Анатолий Дроздов - Интендант третьего ранга
— Это летний! — попытался отшутиться Крайнев.
— Летний давно сошел, — безжалостно продолжила Соня. — В том числе у тебя. Теперь вдруг появился. Откуда?
Крайнев молчал, не зная, как ответить.
— Давно замечала: вроде никуда не уходил, а отсутствовал. Долго.
— Так не бывает.
— Бывает. Я чувствую!
— Чувства не доказательства.
— Хочешь доказательств? — Соня уперла руки в бока. — Пожалуйста! Во-первых, загар.
— Подумаешь!.. У печки сидел!
— Наука это отрицает. Ладно, пусть по-твоему. Где ты взял подарки?
— Купил.
— Ты не выходил в тот день за двор, специально в окно наблюдала. Пришел ты сюда без мешка.
— Принесли.
— Саломатин? Сомневаюсь!.. Больше никто не заходил. Если все ж проглядела, и подарки передали, как быть с зеркалом? Оно большое, заметное, просто так не притащишь.
— Привезли и спрятали заранее.
— Не выкручивайся! — сердито сказала Соня. — До твоего прихода зеркала не было. Где его прятать?
— В сердце!
Он попытался ее обнять. Соня уперлась руками ему в грудь.
— Это не все! Ты привозишь лекарства. Я врач, но таких не знаю. У человека круппозное воспаление легких, я даю ему три таблетки, и через неделю он на ногах. У Саломатина в лагере начался сепсис, два укола — и заражения крови как ни бывало.
— Разве плохо?
— Хорошо! Но я хочу знать, где ты их берешь?
— У немцев.
— На ампулах русские названия…
— Что ты хочешь? — сердито спросил Крайнев.
— Правду!
— Не имею права ее открыть.
— Я должна знать!
— Почему?
— Я тебя люблю.
— Это не причина.
— Есть другая… — Соня вдруг всхлипнула. — Я каждый день трясусь: приду, а его нет! Исчез! Ничего не сказав, ничего не объяснив…
— Ты обижаешь меня!
— Как поверю, если ты постоянно лжешь?
— Хорошо, — устало сказал Крайнев. — Я действительно исчезаю. Здесь, проходит миг, а там — дни! Иногда недели… Там сейчас лето, тепло. Отсюда загар. Там нет войны, и есть лекарства, которых здесь еще не придумали.
Сонины глаза были по блюдцу.
— Это правда? — прошептала она.
— Самая настоящая!
— Тебя послали сюда с заданием?
— Нет.
— Значит, сам?
— Да.
— Разве такое возможно?
— Как видишь.
— Не верю! — Соня сжала виски ладонями. — Такое невозможно!
— Сто лет назад никто не верил, что человек может летать в небе, плавать под водой и перемещаться по земле быстрее птицы. Сегодня этим никого не удивишь.
— Прошло сто лет?
— Меньше.
— Значит, я старше тебя?
— Лет на пятьдесят.
— Боже! — Соня разрыдалась.
— Что ты, глупенькая! — Крайнев гладил ее по спине. — Это только на бумаге. Биологически я старше, сама видишь.
Однако Соня расстроилась так, что он едва успокоил.
— Зачем ты пришел к нам? — спросила Соня, когда рыдания стихли. — Для забавы?
— Получилось случайно. Потом понял, что могу помочь. Как обычный человек.
— Ты не обычный! — возразила Соня и стала разбирать постель. Они молча улеглись, но Соня не прижалась к нему, как обычно. Лежала рядом, время от времени тихонько вздыхая.
— Ты возвращаешься к себе только за лекарствами? — вдруг спросила Соня.
— Нет. Там у меня работа, друзья…
— Жена, девушка?
— Никого.
— Не обманываешь?
— Спроси себя!
Она насупилась и некоторое время молчала, покусывая губки. Затем приникла к нему.
— Возьми меня туда!
— Не получится.
— Почему?
— Небольшой груз проходит, но большой уже нет.
— Попробуй!
— Хорошо!
Крайнев крепко обнял ее и закрыл глаза. Ноздри его затрепетали, уловив запах прели, тело стало легким, невесомым, он ощутил привычное чувство полета. В глаза ударил свет и откуда-то издалека донесся женский визг. Крайнев был у себя в квартире, один. Он торопливо вдохнул-выдохнул — и вот уже сидел на койке рядом с Соней. Глаза у нее были безумные.
— Ты словно растворился! — испуганно сказала она. — Я так испугалась…
Крайнев развел руками.
— Не уходи от меня больше! — попросила она. — Не то у меня сердце остановится!..
Крайнев пообещал, сознавая, что обещания не сдержит. Соня это поняла.
— Вы живете богато? — спросила она чуть погодя.
— По-разному.
— Но ты не бедный?
— У меня хорошая зарплата.
— Ты, в самом деле, мог купить десять пар ботинок?
— Хоть двадцать!
— Богатый… Мне первые туфли купили в семнадцать, на выпускной вечер. До этого ходила в чужих обносках. Родителя — учителя, в семье четверо детей… Я получала стипендию в институте, но вечерами работала санитаркой, чтоб не голодать. Здесь нищета, война, смерть, а ты зачем-то оставляешь свой благополучный мир…
— В нем нет тебя!
— Нельзя жить на два дома, — сказала Соня горько. — Пусть сейчас у тебя никого нет, но придет время — появится. Ты решишь, что с ней интереснее, и больше не вернешься. Я останусь одна…
— Прежде выдам тебя замуж! — неуклюже пошутил Крайнев.
— Вот! — всхлипнула Соня. — Уже думаешь…
Кляня себя за глупый язык, Крайнев долго утешал ее, целуя глаза, губы шею… Внезапно она обняла его так сильно, что Крайнев едва не вскрикнул от боли. Через мгновение они стали одним телом, и в этот раз ее страсть плеснула через край. Она кусала и щипала его, царапала спину, и угомонилась, только совсем обессилев…
14
С наступлением холодов остро встала проблема обмундирования. Вещей, подобранных на поле боя, хватило далеко не всем бойцам батальона. Крайнев горько жалел, что не позволил раздеть убитых красноармейцев, в начале войны так поступали даже на фронтах, но что теперь… Бойцы ходили, кто в чем, особенно плохо было с обувью. Саломатину пришлось вспомнить науку приемного отца-немца, среди бойцов нашелся еще сапожник, но не хватало починочного материала для заплат, подошв и стелек. Крайнев из кожи вон лез, но добыть дефицитный товар в сколько-нибудь приемлемом количестве не получалось.
— Что вы хотите, Эдуард? — ответил на его настойчивую просьбу Клаус. — Где взять столько сукна, шерсти, кожи? Идет война, наши солдаты мерзнут под Вязьмой, а вы просите машину товара. Мы и без того очистили склад в Городе, герр гауптман недоволен и велел русским более не продавать. Я не прочь заработать, сами знаете, но в таком количестве ткань и кожу трудно найти даже в округе. Не представляю, как вам это удастся.
Крайнев тоже не представлял. Он все же выхлопотал пропуск и съездил в округ. Свез на продажу несколько корзин яиц, бадейку масла. На вырученные деньги купил три пары сапог, несколько отрезов, потолкался среди народа, послушал… Ситуация складывалась грустная. Переодеть батальон путем закупок на черном рынке не представлялось возможным. Во-первых, одежды и обуви было немного, во-вторых, цены кусались. За пару не новых, но крепких сапог просили сто марок или тысячу рублей, за новые — все полторы, отрез сукна стоил не дешевле. Всей наличности Крайнева не хватало на закупки, а ведь следовало кормить батальон (хлеб и картошка на складах имелись, но мясо к столу красноармейцев покупали), выдавать зарплату служащим, да и бойцам причиталось денежное содержание. На этом настоял Саломатин. Продуктов в деревнях хватало, а вот деньги были редкостью, поэтому боец с небольшим, но твердым доходом, пользовался на селе уважением. Он мог купить себе курево, пусть самосаду, но все же купить, а не клянчить; мог сделать подарок девушке, и вообще чувствовал себя не голодным окруженцем, а полноправным защитником Родины. Соответственно себя держал. Это помогало крепить дисциплину, но стоило дорого. После продажи зерна поступления в партизанскую кассу сократились. Сливочное масло помогало закрыть баланс, но этот ручек в скором времени грозил усохнуть. Во-первых, двадцать коров с фермы передали еврейским семьям. Во-вторых, почти все коровы из приватизированного Крайневым стада оказались стельными. Через месяц-два они уйдут в «запуск», то есть перестанут доиться, вот тогда понадобится стратегический запас, созданный в сентябре-октябре. Потратить его на сапоги и одежду представлялось безумием.
В округе Крайнев познакомился со спекулянтом Колей. Угостил его фирменной самогоночкой, ветчиной, свежим маслицем. Спекулянт, молодой, но уже тертый хмырь, судимый при советской власти за растрату, угощение принял охотно и долго жаловался Крайневу на тяжелые рыночные обстоятельства. Крайнев сочувственно кивал, едва сдерживая улыбку. В девяностые ему пришлось выслушать немало таких жалоб. Обстоятельства, однако, не помешали плакавшимся в жилетку сколотить состояния, многие достигли степеней известных, но при встречах продолжали сетовать на жизнь. Окружной спекулянт, судя по обстановке квартиры, жил не бедно, но немцев ругал. За скопидомство, тупое соблюдение установленных правил и непомерную алчность в случаях, когда правило предстояло нарушить.
