Владимир Свержин - Заря цвета пепла

– Пока говорить рано. Но я доволен тем, что служу под вашими знаменами.

Наполеон пригрозил пальцем:

– Если бы ты сказал, что счастлив, я решил бы, что имею дело с мелким подхалимом.

– О нет, месье, я довольно крупный подхалим. По крайней мере – в длину.

Бонапарт вновь усмехнулся:

– Может быть, есть какие-то пожелания?

– А как же. Мой генерал, если эскадрону ваших гидов не предстоит летать по небу или прятаться среди васильковых полян, то эту расцветку «а ля спившаяся канарейка» нужно срочно поменять. А то ведь нас перестреляют на раз, два, десять. Эти мамелюки – плохие солдаты, но отличные стрелки.

– Ты что же, сталкивался с ними прежде?

– Доводилось.

– И ты знаешь тамошние места?

– Я, конечно, не уроженец Святой земли, но дорогу от Яффо к Иерусалиму и от Иерусалима до Кесарии и Акко знаю неплохо.

– Но откуда?

– Приходилось как-то на хлеб зарабатывать, вот мы с бароном и сопровождали караваны.

– Святая Дева! – прошептал Наполеон, на секунду забывая о собственной безбожности. – А Египет? Вы бывали в Египте?

– Та там все рядом: пирамиды, Александрия, Каир… Но по Святой земле мы чаще ходили.

– Вот так подарок!

Впереди хлопнул выстрел, затем еще один. Со всех сторон послышались крики.

– Да здравствует король! Король и Франция! За Лантенака!

– Маманя дорогая, шо ж это деется-то?! – Лис схватился за пистолеты.

– Vive le roi! – Прямо на него, вернее, на экипаж, который он прикрывал, несся всадник на гнедом арденском жеребце.

– Проклятье! – Лис взвел курок. – Да это же Кадуаль!

Глава 15

Если вы любуетесь радугой, то солнце позади вас.

Охотничий рожок, заменявший мятежникам сигнальную трубу, протяжно выпевал атаку.

– Ядрен батон, какого ж черта?! – Лис повернул легконогую буланую лошадку и, пригнувшись к холке, погнал ее навстречу вандейскому генералу. – Куда ж ты прешь?! – орал Сергей, но Кадуалю было не до него.

В бою этот неторопливый человек преображался, становясь несокрушимым рыцарем, неистовым Роландом, воспетым в древних балладах. Его нельзя было назвать хорошим фехтовальщиком, однако быстрые и чудовищно сильные удары валили кирасиров, пытавшихся загородить ему путь. Некоторых – даже вместе с лошадьми.

– Ты чего вытворяешь?! – Лис бросился наперерез гиганту. Вмиг палаш Кадуаля мелькнул у него над головой, заставив д’Орбиньяка свеситься в сторону. – Очумел, что ли?!

Сергей нажал спусковой крючок, выстрел грянул у самого уха арденского жеребца. Массивный конь взвился на дыбы с негодующим ржанием и помчал галопом, не слушая шпор и узды, куда глядели его глаза.

Рейнар повернул лошадку и погнал ему вслед.

– Генерал, какого черта вас принесло?! Я здесь корячусь, миссию выполняю, а вы мне всю кашу перепортили!

– Месье…

– Да уж, не мадам!

Сергей и Кадуаль мчались бок о бок, быстрая скаковая лошадка под седлом лейтенанта эскадрона гидов была резвей арденца, но тот мчал в панике, легко пробуждающей второе, а заодно и третье дыхание.

– Они убили Лантенака! – наконец, узнав недавнего знакомца, через плечо кинул Кадуаль.

– Каким образом? Вы что же, поперлись к Бресту?!

– Лорд Габерлин заверил, что там безопасно!

– Но вас же предупреждали!

– Маркиз решил, что стоит рискнуть.

– Дорисковался.

– Это была достойная смерть! Он погиб в бою, как и подобает настоящему воину.

– Но не полководцу! – прокричал Лис. – Уводи людей, Кадуаль, возвращайтесь на болота! Кто-нибудь из нас даст знать, когда потребуются активные действия.

– Но по какому праву?

– Сейчас не время размахивать мандатами. У нас есть право! Где лорд? Тоже убит?

– Нет, он в плену.

– Час от часу не легче! Все, давай гони и скомандуй отступление!

Лис натянул поводья, сдерживая коня. Он не мог видеть, что происходит в этот момент близ дороги, а если бы мог, то не стал бы напоминать вандейскому генералу о его маленький армии. Верные партизанской тактике, игуаны незамедлительно бросились врассыпную, как только увидели, что их командир спасается бегством. Впрочем, их маневр вовсе не походил на паническое отступление: каждый стрелок, каждый всадник знал, где и когда собраться, куда идти дальше.

Когда Лис поворотил лошадку, то обнаружил трех всадников с белыми кокардами, летящих вслед за ним с самыми недружелюбными намерениями.

– А утро было таким ясным, таким многообещающим… – пробормотал он и бросился к лесу. Преследователи устремились за ним. – Медом им тут намазано, что ли?! – Сергей укрылся в кустарнике, вскинул пистолет, выстрел – шляпа одного из наездников слетела наземь, сбитая пулей. – Пристрелю на фиг! – пообещал Лис, наскоро заряжая пистоли.

Но стрелять больше не пришлось. Убедившись, что генералу больше ничто не угрожает, всадники развернули коней. Спустя десять минут лейтенант д’Орбиньяк вновь стоял перед Бонапартом.

– Признаться, я думал, вы погибли. – Разглядывая запыленного с ног до головы храбреца, генерал протянул ему руку. – Когда вы устремились на этого гиганта, точно Давид на Голиафа…

– На моем месте так поступил бы каждый! – отчеканил Лис, верный наставлению, что перед лицом начальства солдат должен иметь вид лихой и придурковатый. – Но лучше бы никому на моем месте не оказываться.

– Далеко не всякий бы выжил, – согласился Наполеон. – Однако вы промахнулись, стреляя в него. Признаться, я удивлен.

– Промахнулся? Это поклеп, мой генерал! Я и не стрелял в него.

– Но я слышал выстрел.

– Это да, это чистая правда. Но если бы я продырявил ему лоб, вандейская шайка скорее полегла бы в полном составе над телом предводителя, чем обратилась бы в бегство. И наших положили бы тут немерено. Оно нам надо?

А так – я коня шуганул, и вся любовь. Где та банда, кто ее видел? А вот почему господа кирасиры не последовали за мной? Как говаривал Уильям Шекспир на экзамене по английскому языку и литературе, «вот в чем вопрос»! Двух-трех крепких парней мне бы вполне хватило, чтобы скрутить этого медведя. А так – уж не обессудьте, сам еле уцелел.

Бонапарт вернулся в карету, затем, показавшись в окне, улыбнулся:

– Сегодня вы снова спасли мне жизнь, лейтенант. Похоже, я принял верное решение.

Допрос, устроенный мне полковником Ландри, был долог и, как, вероятно, считал сам начальник военной разведки, заковырист. По сравнению с мрачными застенками инквизиции или каменным мешком Фридриха II в Трире[45] подобный «допрос» можно было считать просто дружеской беседой, в которой один из приятелей чуть более назойлив, чем это позволяет хороший тон. Не заставляя бывшего драгуна задавать лишние вопросы, я разливался соловьем, живописуя наши с Лисом похождения в Святой земле, стычки с неистовыми сарацинскими наездниками, изнуряющую жару и древние святыни христианского мира, которые нам удалось посетить. Рассказывая о походах, я не стал упоминать, что они происходили много веков назад. Да и к чему? На востоке, словно разморенное полуденным солнцем, время течет очень медленно. И если Аллах, по благоусмотрению своему, не меняет форму земли, то людскими руками и подавно ничего менять не стоит. А дальше все просто: некий англичанин в Акко проболтался, что Бонапарт собирается высадиться в Египте, и мы решили возвратиться, понимая, что можем пригодиться генералу, вернувшему славу французскому оружию.

Ландри слушал меня с живым интересом, записывал, время от времени попивая бургундское. Затем я описал плавание на голландском судне, не уточняя места отплытия и давая слушателю возможность додумать, что если прежде речь шла об Акко, то, стало быть, и в море я вышел оттуда. За исключением этого сомнительного момента, остальное было правдой: и английский плен, и побег, и дальнейший путь в Париж. Все это живо заинтересовало Ландри. Похоже, он решил, что если я не запираюсь по поводу своего аристократического происхождения, то и остальное выкладываю чистосердечно. В его соображениях была своя логика: послать меня на гильотину при желании было легче легкого. Достаточно только одного использования чужого имени и мундира, якобы присвоенного мной в английском плену. Пару раз начальник военной разведки вскользь интересовался моим родством с Бонапартом, но тут уж мне приходилось замыкаться и говорить, что это личное дело столь щекотливого свойства, что я не могу говорить о нем ни с кем, кроме тех, кого оно непосредственно касается.

Ближе к вечеру Ландри передал меня парочке рослых лакеев с плохо скрываемыми драгунскими замашками. Те отвезли меня в закрытой карете неизвестно куда. Судя по шуму за окнами, в одно из предместий. Когда экипаж остановился и меня выпустили наружу, солнце уже скрылось за крышами домов, и я едва мог разобрать в наступающей тьме высокую ограду старого, должно быть еще готического, монастыря.