Михаил Гвор - Меч
Дети не умерли. Зелья русов, в отличие от хвойного отвара, помогали. Пошедшие на поправку больные ехали сейчас в обозе отряда, который Гюнтер вел к замку Эхингейм. Вел добровольно, совершенно не представляя, спасители едут рядом или захватчики…
Замок барона не изменился. Только наглухо закрыты ворота, поднят мост, да на башнях лениво колышутся черные флаги. Стоило ли Вернеру умирать в безвестной деревушке, если чума явилась и сюда? Гюнтер приблизился к мосту, выискивая признаки жизни на стенах. Никого и ничего. Впрочем, это ничего не значит. Живые могут лежать без сил…
— Эй, в замке! — заорал капитан, остановив коня напротив поднятого моста. — Живые есть?
Живые были. Что подтвердила многоэтажная ругательная тирада, общий смысл которой сводился к пожеланию пришедшим валить ко всем чертям и побыстрее. И сдохнуть от меча, а не от чумы. Это если кто флагов не видит! Гюнтер легко опознал говорившего.
— Людвиг, — заорал капитан, — старая ты козложопая скотина! Открывай ворота! Я привел тех, кто умеет лечить чуму!
— Гюнтер? — из-за зубца куртины высунулась знакомая бородатая рожа. — А где барон? Или ты продался русам и врешь старым друзьям?
— Вернер мертв. А насчет захвата замка… Чего тебе бояться, Людвиг? Двум смертям не бывать. Если я предатель, умрешь от меча, а не от чумы. Тебе же лучше!
Впрочем, последний довод оказался излишним. Раздался скрип несмазанного ворота — старик уже опускал мост…
Кордно, лето 782 от Взятия Царьграда, грудень
Старик неторопливо открыл дверь, вошел, неодобрительным взглядом оглядел службицу, останавливая взгляд на цифрах учета, краской нарисованных на ножках столов, оборотных сторонах зерцал и прочих предметов и, не обнаружив непорядка, двинулся через хозяйство притихшей горничной к противоположной двери. В середине пути он резко тормознул, подошел к окну и спросил:
— Это что?
Палец старика уперся в горшок с невзрачным зеленым стеблем.
— Любавины Глазки, дедушка Жила! — испуганно пискнула девушка. — Мне девочки росточек дали. Он красивый будет! Просто я только сегодня высадила!
Старик покачал головой:
— Ты мне, Забава, зубы не заговаривай! — строго произнес старик. — Почему на горшке числа учета нет?
— Так я ж его из дома принесла! — глаза девушки наполнились слезами.
Забава прекрасно знала, что на старшего по хозяйству в Управе этот прием не действует. И никакой другой тоже. Но вдруг поможет?
— И что с того? — не меняя тональности, спросил стархоз. — Порядка не знаешь? Принесла, подпиши у начальства бересу, чтобы потребность подтвердить, зайди ко мне, получи число учета, стоимость проставь. В день оплаты тебе денюжки вернут, если горшок тут нужен…
— Ой, дедушка Жила, ему же две векши цена! Чтобы Буривоя Мстиславова из-за такой чепухи от дела отрывать!
— Вот ведь пигалица! — покачал головой старик. — Не чепуха то, а порядок! — он наставительно поднял вверх узловатый, похожий на дубовый сучок палец. — Сегодня горшок на учет не поставила, а завтра бересу скрытную в Терем прически[38] уволочешь! А какой вражина сопрет его, пока ты красоту наводить будешь?! — Теперь палец смотрел точно на девушку. — И не в том проблема, что береса важна, а то, что враг этот тебя пугать ей может, чтобы ты ему другие бересы носила. А всё с горшков неучтенных начинается!..
— Жила Каменев! — раздался из службицы голос воеводы. — Ты ко мне?
— А то ж! — отозвался старик.
— Тогда отпусти Забаву на волю и проходи. Она уже осознала свою ошибку и запрос на горшок сейчас сделает.
От заступничества начальства девушка ожила. Так быстро избавиться от стархоза, нашедшего непорядок, еще никому не удавалось. Старик мог часами распекать виновника, невзирая на его звания и заслуги. Однако от радости Забава допустила следующую ошибку.
— Я прямо сейчас напишу! — зачастила она. — Вы даже уйти не успеете! Прямо с собой заберете!
— Ишь, торопыга! — возмутился старик. — Совсем порядка не знаешь! Ты должна бересу ко мне вместе с горшком принести, там я горшок в книгу занесу, число учетное напишу, а потом уже и сажай в него свои глазки!
— Они не мои, они любавины! — чуть не плача прошептала горничная. — Их из горшка высаживать нельзя! Погибнут!
— Ладно, уговорила, — смилостивился Жила, — возьму на себя вину. Неси с цветком.
Великодушие стархоза настроение горничной не улучшило.
— Он же с землей! — убито сказала она. — Тяжелый! Четыре поверха вниз тащить, а потом обратно…
— А ты Добрю помочь попроси, — с улыбкой подсказал воевода, слушавший окончание разговора в дверях службицы. — Заодно и проверишь. Если парень ради тебя к Жиле Каменеву пойдет, значит, точно любит! — и, не обращая более внимания на зардевшуюся девушку, обратился к стархозу. — Проходи, губитель молодежных порывов, проходи. С чем пришел?
Старик неодобрительно покачал головой, но прошел в службицу. Не спрашивая разрешения, устроился за столом. Лютый вернулся на свое место.
— Ну? Рассказывай, что тебя из подвалов вытащило и аж на третий поверх привело! Не верю, что ты ради того поднялся, чтобы Забавины горшки считать!
Самый старый работник Управы ходить по лестницам не любил, это знали буквально все. И пользовались. Иногда, правда, попадаясь на горячем, как сегодня Забава.
— Распустил ты, Буривой Володимеров, молодежь! — проворчал Жила. — Совсем от рук отбились! А у меня уже сил нет по всей Управе за порядком следить. Выделяй оплату на помощника[39] мне. Буду внука на службу кликать, да дела передавать потихоньку.
Семейство Кремней было особым семейством. Во-первых, всех первенцев семьи звали либо Жилами, либо Камнями. И все они работали стархозами. Жилы в Скрытной Управе, Камни — в Теремной Страже. Когда кто-то из Кремней собирался на покой, он передавал дела внуку. Год-другой дед и внук работали вместе, после чего старик уходил. Судя по рассказам, ходившим по Управе чуть ли не со времен Вукомила, повадки стархозов были одинаковы во все времена. Занудливы Кремни были на диво, но и порядок в хозяйстве всегда был образцовый. Легко было посчитать, что служили стархозы по полтора-два обычных срока. Чем занимались остальные члены семейства, Лютый не ведал. Но если учесть, что семейное имя[40] давно стало нарицательным…
— Выделю, не вопрос, — согласился Лютый. — Но это можно было по разговорнику решить. К делу давай.
— Ты меня просил склады наши просмотреть, — заговорил стархоз. — На предмет вещей непонятных и хранящихся не менее нескольких веков.
— Ну, про века я не говорил, — уточнил Лютый.
— На каждый предмет срок годности имеется, — назидательно сказал старик. — Как выходит он, так вещь списывается, и уничтожается, ежели другого приказа не поступает, — старик посмотрел на воеводу, проверяя, правильно ли тот понял. Потом продолжил. — Но порядок тот три века назад введен. До того какие-то вещи раньше списать могли, а какие-то и оставить. Так что всё, что младше трех веков, либо уничтожено давно, либо хорошо понятно и известно. Например, столу твоему восемьдесят три года. Хотя срок службы у него по бересам всего двадцать! Но ни один старший по Управе его выбросить не дает. И ты — тоже.
Жила обвиняющее уставился на начальника.
— Так удобный же, — улыбнулся Лютый.
— Во! — воскликнул стархоз. — А мне приходится каждый раз срок годности продлевать. Еще прапрадед мой в первый раз это делал! Но отвлеклись! Из старых вещей, что более трехсот лет на складе лежали, большинство списано давным-давно. И уничтожено, согласно порядка. Но кое-что осталось. В основном, чепуха бестолковая. Оружие всякое да доспехи. Сто лет назад всё это передали в Выставки[41]. А что в особо скрытном порядке хранилось — то в Особое Хранилище ушло.
Жила замолчал, налил себе воды из кувшина, степенно отпил и продолжил.
— Когда учет в машины счетные заводили, туда только то внесли, что на самих складах было. А старые книги не стали. Хотя и говорил я, что надо всё включить. Мало ли… Но молодежь, она ж вечно торопится. Хорошо, книги сохранились, глянуть можно, что и куда передавалось…
Лютый всем своим существом почуял удачу.
— Не тяни, Жила Каменев! Что нарыл?!
— В Центральную Выставку Кордно передали поддоспешники тканевые. Тридцать штук. Хранились с начала учета. Не менее пятисот лет. Странностей две. Что за ценность такая в поддоспешниках, что их в Скрытной Управе хранят? И почему ткань за такой срок не развалилась да не истлела?
Буривой потянулся к разговорнику.
— Погоди, — остановил его старик. — Не всё это. В Особхран передали предметы, проходящие в книге учета под непонятным названием. Настолько непонятным, что предок мой внешний вид в на полях описал. Предметы непонятного материала, в виде трех небольших капель, соединенных веревками. Два одинаковых, третий немного другой. А с ними коробочки с вставленной палочкой. И еще коробочки. Со странной поверхностью. Вот и всё. Больше ничего странного в Управе никогда не хранилось.
