответил я. — Бумаги не единственные, что у тебя, боярин.
— Еже ли я удумаю преобразования какие проводить с того, что предложил ты, то сии преобразования будут под именем моим. В ином разе — то лишь ненужные никому бумаги, — сказал Матвеев. — Уразумел ли? Сие не твои преобразования, ни кого иного… То мое!
Понял боярин, что может стать великим реформатором российской державы? Что в тех преобразованиях, которые я ему предлагаю, если выбрать не особо радикальные, но особенно полезные для России, можно заручиться поддержкой двора и большинства разумных бояр, которые всё-таки кроме своей мошны беспокоятся ещё и о процветании державы?
Не ошибся я в Матвееве. Он самовлюбленный гад, с завышенным чувством собственного величия, эгоист. Но… Он любит Россию, или себя в России. Как бы то ни было, но этот человек — единственный, кто может воплотить в жизнь хоть часть реформ, пока государь в полную силу не войдет.
— Коли случится так, что я удумаю от своего имени преобразования вводить, скажу тебе, кабы гнева твоего не испытать, — сказал я.
— Не удумаешь! Без моего позволения, неможно! — строго сказал Матвеев.
Я не стал перечить. Зачем? Тут и так по краю возможного хожу. Ну хочет Артамон Сергеевич потешить самолюбие — пусть. Моя цель — великая Россия. И я найду, как выделиться из толпы. Как минимум, через Корпорацию, или собственные коммерческие дела. Или… Вот впереди испытание — война. Может быть я все правильно делал и получится прославиться имя свое и на военном поприще?
Матвеев уехал, а я направился к государю. Сегодня у нас был один из последних уроков перед тем, как я уйду на войну. Конечно, нельзя думать о том, что на этой войне меня убьют. Но, как уже стало понятно, я не бессмертный. Будет ли третья жизнь? Вряд ли. А если будет, то явно не в этом времени, так подсказывает мне логика. Слышал я, что дается второй шанс. А вот про то, что шансов три — не приходилось слыхать.
Разговор с Матвеевым. Ещё раньше я поговорил
