Царь нигилистов 3 - Наталья Львовна Точильникова
За тяжелым письменным столом нога на ногу сидит папа́. Перед ним на стене портрет Александра Павловича в окружении батальных сцен. За спиной царя: большой портрет мама́. Там же дедушка с бабинькой и Павел Петрович с Марией Федоровной.
На стене у окна — портрет Петра Великого.
Небольшая люстра со стеклянным плафоном, внутри видны длинные тонкие свечи, на низком шкафу фигурки солдат под стеклянными колпаками. На солдатах форма различных полков. И также под прозрачными колпаками дедушкины кивера.
Перед императором — круглый столик для бумаг, на письменном столе — бумаги и книги. Там же открытая коробка с сигарами. До отъезда бабиньки Саша ни разу не видел папа́ курящим.
— Ты понимаешь, надеюсь, о чем пойдет речь? — спросил царь.
— У меня много предположений, — сказал Саша.
— Да? Ну, тогда по порядку!
И он взял из стопки бумаг на письменном столе номер «Колокола» и бросил на круглый столик перед собой.
Тот самый номер от 15 декабря, с дифирамбами голодовке, выдержками из переписки и «Трубачом».
— Отпираться не будешь, надеюсь? — спросил царь.
— Смотря от чего, — сказал Саша.
Папа́ приподнял брови.
— Письма твои?
— Да.
— Так просто? Я думал мне придется предъявлять черновики.
Сердце у Саши упало. Черновик был один: у Никсы.
— Почему я должен отпираться от того, что не считаю преступлением? — спросил Саша. — Я просто хотел защитить мать. Александр Иванович не всегда к нам справедлив. И совсем был несправедлив к ней.
— Где ты мать защищаешь? Здесь одни политические рассуждения!
— Что преступного в том, чтобы рассуждать о политике?
— Рано тебе о ней рассуждать.
— Видимо нет, если Герцен мне отвечает.
— Герцен предатель. Знаешь, что он писал о последней войне?
— Мы только слегка касались этой темы.
— А писал он, что дедушка твой ничего не защищает и никакого добра никому не хочет, что его ведет одна гордость, и для нее он жертвует народной кровью.
— Разве в этом нет доли правды?
Глава 15
— Как ты смеешь так говорить? — возмутился царь.
— Возможно, я чего-то не понимаю. Но мне кажется, что повод к войне был ничтожным. Неужели нельзя было договориться о ключах от часовни в Иерусалиме?
— Саша! Не от часовни, а от Церкви Рождества Христова. И не в Иерусалиме, а в Вифлееме.
— Не суть! Да хоть в Назарете! Неужели это стоило тысяч жизней наших людей? По-моему, и одной не стоило.
— Это древнейшая церковь, построенная над местом рождения Господа нашего. И ключи от нее турки передали католикам!
— Неужели Господу нашему приятнее смотреть, как христиане убивают друг друга, чем на то, как они крестятся не в ту сторону и не тем числом пальцев?
— Дело было не только в этом, — сказал царь. — Христиане в Турции вообще нуждались в защите.
— Некоторые христиане в России тоже нуждаются в защите. Старообрядцы, например. Может быть, с них надо было начать? И война бы не понадобилась.
— Как ты можешь ставить на одну доску истинное православие, латинскую ересь и раскол?
— Я не богослов, наверное, поэтому и существенных отличий не вижу.
— Как тебе только Бажанов пятерки ставит?
— Вероятно, он тоже считает, что убить человека хуже, чем неправильно перекреститься.
— Саша, когда русские войска вошли в Молдавию и Валахию, их воспринимали как освободителей от Османского ига, как избавителей и защитников. К Бухаресту шли торжественным маршем, как на параде. А там всё население вышло навстречу: и митрополит, и духовенство, и горожане.
— Приятно слышать, что нас еще где-то встречают не выстрелами из-за угла. Но здесь главное, как провожают. Они еще не были под российской властью. Не думаю, что, скажем, в Польше нам так же рады.
— Поляки — католики.
— Не думаю, что это главное.
— Польша — это отдельная история. Для Молдавии и Валахии мы точно были спасением. А ты говоришь, что русский царь никого не защищал.
— Это говорит Герцен. Я говорю только, что и это мнение имеет право на существование. Защитили? Или пришлось вывести войска?
— Да, пришлось. Потому что союзники нас предали.
— Почему же дедушка этого не предвидел? И почему его не предупредили?
— Его предупреждали, он не послушал.
— Почему?
— Верил в дружбу австрийского императора. И до конца жизни предательства его не простил.
— А может быть верил в собственное всемогущество?
— Не тебе деда судить!
— Понять, в чем ошибка, и больше так не делать мы просто обязаны. Почему дяде Косте пришлось строить флот на собственные деньги?
— Потому что парового флота не было. Надеялись на парусный.
— Угу! И на гладкоствольные ружья. И с таким капиталом решили воевать против всей Европы и Османской империи в придачу. А виновата Австрия.
— Не только. Наполеон Третий хотел реванша после разгрома его дяди в 1812-м.
— Тогда почему Россия ввела войска в княжества, вассальные Османам? Почему бы не подождать, когда Франция куда-нибудь введет свои в целях реванша? И тогда бы мы были несчастной жертвой агрессии, и симпатии мирового сообщества были бы на нашей стороне.
— Это только видимость, что войну начала Россия.
— Ну, да! А еще есть тайные скрытые причины, всемирный масонский заговор и мировое правительство. А также англичанка, которая все время гадит.
— Англия неожиданно выступила на стороне Турции.
— Неожиданно? А почему вдруг христианская страна поддержала мусульманскую против православной?
— Потому что турки согласились с ними на беспошлинную торговлю и стали практически зависимы от англичан.
— Это было непредсказуемо? Дед этого не знал?
— Знал.
— Тогда что его вело, кроме гордости?
— Ты дерзок до безобразия!
— Просто пытаюсь разобраться. Почему мы оказались в той точке, где у России нет флота на Черном море, а мы с дядей Костей вскладчину пытаемся спасти завод Нобеля, который всю войну выполнял военные заказы.
— Твой Герцен очень хотел в эту «точку». Знаешь, что он писал во время войны? «Он начал войну, пусть же она падет на одну его голову». Это про твоего деда.
— Не думаю, что проклятия Александра Ивановича сыграли хоть какую-то роль. Я как-то на парусники и устаревшие ружья больше склонен грешить. И на просчеты дипломатии.
— Это не всё. Он и пооткровеннее высказывался: «За 1812 годом шло 14 декабря… Неужели мы пропустим случай, какого долго-долго не представится? Неужели не сумеем воспользоваться бурей, вызванной самим царем на себя? Мы надеемся, мы уповаем».
Честно говоря, Саша считал, что это Ленин придумал желать своему правительству поражения в войне. Герцен, оказывается, был первооткрывателем.
— Это какая-то частная переписка? — спросил Саша.
— Переписка. Но не частная. Это
