Александр Лысёв - «Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы
Совершенно неожиданно в синем небе над нашим передним краем начали рваться белые облачка шрапнели.
– Тревога! Тревога! – донеслось из окопов.
– Похлебали ушицы, мать твою… – подскочил Шолов. – Ходу отсюда!
Подхватив винтовку, Петя устремился вслед за матросом на гребень холма, к траншеям. Едва успели занять оборону, как японская артиллерия перенесла огонь на их расположение. Высунувшись по грудь, Петя с удивлением смотрел назад на полянку с обратного ската, где они только что так мирно готовили уху. Сейчас там рвались японские снаряды.
– Башку убери, раззява! – грубо сдернул Петю вниз Шолов.
Петя уронил винтовку и теперь ползал на четвереньках, пытаясь выдернуть ее из-под досок настила, проложенного по дну траншеи.
– Приготовиться к отражению атаки! – раздалась команда лейтенанта Пухова.
Кругом защелкали затворы. Шолов со своим вторым номером разворачивали пулемет. На Веточкина Егор уже не обращал никакого внимания, весь поглощенный разгоравшимся боем.
– Прицел постоянный! – распоряжался Пухов.
Петя вытащил наконец винтовку, оттер с цевья налипшие комья глины. Расстегнув подсумок, вогнал снизу в магазин обойму. Выставив прицельную планку, заслал патрон в патронник и прильнул к брустверу. Отработанные в учебной команде действия придали уверенности. На несколько мгновений все стихло. А потом из ближайшей лощины прямо по фронту на них хлынули цепи японской пехоты. Веточкин разглядел желтые околыши на фуражках – точно такие же, что и у японца на ручье.
– Огонь! – рявкнул Пухов.
– Орел! – одобрительно произнес в адрес своего лейтенанта матрос, расположившийся в траншее по соседству с Петей. – Прямо как башней на броненосце командует…
Наваринская полурота опоясалась вспышками выстрелов. Через несколько секунд взахлеб ударил пулемет Шолова…
Этот бой открыл собой новую череду японских атак на Порт-Артур. Почти неделю весь фронт сухопутной обороны подвергался штурму за штурмом. Одновременно с этим японцы днем и ночью обстреливали сам город и порт. Ими были дополнительно подтянуты тяжелые осадные орудия специально для стрельбы по русским кораблям. Артиллерийским огнем были уничтожены портовые склады на Масляном Буяне. Подожженные неприятелем, несколько дней горели продовольственные склады купца Чурина. Больше всего наваринцам досталось в первый день боев. К концу недели полурота потеряла две трети своего состава убитыми и ранеными. Погиб лейтенант Пухов. Перед позициями моряков лежали груды неприятельских тел. Примерно такая же картина была и на других участках. Нигде противнику существенно продвинуться вперед не удалось. Но очень сильно пострадали корабли – артурская эскадра как организованная военная сила практически прекратила свое существование. По истечении недели остатки наваринской полуроты вывели в тыл на переформирование.
– Возвращаемся на броненосец. Видать, десант пополнят да вчистую с нашего старичка на берег всех спишут, – сообщил Шолов в минуту затишья, вычищая механизмы пулемета. И, вздохнув, добавил: – Он, бедняга, от японских «чемоданов» уже по верхнюю палубу в воду осел. Я с холма глядел…
Вольноопределяющийся Веточкин получил предписание явиться следующим утром в казармы 14-го Восточносибирского стрелкового полка. Очутившись в городе, они с Шоловым посидели вечером в заведении у китайца Вана. Японская артиллерия огня не открывала – над Артуром стояла тишина, лишь с фронта раздавалась одиночная ружейная пальба. Увольнение подходило к концу. Шолов и Веточкин возвращались мимо здания Морского офицерского собрания. И тут установившаяся совсем недавно тишина оказалась нарушена совершенно неожиданным образом. Сначала с шумом распахнулась дверь собрания, выпуская наружу вопреки строжайшему приказу о светомаскировке полосу яркого электрического света. Затем на улицу выбежал человек в форме прапорщика флота. За ним по пятам из этого же здания проследовал сухопутный поручик с шашкой на боку. Шолов и Веточкин остановились, наблюдая разворачивающуюся сцену.
– Извольте убрать от меня руки! – выкрикнул прапорщик, когда поручик приблизился к нему вплотную.
– А я вам покажу, куда смотреть надо! – громко и зло проговорил сухопутный поручик. – Вон туда, где ваши корабли вверх тормашками плавают!
При этих словах поручика стоявший в отдалении вместе с Веточкиным Егор Шолов набычил шею и шумно задышал носом. Однако остался на месте и ничего не произнес.
– Поручик Жилов, немедленно успокойтесь! – послышались с порога Морского собрания другие голоса. На улицу вышли еще несколько морских офицеров. Чинов их в темноте было не разобрать.
– Успокоиться?! – взорвался сухопутный поручик Жилов. – Русский флот перетопили – а вы спокойны, да! Кто из моряков на фортах с нашим братом, ванькой серым, сражается – тем почет и уважение. А кто по собраниям мадеру хлещет, денежки казенные по тройному окладу пропивает – тех как назвать?!
– Господа, это прямое оскорбление…
– Господа, звоните командиру порта! – закричал с улицы своим товарищам ближе всех стоявший к разбушевавшемуся поручику флотский прапорщик. – Это безобразие надо прекратить!
– Безобразие?! – окинул моряков яростным взглядом Жилов. – Сейчас будет вам безобразие…
И устремился бегом к коновязи. Через несколько мгновений в круг света, распространяемый от так и не затворенной до сих пор двери, влетела фигура верхом на коне.
– Трусы! Подлые трусы! – кричал Жилов, со свистом размахивая шашкой над головой.
Морские офицеры, теснимые пляшущей под седоком лошадью, начали отступление к зданию собрания.
– Да он с ума сошел! – закричал с улицы отрезанный от товарищей флотский прапорщик.
– Господа, да он же контуженый! – раздались голоса моряков у самой двери собрания. – Да что с него взять, господа!..
Дверь в Морское собрание захлопнулась. На улице стало темно и тихо. Лишь слышны были быстро удаляющиеся вниз по улице шаги флотского прапорщика. Жилов со щелчком вогнал шашку обратно в ножны и, потрепав коня по холке, шагом поехал в противоположную сторону.
– Заказал у них в собрании бутылку вина, так, видите ли, после второго звонка отпускать не положено. Морским, значит, можно, а сухопутным не положено… – вполголоса ворчал проезжающий мимо Жилов, не глядя по сторонам. Казалось, что он жалуется собственной лошади. – И буфетчик их крыса, и сами они трусы…
Конь пофыркивал и будто бы сочувственно тряс гривой.
Шолов и Веточкин переглянулись.
– Однако… – протянул свое излюбленное Петя.
– Да, господа тоже отдыхать умеют, – хмыкнул Шолов. И закончил неожиданно серьезно: – А с флотом и вправду беда. Профукали в Артуре флот…
Веточкин не нашелся, что сказать в ответ.
– Ладно, бывай! Бог даст, свидимся, – протянул руку Шолов.
На следующее утро вольноопределяющийся Веточкин представлялся своему новому командиру. Им оказался… поручик Жилов.
– Ой, – сказал Петя, завидев поручика.
Жилов удивленно вскинул бровь. Об увиденном накануне вечером Веточкин решил молчать. Щелкнув каблуками, он доложил о своем прибытии по всей форме. Впрочем, инцидент в Морском собрании, насколько мог знать Петя, никаких последствий не имел. Разве что само собрание по распоряжению командира порта адмирала Григоровича было теперь приказано закрывать в восемь часов вечера. Жилов со своей охотничьей командой оказался прямиком только что с одного из участков порт-артурского сухопутного фронта, на котором в последние дни было особенно тяжело. Через несколько дней охотники, отдохнув и пополнившись личным составом, вновь отправились на передовую. Вольноопределяющийся Веточкин был в их числе.
На рубежах обороны крепости установилось затишье. Стрелки в окопах скучали, время от времени переругиваясь с японцами там, где позиции враждующих сторон проходили совсем близко друг от друга. Те отвечали по-русски, коверкая слова, особенно нецензурные. Это вызывало с нашей стороны взрывы хохота. Иногда споры приводили к стихийным перестрелкам, впрочем, очень быстро стихавшим. Начинала чувствоваться обоюдная усталость от позиционной войны. К тому же погода выдалась в те дни жаркая. Тысячи неубранных на нейтральной полосе трупов, оставшихся лежать после ожесточенных штурмов, быстро разлагаясь, источали смрад и зловоние. В летнем воздухе стоял постоянный звон – это роились мириады здоровенных зеленых мух. Подобно остальным стрелкам, находясь в окопах передового охранения, Веточкин засовывал в ноздри смоченную в керосине паклю – иначе дышать было попросту невозможно. Надо полагать, не меньшие неудобства испытывали и японцы. В конечном счете к русским позициям под белым флагом заявились японские парламентеры во главе с церемонным майором Ямооки. Ими было предложено русскому командованию заключить однодневное перемирие на всем порт-артурском фронте с целью захоронения убитых. Русское командование не возражало. Так Веточкин стал свидетелем и участником весьма любопытных событий. Пока нижние чины обеих противоборствующих сторон убирали трупы, русские и японские офицеры сошлись на нейтральной полосе. Кое-где были даже разбиты большие шатровые палатки. Под их сенью как ни в чем не бывало противники друг с другом выпивали и закусывали, обмениваясь мнениями о ходе военных действий на русском и европейских языках. Находясь вблизи одной из таких палаток, Веточкин разглядывал стоявших совсем близко японских офицеров, беседовавших с поручиком Жиловым. Все держали в руках рюмки, а Жилов охотно угощал японцев коньяком. Петя пригляделся к японцам – пропыленные мундиры, уставшие лица, любезные улыбки. Прекрасно говорят по-русски, остроумно шутят. Воздают должное героизму обороняющих Порт-Артур русских войск. Вот Жилов предлагает тост за доблестную японскую армию. Все оживленно чокаются наполненными рюмками. Как будто и не было вчерашнего ожесточения! Пока что машина современной войны еще не уничтожила рыцарских понятий о чести и великодушии. «А ведь уничтожит, обязательно уничтожит, если все так пойдет и дальше», – с грустью думал Петя. Вот один из японских офицеров что-то говорит Жилову и склоняется перед ним в полупоклоне. Жилов наклоняет голову в ответ. Японский офицер отходит, в одиночестве рассматривает окрестности. Взгляд его задерживается на стоящем чуть в отдалении Веточкине. Ладно пригнанное обмундирование, аккуратный пробор, кошачьи усы… Где-то Петя нечто похожее уже видел.
