Федор Березин - Война 2011. Против НАТО.
Твердо стоящему на земле-маме КП 9С470 не требуется ни горизонтального, ни вертикального оперения, все внутреннее пространство можно не заливать топливом, а заставить аккуратненькими шкафами полупроводниковых плат. Ну разве что сохранить пару кубических метров для экипажа, все же в него входит комдив. Командно-гусеничные транзисторы задействованы на всю катушку, но сейчас несколько с ленцой. Просто они могли бы обработать сорок шесть целей на высотах до двадцати км и в радиусе ста, однако ныне все данные номиналы снижены — истинный мир слишком прост для такой штуковины. Для несведущих типа Парфенюка и прочих «Шампуров» 9С470 — просто «черный ящик» на гусеницах. Вводим в него уловленные приемной системой антенной решетки импульсы — в итоге получаем конкретные целеуказания для ПУ. Точность один градус по углу и азимуту и четыреста метров по дальности. Помещенным на своих собственных гусеницах самоходным пусковым остается сплошная скука — просто развернуть верхний насест и активировать 9М38 — ракеты.
После отрыва это автономные машины того же Судного дня. F-4 могут, конечно же, пытаться проделывать всякие финтифлюшки в пространстве, однако семисоткилограммовая 9М38 разгоняется до восьмисот пятидесяти метров в секунду и играючи выдерживает девятнадцать «G». Какое млекопитающее способно вынести эдакий маневр и не потерять сознание? Затем семьдесят килограммов БЧ обращают, чуть растратившую массу в процессе поиска предмета вожделения, ракету в разлетающееся по округе смертельное облако. Лучшее, что способен Изобрести против этого млекопитающий объект, — бросить карты сразу и катапультироваться. Шелковая парашютная полусферы и подвязанный под ней ёлочно-игрушечный примат не просто медлительный, а с точки зрения «Купола» вообще статичный, а значит, и несуществующий объект. Он такое не видит и как следствие не выдает в обработку цифровым мельницам 9С410. Очень честная машина — не бьет лежачих.
В общем, никакой канители и таскания кота за хвост. Поскольку все цирковое шоу загнано в рамки даже не всей зоны поражения, а лишь одного из ее секторов, то заканчивается все очень быстро. Из аналогии с гораздо более простым процессом — стрельбой с АКМ: «Майор Корепанов стрельбу окончил!» На выходе: небо красиво заполнено парашютами, все же каждый из «Фантомов» — штуковина двуместная; почва местечково удобрена качественным заморским алюминием; локаторные расчеты могут курить, ракетные заняты — перезарядка систем. На экране станции обнаружения и целеуказания тишина и покой, луч бессмысленно ходит в поисках препятствий: парашюты, как указано, таковыми не являются — эфемерные объекты.
55. Кабинеты, пистолеты и диктатор Хусейн
Стрельбу следовало открывать с ходу. Без всяких межеваний, околичностей, впулить половину обоймы в первого входящего, а что припасено — во второго. Себе можно не оставлять, об этом позаботится третий.
Момент бездарно упущен. Теперь как-то даже неудобно вроде. Явно засвеченная вражья сволочь генерал-майор Саблин — правда, не шлындряет по кабинету, как порывался вначале, но все едино ведет себя как «у рідной хаті» — развалился в кресле с максимально гарантированной конструкцией рабством. А поскольку он еще и не молчит — разглагольствует о своей философии жизни — то дырявить его сейчас, в психологическом плане, гораздо дискомфортнее, чем безмолвную ростовую мишень. И главное, с каждым промолвленным абзацем эта мишень становится все более и более очеловеченной, а сама стрельба все более умозрительной возможностью. Но ведь, правда же, нельзя вот так, ни с того, ни с сего бабахнуть из «пэ-эма» прямо в живого разгоряченного человека? Если только не трактовать пулевую азбуку Морзе как кодированный ответ на вопросы. Вот, кстати, очередной: — На фига ты это сделал, Николай Николаевич? У нас с турецкой командой все было расписано полюбовно. Они нас не трогали, как ты видел, — Смешной ты, Саблин. Смешной, — неспешно, боясь начисто забыть о пистолете и втянуться в спор по-серьезному, ответствует Редька. — В смысле, смешной, покуда не становится грустно. «Они нас не трогали». Ты в своем уме? Ты ж генерал, Саблин, или как?
Новомодная манера Редьки тыкать и поучать визуально как бы такого же однозвездного, но фактически начальствующего генерала явно весьма и весьма раздражает Саблина. Однако у Редьки наличествует неотразимый аргумент. Старая формула о том, что пистолет есть главный довесок к убедительным доводам, действует. Для Саблина наличие Такой штуки явилось первоначально откровением, Он наверняка корит себя за промашку: стоило сразу на входе поинтересоваться у дежурного, не получал нынче командир полка личное оружие. — Вот мне интересно, Саблин, за сколько тебя лично купили? — продолжает допытывать Редька.
— Ну, при чем тут «купили»? — отмахивается Саблин. — Ты что, не разумеешь, что приказ пришел сверху, Коля?
— А это оправдывает предательство, да?
— Ну, ты герой с дырой. — Генерал Саблин пытается выжать из себя натуральную жизнерадостность и смех. Получается плохо. Но вообще Саблин держится молодцом. Не у каждого так получится перед пистолетным дулом в руках правдолюбца, что, по взглядам Саблина, наверняка приравнивается к сумасшедшему. — У меня приказ, Николай. Как и у тебя. Не нам с тобой судить, о чем кумекают наверху. Наше дело, Коля, выполнять спущенные сверху ЦэУ.
— А что, трудно догадаться, что эти самые цэ-у противоречат присяге и самому функциональному назначению армии?
— Слушай, Коля. — Генерал Саблин напрягается и даже собирается привстать с опорой на стол, но вовремя вспоминает о направленном ему в пузо «Макарове»: ранение в живот — хреновая перспектива, тем более пуля наверняка окажется не одна.
— Коля, — повторяет он после паузы, — ты ж военный, твою мать. Понимаешь, приказ? Вот знаешь что… — Саблин на несколько секунд задумывается. Возможно, снова прикидывает, как — запросто или не очень — пуля из ПМ пройдет сквозь деревянную доску стола. Однако Редька ошибается: размышляет Саблин вовсе не о том.
— Вот ты, Колян, считаешь, будто только наша теперешняя армия такая туфта, да? А вот Советская, мастурбируешь, вот та была цаца. Мы с тобой ее едва-едва захватили. Но вроде ж видели хоть курсантами и даже чуток летёхами. Что твоя доблестная Советская сделала, когда разваливался Союз? Да ни хрена она не сделала. Ни хрена! Не поступило приказа, вот и просидела на жэ все свое удалое время. Я тебе хуже скажу. Мой батя — он-то уже генералом тогда был — так вот, его часть, не наша зенитно-ракетная, а мотострелки, с места не сдвинулась, когда в Туркмении всяческие отморозки вырезали целые села русских. Там такое творилось, Колек! Баб насиловали, у беременных вспарывали брюхо, доставали младенцев и на вертеле жарили. Доклады об этом батя в Москву давал, и что думаешь?
— Думаю, что твой батяня такая же мразь, как ты, Саблин. Хоть и фамилия у вас обоих геройская, — комментирует Редька. Пистолет дает большую волю в излиянии начальничкам некоторой правды жизни.
— А ты, Редька, мне папу не тронь! Он вот до сей поры, может, мучается, вспоминает.
— Видишь, генерал Саблин, — констатирует Редько, — совесть, она такая. Все едино достанет. Вдруг ему лучше бы было свою часть, наверняка приведенную в готовность, из казарм-то вывести? Одного этого вывода с запасом бы хватило, чтоб вся шваль боевитская унесла ноги подальше. А если б все генералы тогда так сделали, то не получили б мы ни Чечни, ни прочих прелестей.
— И чего ж тут славного, Редька? — нехорошо Ухмыляется Саблин. — Тогда б и нашей свободной Батьківщіни тоже не было б. А Чечня — то проблема русско-москальска, не наша.
— Вот и получается, что теперь мы, как потомки, Расплачиваемся за грехи-то отцов. Не находишь?
Построили Содружество Независимых на первичной крови, вот и получили теперь под дых. Правда, того Содружества давненько уж нет. Но дело-то не в этом.
— А дело в том, Николай, что давай наше-то улаживать, а? Убери ты свою пушечку, и давай обсудим.
— Что обсудим-то, Саблин?
— Какой тебе смысл в сем геройстве? Ну, покаешься, скажешь, что больше не будешь.
— Нашел детский сад, — кривится генерал Редька. — Вас, небось, турки рачком-то поставили. Командованию теперь кровь из носа треба[66] хоть кого-то на заклание. Теперь у вас полюбовному-то житию с оккупантами-то «кирдык».
— Что ты понимаешь, Мыкола Редька? Какие, на фиг, оккупанты? Ты хоть в курсе, что все это ненадолго? Скоро турчаки уйдут. Сами уйдут. Договорено так.
— Очень интересно, — снова оценивает выгодность разговора с позиции силы Редька. — А кто ж тебе это довел, Саблин?
— Да, довели, довели. Уйдут, и все будет по-прежнему.
— Это как же по-прежнему после всего? А если народ спросит?
— Ой, насмешил, Редька, ой насмешил? — Саблин и вправду пытается выдавить из себя смешинку. Получается плохо. — Эта биомасса спросит? Да она забудет через месяц. Только «ящики голубые» в обратку включатся, тут сразу и забудет. А если не забудет здесь, пан Мыкола, будут уже стоять войска освободителей. Усек?
