Курсант. На Берлин - Павел Барчук
Ну… Ладно. Послужной список Геринга неплох, да. В 1933 году именно он создал Государственную тайную полицию, а затем встал во главе Имперского министерства авиации и начал тайное возрождение ВВС, которые Германии было запрещено иметь по условиям Версальского мира.
Три года назад Геринг был назначен уполномоченным по четырехлетнему плану. В его руках сосредоточено все руководство экономическими мероприятиями по подготовке Германии к войне.
Но при этом Геббельс знал, что за светлым образом кроется много тёмных пятен. И еще он знал наверняка, придет момент, когда Геринг предаст фюрера. Впрочем, как и Гимлер. Тот вообще готов сидеть на любом стуле, лишь бы этот стул был удобен.
Однако сейчас кроме Йозефа этого никто не видит и не понимает. Слишком высоки авторитеты чертова солдафона и шефа тайной полиции в глазах фюрера.
От размышлений Геббельса отвлек шорох. Тихий, почти неслышный. Йозеф не обратил бы на него внимания, если бы не ждал посетителя. И явится этот посетитель должен был вовсе не через центральный вход.
Для таких особенных гостей в кабинете рейхсминистра имелся особый вход. Маленькая дверь, прикрытая гобеленом. О ней знало очень ограниченное количество людей. Можно сказать, единицы.
Да, рейхсминистр народного просвещения — это не шеф тайной полиции. Что он там может? Только громко вдохновлять немцев и все. Так думают многие. Но нет. Ни черта подобного. Йозеф создал свою сеть шпионов и соглядатаев. Именно такого человека он сейчас ждал.
Не прошло пары минут, как гобелен отодвинулся в сторону и в кабинет шагнул человек неприметного вида.
— Стефан! Дружище! — Геббельс поднялся на ноги и вышел из-за стола. — Ты как всегда невероятно точен.
— Добрый день, господин рейхсминистр. — Мужчина, появившийся из-за маленькой дверцы, вздохнул, а затем несколько раз поклонился. Он все время так вел себя в присутствии Геббельса. Кланялся и вздыхал.
— Проходи, присаживайся. — Йозеф указал на свободный стул, который находился с противоположной стороны стола. — Ты как раз вовремя. У меня тут возник вопрос. Пытаюсь разобраться…
Геббельс подошел к своему креслу, уселся обратно и схватил газету.
— Вот. Послушай. — Он принялся читать вслух. — Если бы мне нужно было дать Гитлеру краткую характеристику, я бы сказала, что он крайне фанатичный, стоящий почти на грани безумия человек, которому нет подобных среди всех государственных деятелей современного мира…Так… Погоди… Вот тут можно пропустить… Ага. Вот! Смотри, что эта американская шлюха пишет еще…Хотя… Нет. Достаточно.
Геббельс замолчал, отложил газету в сторону, затем поднял взгляд и уставился с интересом на посетителя. Причем уставился так, будто вообще не ему сейчас читал выдержку из статьи. Будто видит его впервые.
На самом деле, Йозефу нравилось создавать вот такие неловкие моменты. Неловкие, конечно, для собеседника. Ему нравилось, когда люди в его присутствии начинают испытывать страх. Казалось бы, что ужасного может сделать рейхсминистр народного просвещения? Он же не руководит гестапо или не носит генеральские погоны. Как некоторые…
Стефан явно чувствовал себя неуютно под взглядом Йозефа. Он постоянно ёрзал на месте и нервно теребил край темного полотна, которым был накрыт рабочий стол. В первую очередь, неуютно бедолаге было от того, что ему прочли текст, который он бы предпочел не слышать.
На Геббельса посетитель старался не смотреть. Впрочем, понять его, наверное, можно.
Йозеф знал, что выглядит, прямо скажем, не самым приятным человеком. Его темные волосы без пробора были зачесаны назад. Довольно правильные черты лица, которые могли бы показаться симпатичными, портили убегающий назад лоб и выступающая верхняя челюсть. Это все придавало лицу Йозефа нечто крысиное. Беспокойный взгляд, напряженное выражение, словно он проглотил комок слюны, глубокие складки на щеках и вокруг рта… Именно таким его видели окружающие. Но тем приятнее страх, который появляется в их глазах. А он непременно появляется, когда Геббельсу это нужно.
— Стефан, ты понял? Ты понял, что написала эта американская дура о нашем фюрере? — Поинтересовался Йозеф у своего гостя.
— П-п-п-простите, господин рейхсминистр… Она назвала фюрера… с-с-с… сумасшедшим. — Стефан, заикаясь, ответил на вопрос и тут же втянул голову в плечи, будто ожидал удара.
Потому как произносить подобные крамольные вещи, да еще в присутствии Геббельса — это весьма опасное действо. Однако, с другой стороны бледного вида немец прекрасно знал, если господин рейхсминистр задает вопрос, он всегда ждёт ответа. Поэтому промолчать точно не получится.
— Нет! Нет, Стефан! — Геббельс вскочил из-за стола. — Ну… То есть, да. Она назвала его сумасшедшим. Но даже в этом сумасшествии Марта Додд признает факт уникальности фюрера. Что он — один. Понимаешь? Такой он один!
Стефан, честно говоря, вообще не разделял восторга рейхсминистра по поводу прочитанного. Однако, в ответ на слова Йозефа он несколько раз кивнул головой. Опыт предыдущих встреч говорил ему, лучше согласиться.
— Ой, да чёрт с ней! — Отмахнулся рейхминистр. — Ее растущая враждебность к национал-социалистам определенно связана с мужчиной. Все женщины ведут себя как шлюхи, если в деле замешан мужчина. Марта Додд прибыла в Берлин рьяной поклонницей фюрера, а уехала отсюда едва ли не врагом. Не переживай, Стефан, мы бдительно следим за ее дальнейшей жизнью. Марта заявила, что намерена написать разоблачающую книгу о Третьем рейхе. Смешно, честное слово. Она тут крутила романы с половиной Берлина. Какие, к дьяволу, разоблачения? Лучше бы о себе написала. О своем моральном облике. О своей распущенности.
Стефан скромно промолчал. Он, честно говоря, меньше всего переживал о какой-то американской журналистке и уж тем более, о фюрере. Стефан точно знал, что у этих двоих все будет хорошо. А вот лично у него, у Стефана Бербока — не факт. Потому что он, Стефан Бербок, рискует головой в прямом смысле этого слова. В любой момент шеф немецкой полиции, в доме которого Стефан работает, узнает, что информацию различного толка Геббельсу поставляет неприметный, скромный садовник.
— Ладно. Опустим эту тему. Меня интересует другое.
