Надежда Попова - По делам их
Он не спросил, почему.
Вчерашней ночью, когда Курт, поднявшись, стал подбирать разметанную по полу свою одежду, его остановило удивленное и почти обиженное 'Куда ты?'. 'Хочу уйти до того, как рассветет, — отозвался он, присев к Маргарет на кровать, и неловко улыбнулся, отведя взгляд: — Не желаю тебя скомпрометировать'. 'Брось, — усмехнулась она, — интрижка с инквизитором репутации испортить не может'. Курт тогда почувствовал себя так, будто его спустили с лестницы, опрокинув вдогонку котел с ледяной водой. 'Интрижка, значит', - повторил он, и Маргарет, мягко коснувшись его локтя, заглянула в глаза, улыбнувшись: 'Перестань. Ты знаешь, что это значит для меня, но по их мнению, — она повела рукой в сторону окна, где в ночи простирался спящий город, — ни ты, ни я на что-то большее не способны. Родовитая вдовушка и скучающий следователь — вот и все. В любом случае, нашим отношениям, если о них станет известно, никто не удивится, и долго их обсуждать не станут'…
— Закроем тему, — коротко бросил Курт. — Итак, вчера, когда я уходил, ты оставался со своими дружками в трактире; удалось узнать что-то?
— Удалось, но поможет это слабо. — Бруно поднялся, пройдя к столу, раскрыл отобранную у него брошюрку и вынул вложенный в нее лист. — Держи. Эти трое — все, с кем он был запримечен; причем все три девицы — из тех, что бывают у студентов, я их всех знаю, посему кое-что могу рассказать сразу. Вот эта, — он ткнул пальцем в первое имя, вписанное в коротенький список, — хороша тем, что никому никогда не отказывает, а посему, если ты справишься у нее о покойном, боюсь, она даже не сможет припомнить, о ком это ты вообще говоришь. Кроме того, она неизменно навеселе, а когда нет — спит; хозяин даже по временам позволяет ей оставаться в одной из комнат наверху — попросту потому, что она все окупает, благодаря ее безотказности эта самая комната частенько бывает снятой.
— И на роль денежной ямы она точно не годится, — подвел итог Курт; Бруно хмыкнул:
— Яма — это про нее, но уж не денежная, это подлинно.
— Как, однако, ты недурно осведомлен, — заметил он, и подопечный метнул в его сторону взор, немногим разнящийся от того, коим он сам наградил того менее минуты назад.
— Я посещаю трактир не для блядок.
— Брось ты, — уже без улыбки сказал Курт; сегодня он пребывал в благостном расположении, и даже неприязнь к бывшему студенту как-то отдалилась, притупилась, сегодня его одолевало несвойственное ему ранее желание видеть счастливым если не целый мир, то хотя бы мир вкруг себя. — Бруно, истекло более двух лет. Я не толкаю тебя в объятья хмельной потаскушки, но не можешь же ты без срока сохранять верность человеку, которого нет в живых. Перед алтарем ты ей клялся 'до самой смерти'; смерть пришла, и клятве конец. Смирись с этим.
— Если я скажу, что это не твое дело, ты снова кинешься ломать мне нос? — хмуро осведомился тот, и Курт отмахнулся, вздохнув. — Если уж на то пошло, господин следователь Конгрегации, внебрачные связи — грех, помнишь?
— С каких это пор ты нацелился в святые?
— Эту тему мы тоже закроем, — довольно резко оборвал его Бруно. — Интересно дальше о деле? Или моя печальная biographia тебе любопытнее?
— Извини, — отозвался он. — Не хотел ни задеть тебя, ни оскорбить ее память.
Тот на миг замер, глядя на Курта с подозрением, ожидая подвоха, и, увидя, что тот серьезен, усмехнулся неловко и почти растерянно:
— Бог ты мой, неужто она из тебя человека сделала… Ладно, забудем. Мне продолжать?
— Я слушаю.
— Вторая в этом списке — исключается тоже. Кстати сказать, вчера ты ее видел — она обреталась в той компании, к которой я подсел.
Курт попытался припомнить, что за девица находилась вчера в трактире, и осознал, что в памяти нет ее лица; в памяти не было ничего подобного даже общей картине — вчерашним вечером он вовсе не видел никого и ничего, кроме Маргарет…
— Не заметил, — сказал он, наконец; Бруно вздохнул.
— Знаешь, я и не удивлен… С этой он был всего пару раз, около полугода назад. Я с ней поговорил; она его помнит плохо, но на всякий случай я узнал, не говорил ли он при ней о какой другой женщине — знаешь, как это бывает… 'я буду тебя называть так-то'… или что-то в подобном роде. Учитывая, что примерно в то же время в его поведении и начались странности, могло что-то наклюнуться…
— Логично.
— Увы. Ничего такого. Сделал дело и ушел, все обыкновенно.
— Ясно… И третья?
— Третью, — отмахнулся Бруно, — вовсе можно было б не упоминать. С этой он в последний раз был в то же время, тому назад с полгода, и она точно так же не подходит для роли объекта поклонения. Дура дурой; веселая, симпатичная, может выслушать — за то и любят. Знаешь, девка добрая, но туповатая.
— Словом, — вздохнул Курт, — никто из его знакомых девиц не может быть той, кого мы отыскиваем, и не может нам помочь узнать о 'ней' ничего конкретного, потому что или знали его мимолетно, или же… Однако, заметь: именно с полгода назад он и прервал любые с ними отношения, не заведя при этом таковых ни с одной из горожанок. Открыто, я имею в виду.
— Вернулись к тому, с чего начали, — пожал плечами Бруно. — Ищи другие подходы, я со своей стороны сделал, что мог.
— Ясно, — не слишком опечаленно подвел итог он, решительно хлопнув по коленям ладонями, и поднялся, потягиваясь. — Стало быть, зайдем с иной стороны — он, как будто, много времени проводил в библиотеке, значит, надо взять за шкирку библиотекаря и вытрясти из него все о том, чем он там занимался; вообще, конечно, об этом надлежало бы подумать много раньше…
— Но раньше это как-то ускользало от твоего проницательного ума, — ехидно сообщил Бруно; он лишь отмахнулся. — Затупился… хм… ум?.. Но ты с лихвой восполняешь это крепкой хваткой; собственно, что еще от инквизитора требуется — не обязательно быть шибко умным, достаточно быть въедливым…
— А вот этих слов, — на миг помрачнев и невольно покривившись от неуместных воспоминаний, холодно оборвал его Курт, — от тебя лично я чтобы более не слышал. В противном случае я начну размышлять о том, не сохранил ли ты, кроме цитат, от прежнего знакомства и тягу к скверным идеям, одна из которых — бить следователей Конгрегации в спину. Не заставляй меня оглядываться. Это — понятно?
Бруно не ответил, а он не стал заострять внимания на внезапно воскресшем конфликте; Курт и без его оправданий, коих, как обычно, не последовало, знал, что сказанное сорвалось с языка безо всякой связи с прошлым, с тем, кто сказал это первым почти год назад, и — сказано было оттого, что соответствовало истине. Он и сам понимал, что, невзирая на не раз упоминаемое 'окончание академии cum eximia laude[65]', логические рассуждения, выстраивание в нужном порядке ведомых ему фактов — не самая его сильная сторона. Все его успехи были собою обязаны лишь мгновенным прозрениям, как то было подле тела Филиппа Шлага, а также чуткости к деталям, не запримеченным другими; но вот связать эти детали и озарения вкупе, установить их в стройную линию — это выходило не всегда. Возможно, это еще настанет с опытом…
'Лет через десять стал бы неплохим следователем' — по уже проложенной из минувшего тропке пришло на память еще одно изречение все из тех же уст, и руки под перчатками неприятно заныли, отзываясь мнимой болью в бедре и под ключицей.
— Я не думал напоминать… — начал Бруно, однако умолк, увидя выражение его лица, и от его неловкой усмешки снова стало совестно. — Собираешься опять распускать руки?
— Нет. Я сегодня добрый, — безвыразительно отозвался Курт, отмахнувшись снова. — Ладно… Идем в библиотеку. Библиотекарь тебе, часом, не знаком?
— Не переоценивай меня. И без того я вывернулся через… сделал, что мог, и даже больше. Дальше мои познания и возможности кончаются.
Он лишь передернул плечами, уже растеряв большую часть своего ожесточения и злости; сегодня, казалось, настроения испортить не могло ничто.
— Ну, и Бог с ним, — легкомысленно махнул рукой Курт, разворачиваясь к двери. — Идем, все же — вдруг потребуешься.
Он знал, что Бруно посмотрел ему в спину с недовольством; тот явно полагал свою (надо, разумеется, отдать ему должное — немалую) помощь завершенной и надеялся на безмятежный денек в обществе рукописного знания, вовсе не лелея надежду на прогулку в обиталище оного. Однако сейчас ни сумрачные взоры в спину, ни их противостояние, порою пробивающееся сквозь, казалось, все сгладившее время, его долго заботить не могли, сегодня все было как нельзя лучше. С самого пробуждения Курт ощущал себя точно бы каким-то иным, чем прежде, будто бы возникнул неведомый ему источник сил и бодрости духа, в голове была прежняя ясность — как довольно топорно, но верно выразился подопечный, 'снова заработали мозги', избавившиеся от борьбы с сердцем…
