Эсминцы против линкоров (СИ) - Ангелов Августин
Хотя, с другой стороны, он, разумеется, не мог объективно оценить состояние здоровья Малевского и Березина, не будучи врачом. Теперь же стало очевидно, что на поправку они пока не идут. Иначе их в Ленинград не отправили бы. Возможно, им для выздоровления нужны антибиотики, которых пока нет у Советского Союза, но которые необходимо срочно начать производить, чтобы спасать множество раненых. Александр жалел, что не только не обладает нужными знаниями по изготовлению лекарств, но и никогда в своей прошлой жизни темой фармакологии особенно и не интересовался. А, между тем, аспекты прогресса медицины и скорейшего внедрения антибиотиков сейчас представлялись чрезвычайно важными. Вот только мало чем он сможет помочь в таком вопросе.
Александр успел лишь поправить одеяла раненым товарищам, да вернуться на место, когда самолет запустил двигатели. Второй пилот вышел из кабины и, задраив дверь изнутри, объявил взлет. Тряско пробежав по не слишком ровной полосе, самолет, надсадно гудя моторами, вибрируя всем корпусом и неистово вращая лопастями обоих винтов, оторвался от земли и начал набирать высоту, то и дело проваливаясь в воздушные ямки при боковом ветре. Смирившись с неприятными ощущениями болтанки, Лебедев прильнул к иллюминатору.
Вечернее небо над Аренсбургом покрывали разрозненные кучевые облака. Подсвеченные закатным солнцем, они окрасились в розовый цвет и плыли над морем, напоминая очертаниями огромных небесных китов, среди которых маленькими юркими птичками барражировало дежурное звено истребителей с красными звездами, легендарных «ишачков», прикрывающих аэродром от опасности вражеского налета. Александр Лебедев еще долго наблюдал в иллюминатор, как далеко внизу оставался архипелаг Моонзунд с его старинными постройками, с маяками и береговыми укреплениями, с проливами, бухтами и кораблями.
Пока летели над Финским заливом, Саша немного вздремнул. Ему приснился Санкт-Петербург, город конца его прошлой жизни со сверкающими машинами на ярко освещенных улицах. А внук тянул к нему пухлые ручонки и просил прощения. Александр проснулся от толчка при приземлении самолета, и снова увидел вокруг себя Ленинград начала сороковых годов двадцатого века, совершенно лишенный подсветки фасадов и огней реклам. За Сашей из штаба флота прислали машину с водителем, который встретил его возле самолета. Несмотря на идущую войну, тут еще не применяли мер тотальной безопасности. И с соответствующим удостоверением ничто не мешало проходить прямо на летное поле людям далеким от авиации. Встречали борт и санитарные автобусы «ГАЗ-05» с бригадами санитаров. Прежде, чем уехать, Александр решился позвонить отцу прямо из аэропорта, хотя для этого пришлось напрячь дежурного по зданию. Когда комиссар взял трубку, Саша произнес решительно:
— Я уже прилетел, звоню с аэродрома. Тут со мной на самолете прибыли раненые товарищи с эсминца «Яков Свердлов», Малевский и Березин. Помоги, пожалуйста, определить их в хорошее место для лечения.
Он удивился, когда отец сказал:
— Так это я и дал распоряжение срочно эвакуировать их в Ленинград на лечение. Они же подвиг совершили, потопили немецкий броненосец. Вылечат их, даже не сомневайся. А ты давай побыстрее в штаб. Не задерживайся. Есть важные новости.
Когда дежурная черная «Эмка» проезжала сквозь вечерний город, вокруг не было видно ни ярких огней, ни разноцветных машин, ни рекламных вывесок, ни вычурно татуированных парней со смартфонами в руках и серьгами в ушах, ни девушек с сиреневыми «анимешными» прическами, ни взрослых женщин на «лабутенах» и с надутыми губами, ни полиции в черной форме. Вместо этого по тротуарам ходили прохожие в скромной одежде неброских тонов, а по проезжей части ездил исключительно ретро-транспорт, потому что другого еще просто не придумали. Зато многие дома оставались прежними, знакомыми с детства, как и гранитные набережные Невы. И, благодаря этому, Александр все равно снова чувствовал себя дома.
Он, конечно, очень хотел бы по дороге заехать повидаться с Наташей. Вот только точно не знал, где она находится, на дежурстве в больнице, или же на Зверинской у Добрыниных? Впрочем, раз отец просил его поторопиться, значит, имелись к тому веские основания, и встречу с женой придется отложить. Лебедев чувствовал, что произошло нечто серьезное. Вот только пока не знал, что именно. И лишь прибыв в штаб флота, он узнал от отца о том, что немецкая эскадра на Балтике перешла к атакующим действиям.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *
Рисковать Эрих Редер никогда не любил. И, если в молодости ему иногда все-таки приходилось идти на риск, то по мере продвижения вверх по карьерной лестнице, Эрих становился все более осторожным и осмотрительным, приобретя постепенно известность не только своим флотоводческим даром, а и умелыми кабинетными интригами. Свою карьеру главы военно-морского командования Редер начал в 1928-м году на фоне грандиозного скандала, вспыхнувшего в морском министерстве Веймарской республики. То было, так называемое, дело Ломана, когда внезапно раскрылась афера вокруг секретной программы перевооружения флота Германии. В результате разбирательств лишилась своих мест вся верхушка морского ведомства. В отставку отправились главнокомандующий рейхсмарине Ганс Зенкер и его заместитель вице-адмирал Вальтер Ломан. Сменился даже министр рейхсвера Отто Гесслер. А все из-за того, что они вели тайную деятельность, тратя огромные суммы на вооружения, запрещенные Версальским договором.
Занять освободившееся место Редеру немало помогли личные связи, наработанные за годы предыдущей карьеры. Его кандидатуру поддержало правительство, как известного морского офицера, имеющего подходящие политические взгляды. В первое время, когда он занял самый престижный начальственный кабинет в здании адмиралтейства, коллеги по ведомству относились к нему с недоверием. И Редеру потребовалось применить весь свой талант интригана для того, чтобы это недоверие преодолеть. Он начал свою «охоту на больших жирных тюленей», которая заключалась в том, чтобы выжить с должностей нескольких старых флотских начальников, вынудив их интригами уйти в отставку, якобы ради того, чтобы расчистить карьерную лестницу перед молодыми, перспективными и талантливыми офицерами. В результате хитрых интриг, Редер «поохотился на тюленей» вполне успешно, окружив себя определенными офицерами, которых и хотел видеть в собственной команде, теми, кто не сомневался в его авторитете. Ведь у Редера имелась одна примечательная черта характера: он не терпел от подчиненных критики и резко реагировал на альтернативные мнения.
В остальном, как начальник, он мало отличался от всех остальных обладателей высоких должностей. Устанавливая на флоте собственные порядки, он объяснял их укреплением дисциплины и нравственности, на самом деле воплощая свои собственные консервативные взгляды. Причем, с чувством юмора у Редера всегда было плохо. Его приказы морским офицерам не ходить в форме в питейные заведения и не курить в общественных местах совсем не пользовались популярностью на флоте, а запреты офицерским женам носить короткие юбки, красить ногти и пользоваться косметикой сделались темой для любителей анекдотов. Несмотря на все то полезное, что Редер сделал для возрождения немецкого флота, к началу сороковых за ним прочно закрепилась репутация старого зануды и умелого интригана, расчетливого и осторожного.
И даже возглавив эскадру главных сил кригсмарине лично, он оставался по-прежнему верен себе, проявляя осторожность во всем, хотя в душе и мечтал о славе великого флотоводца. Потому предложение флагманского артиллериста корветтен-капитана Роберта Вебера обстрелять советскую базу с безопасного расстояния Редер охотно принял. Гросс-адмирал, разумеется, понимал, что обстрел издалека вряд ли разнесет в щепки укрепления большевиков на мысе Ханко, но зато позволит не подвергать опасности ответного удара береговой артиллерии лучшие немецкие корабли, гордость кригсмарине, ради демонстрации возможностей немецкого оружия и достижения максимального пропагандистского эффекта. На большее Редер пока и не рассчитывал. Особенно после состоявшегося морского боя, который завершился невнятной ничьей, что делало просто необходимым хотя бы создание видимости победы в этой операции.