Иван Алексеев - Завтрашний взрыв
Боярин Ропша в наспех накинутой шубе, в высокой боярской шапке, смешно надетой набекрень, выскочил из дверей, словно по тревоге, и, грохоча по ступеням подковками на красных высоких каблуках сафьяновых сапог, сбежал с крыльца навстречу дорогому гостю.
— Михайло Иванович! Дорогой ты мой! Вот ведь радость нежданная! — с распростертыми объятиями устремился он к князю.
Князь сердечно обнялся с боярином, затем отступил на шаг и низко поклонился ему земным поклоном: — Спасибо тебе, Ропша, старый боевой товарищ, за ту заботу и внимание, которые твои люди ко мне проявляли во время ссылки моей на Белоозере. Все друзья и даже родственники многие, опасаясь гнева царского, от меня отвернулись, а твои дружинники каждый месяц навещали, проделывая немалый путь через дремучие леса, глубокие снега и коварные топи. Поддерживали они меня и словом ласковым, и хлебом насущным. Век не забуду!
— Полноте, князь! Для людей православных сии поступки вполне естественны. Пойдем скорее в дом да поднимем чашу за здравие государя нашего, который от дурных советников избавился да истинных своих приверженцев, безвинно оклеветанных, из опалы вернул.
Боярин говорил громким голосом, чтобы его верноподданнические речи были отчетливо слышны даже за частоколом, окружавшим усадьбу. Царь Иван Васильевич, терпевший в последние годы одно военное поражение за другим, поневоле вынужден был возвращать из ссылок умелых полководцев. Однако вряд ли царь, отличавшийся маниакальной подозрительностью, снимал с прощенных воевод все обвинения и давал им полную свободу действий. Наверняка приказал следить за каждым их шагом, и где-нибудь поблизости от усадьбы Ропши сейчас затаились соглядатаи, тайно сопровождавшие князя Воротынского.
Вот пусть они и услышат из уст боярина громогласную хвалу государю.
Князь с боярином поднялись в обеденную палату, уселись вдвоем за огромный дубовый стол, уже накрытый белой скатертью, вокруг которого суетились несколько ветеранов и поварят, спешно расставлявших блюда и напитки.
— Ну, князь, за тебя, за твое возвращение в ратный строй! — Ропша собственноручно налил ароматное фряжское вино из серебряного графина в золотые чарки.
Михайло Иванович взял протянутую чарку, встал, вновь низко поклонился хозяину. Сев и выпив до дна, он лукаво улыбнулся:
— Между прочим, Ропша, молодцы твои меня в ссылке потчевали не какими-то там винами заморскими, а вашим домашним изобретением, именуемым спиритусом. В холоде да в сырости этот спиритус душу и тело согревает несравненно лучше любых напитков изысканных.
— Все понял, князь, — улыбнулся в ответ Ропша. — Будет сделано. Лука! А подай-ка сюда баклажку нашенского!
Ветеран, руководивший сервировкой стола, уже почти законченной, кивнул и поспешно отправился выполнять указание боярина.
Подняв чарку с прозрачной жидкостью, внешне похожей на воду, но пока еще безымянной, не получившей название «водка», князь Воротынский произнес торжественно:
— За дружину русскую, за дружбу ратную, за тех, кто и в бою соратника грудью защитит, и в мирное время своим покоем и достатком за друзей пожертвует! За тебя, Ропша, и за твоих людей замечательных!
Князь и боярин выпили и некоторое время молчали, закусывая и ожидая, когда закончится подача блюд и они останутся в палате вдвоем. Наконец двери затворились, и Воротынский без лишних слов перешел к делу:
— Ропша, мне нужна твоя помощь. Сколько у тебя в Москве бойцов?
Десяток при князе Бельском, да я сам со старыми воинами, которые в усадьбе дворовыми людьми числятся.
— Мало! — досадливо пристукнул ладонью по столу Воротынский. — Ну, да сколько есть. Ты сам со стариками для такого дела не в счет. Можешь свой десяток прямо сейчас от большого воеводы, князя Бельского, в мой полк перенаправить?
Ропша недоуменно поднял брови:
— Погоди, Михайло Иванович! А разве не ты теперь всем войском командуешь? Ты ж до опалы на южных рубежах против ордынцев, почитай, десять лет большим воеводой был! Ведь лучше тебя никто со степняками биться не умеет!
— Ну, так то до опалы, — невесело усмехнулся Воротынский. — А сейчас я лишь полка левой руки удостоен, да и то совместно с князем Татевым.
— Вот оно как! — покачал головой Ропша. — Ладно, Михайло Иванович, для тебя я все, что смогу, сделаю. Большого воеводу, князя Ивана Бельского, мы оба хорошо знаем, к сожалению, и не по плечу ему ноша героя и спасителя отечества. Ну, да видать на то воля Божья.
Боярин встал, перекрестился на иконы в красном углу, Воротынский последовал его примеру.
Тотчас отдам приказ своим бойцам следовать в твое распоряжение. Уж не знаю как, но уверен, что найдут они способ от большого воеводы улизнуть под благовидным предлогом. Куда им прибыть-то прикажешь?
— Мой полк стоит на Таганском лугу. Пусть туда и следуют. По прибытии — немедленно ко мне. Я предупрежу своих часовых. — Слушаюсь, воевода! Разреши выполнять?
— Спасибо, друг!— Князь шагнул к Ропше, вновь заключил его в объятия, затем, отстранившись, молвил: — Давай приказывай бойцам, а затем я доложу тебе свои замыслы.
— Лука! — крикнул боярин и, когда тот вошел, распорядился: — Кашку ко мне, немедленно!
Кашка сидел под навесом в летней столовой вместе с Катериной, поглощал горячие пироги с разнообразной начинкой, запивая их холодным молоком из кринки, и рассказывал девушке о боях на Засечной черте и отступлении. Посыльный боярина оторвал его от этого занятия. Кашка вскочил из-за стола и, проглотив целиком недоеденный пирожок, побежал в хоромы, поправляя на ходу амуницию и вооружение. Войдя в палату, Кашка вытянулся по стойке «смирно», поднес ладонь к берету, отрапортовал:
— Боец Кашка по приказанию боярина прибыл!
— Скачи немедля к Разику и передай ему мой приказ: под любым предлогом вести десяток на Таганский луг, в распоряжение воеводы полка левой руки князя Воротынского.
Кашка мысленно похвалил себя за то, что успел вовремя подкрепиться.
— Слушаюсь, боярин! Разреши выполнять?
— Погоди. Скажи Разику, что Михася я оставляю в усадьбе до утра. Утром он явится в полк самостоятельно. Все, боец, выполняй!
Кашка стремительно повернулся на каблуках, помчался вниз по лестницам боярских хором. Возле крыльца его уже ждал оседланный конь, которого привел из конюшни и держал под уздцы старый леший — «дворовый человек» боярина.
— Спасибо, отец! — благодарно кивнул ветерану Кашка и вскочил в седло прямо с предпоследней ступеньки крыльца.
Подняв коня с места в карьер, он вылетел в предупредительно распахнутые ворота и помчался по кривым узким улочкам московских посадов — из Замоскворечья на юг, на Серпуховскую дорогу, на которой, по его расчетам, должен был развернуть свои боевые порядки Большой полк князя Ивана Бельского.
После ухода Кашки князь Воротынский некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Затем он поднял голову и обратился к сидевшему напротив него Ропше:
— Силы ордынцев, по моим сведениям, составляют около ста пятидесяти тысяч. Наше войско земское насчитывает сорок тысяч ратников. Соотношение сил для нас вполне привычное. Мне, как ты знаешь, и меньшим числом одолевать степняков случалось. В составе орды — турецкие пушкари с полковым нарядом, а сколько их — неведомо, ни одна наша разведка и не смогла близко подойти и сосчитать. У нас в Москве полкового и городового наряда да затинных пищалей осталось мало, после того как государь две трети пушечного двора в Ливонию отправил, но вполне достаточно, чтобы и в поле, и в Кремле против легких орудий вражеских отстреливаться. А тяжелых осадных пушек да мортир у орды нет, ибо их-то в походе никак не скрыть, давно б заметили.
— Верно, Михайло Иванович, — кивнул Ропша. — И мои бойцы мне докладывали, что только полковые пушки у врага имеются.
— Вот именно это отсутствие осадных орудий мне и не нравится, — задумчиво покачал головой князь Непонятно, зачем тогда они прямиком к Москве шли, на что рассчитывали?
— Час назад у меня на совещании одна... один боец тоже на сию загадку внимание обращал. Но не нашли мы ответа, — развел руками Ропша.
— Нет ничего хуже в военном деле, когда намерения противника не можешь разгадать. — Князь резко встал из-за стола, прошелся по палате в задумчивости, затем вновь присел напротив Ропши и произнес: — Ты ведь знаешь наверняка, что почти двести лет назад хан Тохтамыш на Москву набегал, и он тоже к стенам Кремля подступил без осадных орудий.
— Знаю, князь, — кивнул Ропша. — Тогда ханские осадные орудия наши дружинники на лесной дороге ценой своих жизней спалили дотла.
— Про сей подвиг беспримерный мне тоже ведомо. Вечная слава героям! Но все же пала в тот раз Москва из-за предательства. Князья суздальские отворили орде врата кремлевские. Вот и сейчас есть у нас все основания опасаться именно предательства. Коварство турок, набег своего подручника, хана крымского, на нас направивших, мне хорошо известно. Наверняка они какую-то подлость затеяли, чтобы Москву, как двести лет назад, без осады взять. Расчет здесь простой: ведь тяжелые орудия стенобитные они должны были бы, почитай, целый месяц тащить. За это время наши войска из Ливонии давно б успели подойти. Согласен с моими рассуждениями, боярин?
