Корела - Герман Иванович Романов
Оставив в Выборге и Олафборге небольшие гарнизоны, Владимир увел сюда все свои войска, достаточно обученные по европейским лекалам, и хорошо вооруженные. С мотивацией тоже было нормально — как минимум половина шведов охотно приняла его подданство, тем более, когда уяснили перспективы. С финнами было еще лучше — две трети населения тяготились шведским владычеством. Тринадцать лет тому назад шведским феодалам с невероятным трудом удалось подавить обширное крестьянское восстание, и показательно четвертовать вожаков во главе с Яакко Илко. Но сейчас началось новое восстание в областях Саво и Хамя, примыкающих к Корельскому уезду, причем на помощь пришли и карелы. Крепостью Таватсгус овладеть повстанцам не удалось, зимой будет передышка, а вот к следующему лету начнется главное «веселье», когда шведы двинут армию отбивать Выборг. И будет им «малая война» во всей красе — к этому времени подготовка новобранцев к сражениям закончится. Так что тысячи три войска еще добавится, включая восемь сотен мушкетеров в кирасах, и три сотни драгун. Все остальные легкая пехота, канониры, «партизаны» и «судовая рать».
Сейчас в Новгород с ним пришло и приплыло семьсот солдат, все с мушкетами и в доспехах, в основном немцы и шведы, всего одна сотня русских. Полторы сотни хаккепелитов — финнов и карел — плюс рейтары с драбантами. Артиллерия представляла десяток легких пушек и кулеврин, небольшой отряд свейских сапер при них, во главе с англичанином — и это все его силы, гарнизоны снимать тоже было нельзя — в них оставили немногих ветеранов, да всех новобранцев. Почти полторы тысячи, если с нестроевыми солдатами посчитать, так как и тех учили воевать. Три четверти иноземцы, присягнувшие на верность новоявленному ливонскому королю.
И сейчас ландскнехты, многие из которых едва освоили русскую ругань, готовили город к обороне, да обучали стрельцов с горожанами, которых «исполчилось» до двух тысяч, «правильному бою». Все занимались истово, так как понимали, что шведы Делагарди, которых многие видели в деле, шутить не будут — побьют всех скопом.
Но сейчас мысли Владимира перескочили на другое — встреча с «матушкой» потрясла его. Вся в черном, пожилая женщина со следами былой красоты на лице и резкими чертами властности, посмотрела на него при первой встрече как-то странно. В широко раскрытых глазах словно темная водица плескалась, и это пугало.
— Вот будет номер, если Мария Владимировна меня сегодня вечером при боярах и митрополите в самозванстве уличит. Тогда завтра присягу с горожан сложат, а меня вряд ли смогут убить, хотя желающие найдутся. Вот только не получится убить, а в Кореле наплевать кто я по большому счету, иноземцам тоже. Государство себе за Невой мы себе уже «выкроили»…
Детинец — Новгородский Кремль. Многое чего повидали его каменные стены за свою долгую историю, а три башни вообще не смогли восстановить, так как в январе 1944 году оккупанты разрушили самый древний русский город, не оставив в нем ни одного жителя. А крест с Святой Софии испанцы из фашистской «голубой дивизии» в Мадрид увезли, и лишь недавно, в 2007 году с трудом удалось вернуть историческую реликвию в Россию…
Глава 42
— Я ничего не чувствую, как мать, понимаешь Ваня — ничего. Он смотрит на меня как на чужую — взор властен, жестокий — страшен…
— Что ты хочешь, сестрица — он настоящий правитель, и кровь пролить не боится. С ним не раз говорил, и сам чувствовал его природную властность. Ты ведь хорошо помнишь Батория…
Князь Иван Никитович приобнял бывшую ливонскую королеву за плечи, прижал к себе, всмотрелся — глаза Марии Владимировны набухли слезами. Вот уже больше двадцати лет дочь казненного князя Владимира Андреевича Старицкого томилась в монастыре, заточенная там еще всесильным царским шурином Борисом Годуновым, вместе со своей младшей дочерью, совсем еще ребенком, что вскоре умерла от непонятной хворобы.
Опасна была для него сестрица, ой как опасна, и не сама по себе, а правами своими на шапку Мономаха. Ведь стоило выйти замуж вдовствующей ливонской королеве, а это было проделать легко — Мария тогда была еще свежа и красива, недаром сам польский король Стефан Баторий, как она сама ему поведала в тайне, «положил на нее глаз». И не беда, что достатка у нее тогда не имелось, тут важна сама кровь. Ведь роди она мальчика от второго брака, как появился бы на свет законный наследник московского престола, умри царь Федор бездетным, а к этому все и шло. Вот этого и испугался Бориска, уговорили Марию отъехать в Москву, обещая ее ни в чем не притеснять. А еще соблазняя вотчиной отцовской, отдать обещали, и мужа хорошего найти, родовитого и молодого. Тогда вдовствующая королева лишения терпела, потому и обманута была, а как вернулась, то опосля горько не раз о том сожалела, не осознав в какую западню ее заманили.
Боялся сестрицу будущий царь Борис, сильно опасался, ведь умри Федор Иоаннович, ему у трона не быть, а то и на плаху попасть — в лучшем случае, в далекую Мангазею отбыть воеводой. А роди Мария в повторном браке сына, то права ее на престол уже бы никем не оспаривались. Да, пусть ее сын будет считаться правителем по женской линии, и третьим в очереди после царевича Дмитрия Иоанновича и своей матушки. Ясень пень, что Мария сыну свои права уступит, а Дмитрия отодвинут бояре. Он ведь рожден от седьмой жены, фактически ублюдок, церковь этот брак царя Ивана Васильевича с Машкой Нагой, ныне инокиней Марфой, не признавала. К тому терпеть на троне семя Иоанна, с детства нравами жестокого, все опасались, особенно Борис Годунов. Ребенок то ребенок, но в Угличе ему снежную бабу лепили, и он ей «голову» лихо отсекал игрушечной сабелькой, говоря, что участь такая вскоре ждет всесильного царского шурина.
Кому такие речи понравятся?!
А ведь исправно доносили о словах мальца — дьяк с людишками верными вблизи постоянно были, все слушали и записывали, и тут же в Москву послания отправляли с теми словами хулительными. А как царевича убили, стало ясно, кто руку направлял с ножиком, но все бояре вид сделали, что мальчонка сам зарезался. Тоже бы и сына Марии ожидало, знай Годунов, что не «приемыш» в ее доме в Каркусе растет, а сын, пусть и бастард короля Стефана Батория. Ведь дело по-разному повернуть можно — уж больно Владимир на покойного короля Магнуса чертами смахивает. Вот это и заботило сейчас князя Одоевского больше всего, а сестра сама выглядела растерянной и ничего объяснить толком не смогла, только большую сумятицу в это дело привнесла, со своими бабьими
