Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ
- Учат вас - учат, а все туда же…
- Опять мы виноваты, да? А сколько я писал, чтоб этот этап с-сучий, хотя бы на партии разбили! Не вам писал? А то ведь всех на одну нашу занюханную пересылку! Да там одних "смотрящих" четверо! И прочих тварей… Где только подобрали такую свору! И грузины, и ростовцы, и чечены, и лезгины… И еще двое авторитетов из Питера! Для полноты коллекции!
- Ты вот что, подполковник, - в холодном голосе начальства глухо громыхнула угроза, - без истерик тут у меня. Обосрался - так молчи… В общем, - вопрос о неполном будет поставлен в любом случае, но от тебя зависит, как он будет решен. А теперь рассказывай поподробней, что за люди…
- А чего тут рассказывать, - трое зэков. В помещении амбулатории удерживают двух женщин-фельдшеров. Один из них неожиданно разбил большой флакон с какой-то медицинской дрянью и убил старшего сержанта Бельзебаева. Или очень тяжело ранил. У одного всплыла заточка, другой - овладел табельным оружием сержанта.
- Серьезные люди?
- Хуже. Один - некто Квашнин Николай Захарович, сорок четвертого года рождения, более известный как Квач, - более-менее, вор. А двое-е… - он безнадежно махнул рукой, - хулиганы, истеричная, зашорханная дрянь. Один - так вообще чуть ли не в "петушках" состоит. Обожрался какого-то там димедрола, сидел, пускал слюни а теперь чертей ловит.
- А чего хотят?
- Я порежу ее! Уходите от окон! Порежу!!! - Истошно, на жутком надрыве вопил Илюха Гнус. - Один па-адходит! Чтоб я руки видел! А то порежу!!!
- Чего хотят - чего хотят… Морфия требуют, две пушки, десять тысяч рублей и машину с шофером. Чтоб водитель был голый и босый…
- Голый? - Оживился приезжий. - Любопытно!
- Ну, в смысле, - в "трениках"…
- Ага. И, насколько я понимаю, - в тапочках.
- В кроссовках. - Мрачно ответил подполковник. - Без носок.
- А насчет табельного оружия, - точно? Ведь не положено же вроде бы… И то - к чему бы это они две пушки требуют?
- Сказали - есть. Не знаю, может - правда у страха глаза велики. Проверить надо. Михеев - займись…
Вышеозначенный Михеев, полоснув начальство косым взглядом, молча исчез за дверью и минут через десять - позвонил:
- На месте "ствол", - проворчал он в трубку, - так что ложная тревога была. Как всегда - свист пустяшный… Одна дубинка.
- А ты не рассуждай. Больно умный…
- Это, конечно, хорошо, но… слишком уж долго ждать тоже не годится. Устанут, запсихуют, - замочат баб.
- У н-нас в дес-санте… - начал дотоле молчавший лейтенант Губанов, здоровенный, мордатый офицер, - а, что говорить!
- А что у вас в десанте? - Неожиданно заинтересовался гость.
- Ну это…Веревка на пояс, разбежался - и в окно, вперед ногами. И все дела. Я их голыми руками…
И - скрипнул зубами, заводя себя на штурм и натиск.
- А ты - умеешь?
- Я?! Я в разведке Псковской, ордена…
- Значит, - умеешь. А там что - решетки нет?
- Так ведь второй этаж. На первом - есть.
- Понял. Что тебе нужно?
- Веревку хорошую, - лейтенант загнул палец, - раз. Ствол - само собой. А узел я сам завяжу. Еще вот что, - отвлечь бы их, пока я на крышу-то полезу.
- О! - Глаза ласкового, улыбчивого гостя сверкнули. - Телефон-то там есть, нет ли?
- А как же. Внутренний. "Два - ноль два" - номер.
- Ну и добро, - сказал Губанов, - минут через семь начинайте звонить.
- Алло! Алло! Кто у телефона-то?
- Григорий Ив-ванович Ступин, вот кто! Зуда. Слыхал?
- Гриша, Гриша, - ты только не волнуйся. Все будет. Только деньги соберут, - и будет.
- Марафет - где? Уй, я ее сейчас резать буду, с-суку вашу. На ленты поделю.
- Гриш, - не волнуйся ты, говорю. Сейчас будет. Через пять минут прямо. И своим передай, что, мол, звонил подполковник Завадовский…
- Вон ты каким голосом запел, ментяра поганый!.. Слыш, мусор, - ты еще поканючь, а я еще минутку подожду. Больно мне твои колядки по кайфу. А то, - слышишь?
Завадовский услышал в трубке истошный визг где-то поодаль и довольное, негромкое покряхтывание вблизи.
- Эй, мусор, - слышишь?
К этому моменту лейтенант Губанов, бывший разведчик славной Псковской дивизии ВДВ, закрепил веревку, привязался к ней по всем правилам искусства, лихо затянул особый "моментальный" узел, позволяющий мгновенно освободиться от упряжи, поглубже вздохнул, напрягся, и начал свой стремительный разбег. Спустя считанные секунда его тренированное, только чуть начавшее тяжелеть, сильное тело, прорезав воздух, всеми своими ста восемью килограммами живого веса врубилось в стену сантиметрах в двадцати от желанного стекла. Лейтенант впечатался в кирпичи краем шлема, упитанной физиономией, молодецкой грудью, коленками и чем-то, вроде бы, еще. Отлетел, откачнувшись, при этом его развернуло вокруг оси и он впечатался в стенку повторно. Затылком, задницей и подошвами исполинских сапог сорок седьмого размера. Так он и повис - сантиметров на десять не доставая носками сапог до узенького, сантиметра в три, - карнизика. После двух подобных плюх бравый десантник пришел в себя только минут через пять, слабым движением дернул за конец веревки и ссыпался вниз. Самым странным в этой операции было то, что основные действующие лица внутри здания умудрились так ничего и не заметить.
- Ну? - Проговорило по телефону начальство вежливо-вежливо, что было крайне скверным признаком. Трудно даже подсчитать, насколько более предпочтительным в данной ситуации был бы нормальный, душевный стоэтажный мат. - И что ж вы теперь предполагаете делать, Казимир Янович?
Подполковник - молчал, совершенно правильно сочтя вопрос риторическим и ожидая, что изволит сказать его благородие полковник Гришин.
- Л-ладно, - наконец, после мучительной паузы проскрипело в трубке чрезвычайно сухо, - ничего не предпринимайте там. Довольно самодеятельности. На пути к вам группа "А", - слыхал про такую?
Господи ж ты мой боже ж ты мой! Матка бозка Ченстохов! Кажется, - сегодня все прямо-таки сговорились спрашивать меня, не слыхал ли я про то или про это! А про "группу "А" он, кажется, чего-то слыхал. Вспомнить бы еще - что именно. Но вместо этого он только вздохнул и сказал:
- Так мало того, товарищ полковник.
- Чего еще?
- Вроде как этап начинает волноваться.
Невидимый собеседник довольно долго молчал, а потом в трубке снова раздался все тот же скрип, благожелательный, как смотрящее в глаза дуло:
- Поздравляю… И отчего бы это?
- Отчего… - Позволил себе хмыкнуть подполковник Завадовский, которому теперь уже вовсе нечего было терять. - Оттого, что Чугун-Щепкин. "Смотрящий" прямо с крытки. С "Владимирки".
- Да-а, этот даже среди твоего нынешнего контингента… Л-ладно. Семь бед… До кучи будет. Этот - где?
- Рядом.
- Позови. Это, вообще говоря, его дело.
Никогда б не подумал. Явный же, типичный не-оперативник. Не говоря уж о "группе "А", о которой рассказывают всякие чудеса.
Установка "Лоза" была смонтирована на шасси "ЕлАЗ-а", и состояла из генератора "ЭХГ - 500", развивавшего мощность в пятьсот киловатт при массе в сто килограммов всего, двух газовых танков, содержавших восемьсот литров сжиженного бутан-пропана, выносного рабочего места оператора и "КО-2", Катушки Опорной, на которой как раз и были намотано все триста пятьдесят метров этой самой "Лозы".
Человек, возглавлявший взвод "группы "А", отличался от давешнего улыбчивого гостя прямо-таки на удивление. Коротко стриженный, с едва заметной сединой на висках мужик в странной, пятнистой форме без знаков различия, он был огромен. Что бы там ни говорили о том, что в оперативной работе размеры организма - вовсе не главное, а, однако же, командир этих ребяток был никак не ниже метра девяносто двух - девяносто пяти, непомерно широк в плечах и обладал устрашающе массивным торсом. При этом каждое движение его было мягким, плавным, и тягуче-стремительным, неуловимым, не как у тигра даже, а как у какой-то первобытной саблезубой кошки. И что бы он ни делал, - курил ли поганую "Приму", беседовал ли вполголоса со своими, очень похожими на него бесшумно-плавными, глыбообразными подчиненными, говорил ли по телефону, - от него постоянно исходила страшная, явственно ощущаемая на расстоянии угроза. Так исходит радиация от реактора со снятым защитным кожухом. Так веет горьким миндалем от ленивых паров, тянущихся от прохудившегося тулова насквозь проржавевшей, допотопной химической бомбы, рачительно запасенной лет пятьдесят тому назад для какого-то там крайнего случая. Негромкий офицер был как раз в этом роде и казался таким же несовместимым с живыми людьми, с обычными людьми, с любыми людьми, как несовместимы с ними эти устройства. Прозрачные, почти бесцветные глаза под полуопущенными веками смотрели равнодушно, мимо и сквозь, как на что-то, не заслуживающее ни малейшего внимания. И вряд ли он был в таком уж высоком звании, но рядом с ним не имело бы никакого значения хотя бы даже и маршальское звание, тут была своя, отдельная и совсем-совсем особая табель о рангах. Нелюдь. Смертоносное боевое устройство, только по случайности, из каприза принявшее облик человека, он вызывал озноб одним своим присутствием. Таких людей не бывает, не может быть много, потому что мир просто не выдержал бы присутствия сколько-нибудь заметного количества подобных ему и рассыпался бы звонким, хрустящим прахом. Впрочем, - сегодня он присутствовал при намечаемом действе только постольку-поскольку, на всякий случай.
