Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь
"Вот оно что! Она права: я должен был сам догадаться. Ей не нужна моя дружба, ей я не нужен — ей надобен символ: герцог Нарбоннский на коленях у трона императора! А, старый дурак, я едва ей не поверил…". Он подумал так, и ему вдруг стало горько, больно и одиноко, обида пронзила его сердце, и он понял, что не приемлет такую правду; он понял, что лучше было ей поверить, принять и пожать протянутую ею руку дружбы; он понял, что сам, как и она, нарисовал себе идеальный образ, который нужен был ему, дабы успокоить совесть… "Зачем мы говорим все это, — пронеслось в его голове, — кому это поможет?".
Он заглянул в ее глаза — и увидел там злость и разочарование, которые смутили его. Внезапно он представил себе, чем могут обернуться для него злость и обида этой женщины — так он увидел имперские эскадры, стянутые к берегам его родины; услышал грохот орудий, бьющих с этих кораблей по его городам; увидел эти города в огне; услышал стоны и вопли умирающих своих подданных; увидел полчища легионеров, вышагивающих по его стране; услышал проклятия друзей, веривших ему; увидел этих друзей в цепях и рабских торквесах; наконец, услышал он торжественные звуки аморийского гимна и увидел, как взвивается над его дворцом в Нарбонне имперский стяг…
— Простите меня, — прошептал он, опустив глаза, чтобы София Юстина не смогла увидеть его страх, — и будьте снисходительны: я всего лишь варвар; высокие материи — не для меня!
Но она, конечно, поняла его.
— Не надо лукавить, — прошептала она в ответ, — это я едва не утонула в наивных мечтаниях. Как Гектор…
— А что Гектор? — удивился Крун.
— Гектор? Я сказала — "Гектор"?
— Да, вы так сказали: "утонула в наивных мечтаниях, как Гектор". Но я не думаю, что…
София прикусила губу.
— Неважно, ваша светлость. Гектор пал; так восхотели боги; у них, богов, свои резоны были. Ахилл сказал:
"Нет и не будет меж львов и людей никакого союза;Волки и агнцы не могут дружиться согласием сердца;Вечно враждебны они и зломышленны друг против друга, —Так и меж нас невозможна любовь; никаких договоровБыть между нами не может, поколе один, распростертый,Кровью своей не насытит свирепого бога Арея!
— сказал Пелид богоподобный и одолел властителя народов Приамида. А вскоре и Пелид отправился к богам, стрелой другого Приамида пораженный… Простите, герцог, я отвлеклась; не время вспоминать печальные старца слепого поэмы… Inter pares amicitia![39] Нас разделяет ваш страх, нас разделили боги; свои резоны у богов!
— Что вы сделаете теперь? — с внутренним содроганием вопросил он.
София пожала плечами.
— Ничего. А разве что-то изменилось? Вы нужны мне, а я нужна вам. Мы будем жить и наслаждаться жизнью. Я спасу вас, как обещала. Вы отправитесь в горы Киферона, на лучший в мире курорт. Там вас подлечат и, если это потребуется, сделают операцию, удалят язву. Все расходы будут оплачены.
— Сколько времени уйдет на это?
— Не знаю. Я не врач.
— А теперь лукавите вы, — заметил Крун. — Вы знаете: много! Сколько же? Год? Полтора? Два?!
— Я не знаю. Но я верю в вас, вы быстро поправитесь.
Герцог вздохнул; над решением своим он не размышлял долго, скорее мучился он, как сказать это решение Софии.
— Нет. Я поеду в Нарбонну.
— Вы умрете там!
— Я и хочу умереть там, в своей Нарбонне, а не в вашем Киферополе, — со спокойной улыбкой отозвался Крун.
"Я так и знала, — с усталой обреченностью подумала София. — О, старый и упрямый варвар!".
— У меня нет времени, — негромко сказал он. — Я не имею права оставлять моих баронов надолго. Как только минуют празднества по случаю дня рождения вашего императора, я вернусь в Нарбонну. Дьявол меня побери, вам же не нужен свергнутый герцог!
"Бессмысленно, — подумала она, — бессмысленно его уговаривать. Он не изменит своего решения".
— Я отправлю врачей вместе с вами, — проговорила она. — На это вы согласны?
После минутного раздумья герцог согласился.
— Мы не стали друзьями, такими, какими вы видели нас, — сказал он, — но все равно я благодарен вам. О, если бы не вы, не знаю, что бы стало со мной и со страной моей!
— Вас ждет еще один подарок, — улыбнулась София, — вернее, целых три подарка. Во-первых, я отправлю вместе с вами не только врачей, но и геологов.
— А их зачем?
— Они найдут в Нарбоннии новое месторождение вольфрамовых руд. Очень богатое месторождение.
— Не могу поверить…
— Мы давно знали об этом месторождении. То, между прочим, была важная причина для заключения мира. И вот настало время открыть его официально.
— Какой-то мне с этого прок?
— О! А вы не догадываетесь?!
— Империя великодушно позволит мне взимать с ваших магнатов арендную плату?
— Берите выше. Мы позволим вам продать концессию по имперской цене, а не по символическим ценам, установленным для федератов. Если правда все, что докладывали прежние экспедиции об этом месторождении, вы получите за концессию порядка десяти тысяч империалов.
Округлившиеся серые глаза Круна в самом деле походили на сверкающий платиновый империал.
— Немыслимо!.. Я не ослышался? Вы сказали…
— Порядка десяти тысяч империалов, — утвердительно кивнула София Юстина. — А может, и все пятнадцать.
— Господи… — простонал герцог. — И что я буду делать с таким неслыханным богатством?
— Как, вы отказываетесь? — со смехом спросила она. — Ну ладно, воля ваша!
— Нет, нет! — воскликнул он, точно ребенок, которого поманили красивой конфеткой. — Я согласен, конечно же, согласен!
— Бедняга, — сказала София, — вы не знаете истинную цену богатствам своей земли. Вы дрожите над каждым оболом, в то время как одно лишь мое платье стоит раза в два дороже вашего месторождения!
— Что?! Ваше платье? Это платье?!
— Не это. У меня есть платье, сотканное из перьев сирен. Вы, разумеется, знаете, что сирены — это загадочные существа, обитающие исключительно во влажных джунглях Сиренаики, нашей самой южной провинции. Истинный облик сирены неизвестен, поскольку люди, якобы видевшие сирен, не остаются в живых — считается, что сирены сводят их с ума своим пением. Перья сирен — яркие, разноцветные, переливающиеся подобно перламутру, — считаются у нас непревзойденным украшением, символизируют высшую роскошь и знатность. Одно перо сирены стоит от ста до пятисот империалов. Перья собирают отважные охотники, готовые рискнуть жизнью ради прекрасной дамы… либо ради наживы. Ну так вот, герцог, десятки благородных патрисов, молодых красавцев, соревновались меж собой, стремясь завоевать мое сердце, — они спешили в Сиренаику, за перьями сирен. Многие погибли, а остальным я отказала. Они были недостойны меня, все эти самонадеянные красавцы. Из перьев, добытых воздыхателями, лучшие портные, вернее, сказать, художники, сшили для меня то платье. Я впервые надела его в день своего двадцатилетия. Оно облегает тело подобно второй коже, в точности повторяя все его волнующие изгибы. О, если бы вы видели меня тогда! Я была подобна богине, я была одета — и в то же время совершенно обнажена! Многие мужчины, увидав меня в этом платье, сходили с ума, а их женщины бросались в истерику. С тех пор я ни разу его не надевала… оно превратилось в миф, а видевшие меня тогда — в свидетелей небывалого чуда… Хотите, я надену его для вас, герцог?
Крун, стараясь унять дрожь во всем теле, ответил:
— Не хочу… Это так несправедливо: повсюду в мире люди умирают с голода, а ваше платье… платье из птичьих перышек, платье, которое стоит дороже всего моего герцогства…
— Напротив, это справедливо, — с улыбкой возразила София. — Люди все равно умрут, но, умирая, они будут знать, что где-то на белом свете есть женщина, которая, надев это чудесное платье, становится подобной богине!
"Вот когда она потеряла свое истинное счастье, — вдруг догадался Крун, — когда объявилась в свете в том треклятом платье! Ибо богиней восхищаются, перед богиней благоговеют, богине поклоняются, к богине могут воспылать неистовой страстью — одного богине не дано: внушить к себе уважение!..".
В этот момент явился майордом и доложил о приходе принца Варга. Высокие мысли мгновенно улетучились из головы Круна; однако герцог Нарбоннский был спокоен: каким-то внутренним чутьем он понимал, что опасения напрасны, что София ни при каких обстоятельствах не станет губить его единственного сына, а это значит, ему и сыну, Круну и Варгу, предстоит пережить постыдное драматическое действо — сколько таких уже было и еще будет?!.
***Его опасения или, вернее сказать, надежды, оправдались: Варг все отрицал. Со спокойным достоинством, даже с легким пренебрежением он отбивал атаки Софии Юстины. Крун внимал их поединку и думал, какого страшного, непреклонного, убежденного в своей правоте врага Империи воспитал он в сыне — и как нечеловечески жестоко подшутила над ним, Круном, судьба: когда отец смирился с неизбежным, сын стал врагом отца и тем обрек себя на повторение отцовского пути. "Когда меня не станет, — думал герцог, — эта женщина или кто угодно на ее месте растерзает мою маленькую страну хотя бы только для того, чтобы отомстить Варгу за спасение еретиков Ульпинов… Я должен жить! О, боги, все, которые меня слышат, к вам я обращаюсь: наставьте сына на мой путь, пока это еще не поздно!".
