Валерий Елманов - Правдивый ложью
Вот почему прибывший с тем же большим торговым поездом, что и мой Алеха, Фрэнсис Бэкон был немедленно разагитирован послом, дабы он срочно уезжал из Москвы.
Срочность эту сэр Смит пояснил как вынужденную меру, так как о пребывании философа могут узнать при царском дворе, и сведения о нем тогда донесутся до меня, после чего я… Ну тут остается заново процитировать предпоследний абзац.
Короче говоря, в отношении него безукоризненно сработали так называемые идолы театра[41], о которых он написал или еще напишет.
Хорошо, что в нем взыграло любопытство, и Бэкон в обмен на свой завтрашний немедленный отъезд из столицы все-таки упросил включить его в делегацию, сопровождающую посла к царевичу, дабы напоследок посмотреть на человека, учителем которого он должен был стать.
По счастью, разговаривая с философом, мне не пришлось морщить лоб и думать, что на самом деле хочет мне сказать этот черноволосый поджарый человек, поскольку говорил он на чистом русском языке и даже в спряжениях глаголов путался не столь часто – даже удивительно.
Правда, поначалу он обратился ко мне по-английски, очевидно, его ввела в заблуждение моя фамилия, но затем быстро выяснилось, что я в английском ни в зуб ногой, и он, недоумевающе вскинув брови, тем не менее поспешил перейти на русский.
Что касается хорошего знания русского, то Бэкон, не дожидаясь моих вопросов по этому поводу, сам чуть погодя пояснил свою позицию в этом отношении, заметив, что человек, отправляющийся в путешествие в страну, языка которой не знает, собственно, отправляется в школу, а не в путешествие.
Словом, он начал прилежно штудировать русский еще будучи в Англии, общаясь с негоциантами, торгующими с нашей страной. Далее был корабль, а потом и путешествие от Архангельска до Москвы.
– Я даже завел для этой цели специальную тетрадь, в кою записываю все новые русские слова и их значения, ибо предпочитаю в любом деле системность, – любезно пояснил он мне. – И я ничуть не жалею о затраченном времени, – тут же поспешил уверить меня он. – Поверьте, князь, что столько много нового, увиденного мною за время путешествия, с лихвой окупает то легкое разочарование, которое, сознаюсь, я испытал в первые мгновения, когда услышал о том, что место учителя философии занято. К тому же теперь воочию зрю, что оно занято по праву.
Во как! Все-таки я счастливчик. Ну кто еще из студентов МГУ может похвастаться, что удостоился похвалы от самого Фрэнсиса Бэкона?!
То-то.
Только в одном достопочтенный сэр несколько ошибся, о чем я не преминул ему заметить, – почему занято. Пришлось сразу расставить все точки над «i», пояснив, что в настоящий момент пребываю при царевиче в совершенно ином качестве, а потому место учителя философии остается вакантным.
– Но я слышал, что сейчас на Руси происходят достаточно бурные события, чреватые весьма тяжкими последствиями, в том числе для скромного учителя философии.
Так-так. Помимо всего прочего посол, очевидно на всякий случай, решил припугнуть Бэкона и этим.
– А какие события? – делано удивился я. – Поверьте, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. Так, имели место в недавнем прошлом некоторые локальные катаклизмы, но они сейчас уже канули в Лету… почти.
– Но мне передали, что царя Федора Борисовича, то есть моего будущего ученика, на днях чуть не убили.
– Но ведь не убили же, – возразил я.
– Мне также пояснили иное, – невозмутимо продолжил он, – если только я могу говорить с князем откровенно…
– Можешь, – твердо заявил я и, прикинув, что расписные сени всем хороши, но к доверительной беседе не очень-то располагают, бережно ухватив дорогого сэра под локоток, потянул за собой по привычному маршруту, прямиком в Думную келью Бориса Федоровича.
– Знающие люди, которые внимательно наблюдают за развитием событий, полагают, что благополучно миновавшая смерть вовсе ничего не означает – дальнейшие перспективы выжить для царя весьма туманны, – выдал мне на ходу Бэкон и выжидающе уставился на меня.
– Туман тоже развеялся… почти, – заверил я его, предупредив: – Здесь ступеньки, так что поосторожнее.
Бэкон кивнул и испуганно уставился в чернеющий впереди коридор, а потом на меня.
– Да и не собирался я претендовать на место столь уважаемого на Руси князя, – напомнил он мне еще раз, не иначе как решив, будто я коварно привел его в некий филиал московских застенков.
Вот чудак! Представляю, каких страстей понарассказывали ему о крутых нравах при царском дворе.
– Плохо, что не собирался, – посетовал я, чуть ли не силком впихивая почтенного философа в темную келью, где тускло горела лампада.
Впрочем, с дополнительной подсветкой я управился быстро, «включив» подсвечник, стоящий на столе, после чего почти дословно повторил слова царя, некогда произнесенные им во время моего первого визита сюда:
– Уж ты извиняй, полавочников нетути, да и редко кто у меня бывает, потому и с разносолами не ахти, – и сокрушенно развел руками. – Даже кваском со смородиновым листом угостить не могу. – Но сразу утешил: – Однако мы с тобой авось не трапезничать пришли, да и пятница ноне, постный день, потому присаживайся, все одно в ногах правды не сыщешь, да излагай по порядку все свои сомнения, достопочтенный сэр Фрэнсис. Кстати, как там величали твоего батюшку?
– Николас, – подсказал философ и, ошарашенный моим безудержным напором, стал излагать без утайки свои опасения.
Я выслушивал и лениво отметал их в сторону. Одно за другим.
Когда Бэкон закончил, я подвел итог:
– Так вот, Фрэнсис Николаич, давай договоримся так. Пока ты продолжаешь пребывать в Москве и никуда из нее не выезжаешь, а после того, как я вернусь из Серпухова – есть там у меня парочка неотложных дел – и станет все ясно до конца, приступишь к работе.
– Мне очень приятно отметить, что достопочтенный князь осведомлен о моем рыцарском звании, кое я недавно получил от короля…
Надо же, а я и не знал, что Бэкон даже сэром стал всего ничего, если учесть, как недолго правит нынешний король. И ведь с каким пиететом он произнес это – оказывается, тщеславие не чуждо и философам. Что ж, сыграем и на этом.
– Мы знаем все, что нам нужно, и поверь, что когда ты потрудишься на благо Руси, то уедешь отсюда с титулом князя, каковой в переводе на английский означает лорда, – твердо заверил я его.
Сэр икнул от неожиданности. Судя по широко распахнутым навстречу новому титулу глазам, мое обещание пришлось как нельзя кстати.
А я, не давая ему передохнуть и что-то сообразить, напористо продолжил:
– А теперь к делу. Что именно тебя беспокоит?
– Мне хотелось бы знать…
Вот теперь, как я чувствовал, Николаич уже перестал осторожничать. Очень хорошо. Мне только того и нужно.
Попутно, пока философ делился своими сомнениями, мне с помощью наводящих вопросов удалось выяснить, что Бэкон, оказывается, по окончании Кембриджского университета получил какое-то вычурное звание, которое тут же выскочило у меня из головы, а если коротко, по-русски, преподавателя права, чему я возрадовался еще сильнее.
И этого умницу в Англию?! Перебьется сэр Смит.
У них там с парламентом ажур, так что особых новшеств никто вводить в ближайшее время не будет, а у нас на Руси скоро грядут грандиозные перемены.
Не-эт, сегодняшний день для меня выпал чертовски удачным – как началось с Квентина, а затем продолжилось подарком гитары, так идет и дальше.
Мало того что Бэкон все-таки прикатил и я по счастливой случайности обратил на него внимание, так он вдобавок, оказывается, и юрист.
Если же учесть, что в ближайшей перспективе у меня еще и иностранцы-мастера, а также семена овощей – ну хоть что-то из моих заказов Алеха должен привезти, – то денек вообще можно охарактеризовать проходящим под неусыпным любящим взглядом бога Авось.
Словом, расстался я с Бэконом только после того, как детально растолковал сэру Фрэнсису, что помимо преподавания философии и получения самых высших из русских титулов, в подтверждение чего ему будут вручены соответствующие дипломы с золотыми царскими печатями, чего там скупиться, его тут ждет много чего интересного.
Поведал как бы между прочим и то, что нам тут, на Руси, доподлинно известны кое-какие научные труды, написанные им в Англии, и тут же заметил, что навряд ли в любой другой стране ему смогут создать необходимые условия для дальнейших занятий наукой.
Я еще много чего ему наговорил, так что Думную келью сэр Фрэнсис покидал чрезвычайно вдохновленный радужными перспективами, открывшимися перед ним. Можно сказать, окрыленный ими.
О последнем сужу по тому, как он часто спотыкался о ступеньки, о которых я его предупреждал, забывая смотреть под ноги.
Вот теперь пора и возвращаться на Никитскую, но вначале царевич – надо не только доложить о том, что ко мне прибыли дорогие гости, которые весьма сгодятся нам с ним в Костроме, но и предупредить, что дальше мне оттягивать ни к чему. День на сборы, а там послезавтра в путь-дорогу на Серпухов.
