Александр Больных - Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Поэтому Петеньке пришлось призвать на помощь Ивана, чтобы вернее и быстрее споить сопляков. Это удалось на удивление быстро, хотя корнеты очень любили к месту и не к месту цитировать «Юности честное зерцало», однакож крепкое венгерское оказалось сильнее любых наставлений. «Не сопи егда яси, первой не пии, будь воздержан, избегай пьянства, пии, и яждь сколько тебе потребно» – забыто было моментально. Сразу чувствовалось, что не привыкли они еще пить по-гусарски.
И вот когда мальчишки дозрели, Петенька аккуратно приступил к расспросам, делая упор на то, что давно не бывал в столицах, одичал в прусской глухомани и очень хочет быть в курсе всех столичных сплетен, тем более что приехали такие значительные, такие осведомленные персоны, вне всякого сомнения, причастные к интимным тайнам двора. В общем, мальчишки немедленно распустили павлиньи хвосты и начали хвастать напропалую.
Да, они не простые офицеры, нет, они присланы сюда со специальным заданием. Их сам канцлер Бестужев вниманием удостоил. Петербургской Конференции известно, что вскоре состоится генеральное сражение с королем Фридрихом, поэтому им приказано отыскать и изловить изменного злодея Брокдорфа, который при великом князе состоял, но бежал, прихватив с собой бумаги наиважнейшие. Вот здесь Петенька весь насторожился и подобрался, ровно кот у мышиной норки, когда заслышит слабое шевеление. Оч-чень интересно, даже он пока еще не подозревал, что готовится генеральная баталия. Откуда знают? Да им сам великий канцлер сказал перед тем, как послать сюда. И письма рекомендательные дал к генералу Лаудону.
А почему к Лаудону? О, у них имеется особливый пакет для венского Гофкригсрата, они не какие-нибудь там фельдкурьеры, нет, они специальные посланники. Вот выдаст им Лаудон пропуска, и сразу после сражения один поедет в Вену с пакетом, а другой повезет в Петербург бумаги Брокдорфа. Петенька изумился. Так ведь Брокдорфа можно и не поймать, откуда такая уверенность? Так у них есть другое письмо для Брокдорфа, каковое надлежит передать через прусские пикеты. У майора глаза на лоб полезли. Сношения с неприятелем в военное время?! Так ведь это прямая измена! На это глупому майору обстоятельно объяснили, что Брокдорф есть голштинский офицер и подданный Петера Карла Ульриха, более того, его камергер. И никто не смеет воспрепятствовать герцогу голштинскому своему камергеру приказывать и письма отписывать.
У Петеньки даже в глазах помутилось. Он уже решил было, что нашел того проклятого Соловья, который пруссакам на ухо чирикает, а оказалось, что в Петербурге целое гнездо соловьиное образовалось. Только там не певчие птички живут, а истинные Соловьи-разбойники, и что с ними делать – непонятно. Сейчас он бы много дал за то, чтобы вскрыть оные пакеты и прочитать, что в них написано, но ведь не получится! Вот в Петербурге умельцы Тайной канцелярии в момент восстановили бы печати порушенные, а как здесь пакеты вскрыть? Нет, вскрыть можно, как их обратно запечатать? Наверное, от отчаяния ему в голову пришла одна мысль. Небогатая, скажем прямо, но придумывать требовалось срочно, так что не взыщите.
* * *Утром Петеньку разбудил ординарец графа Шувалова, майора срочно вызывали к главнокомандующему. Петенька поднимался долго и мучительно, голова была просто свинцовая, да вдобавок по ней колотили молотками какие-то злодеи. Однако ж после того, как Северьян поднес стаканчик лекарства для поправки здоровья, майор воспрянул духом и двинулся получать нагоняй. Почему-то он сразу догадался, что этот вызов не принесет ему ничего хорошего.
Предчувствия его не обманули: граф Шувалов буквально клокотал и фыркал от злости, как перекипевший самовар. Петенька вытянулся по стойке «смирно» и преданно посмотрел ему в глаза.
– Милостивый государь, потрудитесь объясниться, – начало было зловеще. – Ты знаешь, майор, что у нас в лагере имела место дерзкая покража?!
– Никак нет, ваше высокографское сиятельство! – бодро отрапортовал майор.
– Наши офицеры кричали «Караул!» и даже «Слово и дело!».
Петенька покачал головой.
– Если кто облыжно крикнет «Слово и дело!», того надлежит взять за караул незамедлительно и допросить с пристрастием на дыбе.
Шувалов нахмурился сурово:
– Смел не по чину, майор!
– Виноват, ваше сиятельство.
– То-то, виноват. За то и спрос будет. Куда только Тайная канцелярия смотрит?!
– А в чем дело? Где имела место быть покража?
– Вот, тебе сейчас расскажут, – мотнул головой Шувалов и хлопнул в ладоши.
По этому сигналу в палатку скромно вошли корнеты. Видок у них был, сказать прямо, не блестящий. Помятые, желто-зеленые и понурые – прямо так и хотелось их пожалеть, если бы не аромат, бивший на три аршина в стороны.
– Они? – изумился Петенька.
– Да, господин майор, мы. То есть нас…
– Что «вас»?
– Нас обокрали сегодня ночью.
– Но ведь я сам был у вас!
– После того как вы изволили уйти, господин майор.
– Так, понятно, – кивнул Петенька. Ему помнилось, что, когда он уходил, оба корнета были пьяны влежку и, собственно, так и лежали прямо на столе. – Говорите, что пропало.
– Злодеи пробрались в нашу палатку и вскрыли сундук секретный.
– Что в оном сундуке лежало?
– Деньги, целых триста рублей. Бумаги конфиденциальные.
Петенька напустил на себя суровость.
– Что пропало?
– Только деньги, господин майор, только деньги. Но все письма помяты и изорваны, сейчас их совершенно неможно вручать адресатам.
– И каковы эти адресаты? – честно поинтересовался майор.
Корнеты хоть и мучились жесточайшим похмельем, но сообразили, что говорить об этом во всеуслышание будет неудобно, поэтому выкрутились:
– Нам эти письма вручил канцлер граф Бестужев, накрепко запретив раскрывать их. Сие есть тайна государственная, и разглашение таковой может изменой почитаться.
– Ладно, ладно, – успокоительно произнес Петенька. – Нельзя так нельзя. Кроме денег что-либо пропало?
– Еще два перстня с каменьями драгоценными, шпага веницейская с золоченым эфесом.
– Но письма-то все до единого на месте?
– Точно так, только печати поломаны, бумага попачкана и порвана. Нельзя такое безобразие высоким особам вручать.
Петенька посмотрел на Шувалова, но граф сидел с видом абсолютно непроницаемым, словно все происходящее его нимало не касалось. Потом задумался глубоко и, протомив корнетов положенное время, важно произнес:
– Не усматриваю в сем воровстве никакого интереса для Тайной канцелярии. Вот если бы все наоборот было, письма бы пропали, а деньги на месте остались, тогда да, наша прямая обязанность за сохранностью тайны государственной следить. А деньги пусть Разбойный приказ сторожит, нас то не касаемо. В то же время Тайная канцелярия почитает необходимым сообщить канцлеру о небрежении, проявленном фельдкурьерами в деле охраны писем наиважнейших. Когда бы это был не тать ночной, а подсыл прусский, он бы завладел оными письмами без всяких помех.
– Но… – вякнул было один из корнетов.
– Хватит! – подвел итог граф Шувалов. – Вам ясно сказали: нужно меньше пить! – Он усмехнулся ядовито. – Пошли вон, ротозеи. И благодарите бога, что ваши письма не пропали, а то бы вас обвинили в сговоре преступном. Тогда один путь – на дыбу.
Корнеты, уже не желто-зеленые, а белые, словно мука, вылетели из палатки. Шувалов довольно рассмеялся, а потом спросил:
– А ты не перестарался, майор? Перстни-то зачем покрал?
– Не понимаю, о чем вы, ваше сиятельство, – оскорбился Петенька.
– Не понимаешь? Ну-ну… Но я тебе уже сказал – не зарывайся. Если что, так и заступничество братца тебя не спасет. Знай свое место!
Глава 9
Старый Фриц злился. Хотя уже минуло за полночь, он еще не ложился, и у него начала болеть голова. Вообще, король чувствовал себя совершенно непривычно – ни на что не мог решиться. Вроде бы все складывалось превосходно: обманув русских, он перебросил свою армию через Одер и выходил им в тыл. Можно было рассчитывать на очередную победу, прусский король ни в грош не ставил старика Салтыкова, пусть тот даже и разбил Веделя при Пальциге. Ведель был сам виноват, бросился опрометью на русских, почему-то решил, что перед ним только авангарды, вот и потерпел неудачу. Но в то же самое время даже разбитый Ведель нанес русским больше потерь, чем сам потерпел. Нет, старый Салтыков всего лишь помещик, таким он был, таким и останется, его Фридрих не боялся. Впрочем, говорят, несмотря на победу, сейчас командует другой. Каков же этот новый русский командующий граф Шувалов? По слухам, он что-то там сделал с русской артиллерией, а на что способен в поле, не знает вообще никто. Хотя как там говорили римские консулы? Если у варваров втрое больше людей, значит, кое-кто из них все-таки сумеет спастись.
Странная все-таки у русских традиция – едва генерал выиграл сражение, его тут же снимают. Сначала Апраксин, потом Фермор, а вот теперь и Салтыкова убрали. Фридрих довольно хмыкнул, вспомнив Апраксина. Нет, стоило этому голштинскому дурачку только пальцем погрозить, и русский фельдмаршал тут же в панике бросился удирать от разбитых пруссаков. Надо бы цесаревича (тьфу, язык сломать можно, произнося эти русские титулы!) покрепче на поводок посадить. Действительно, что ли, пожаловать его прусским полковником? Фридрих едва не расхохотался. Скажем, Сорок шестого фузилерного, который состоит целиком из швали, которую вербовщики наловили по разным кабакам. Полковник фон Бюлов будет, конечно, недоволен, но высокая политика требует!
