Роберт Шмидт - Метро 2033: Бездна

— В жопу эту сволоту… — бормоча себе под нос, контрабандист уселся на перевернутый шкафчик рядом с наваленными тряпками, которые служили ему постелью. У него были причины злиться; если бы не приход беглецов, он и сам через пару часов закончил бы жизнь либо в бархатном мешке, либо в желудке шарика. — Должно быть, подвалами прошел, — решил он в конце концов. — Точно говорю.

Учитель присмотрелся к собеседнику внимательней. Фартовый не казался полным дураком — не мог им быть, раз уж работал на поверхности и оставался жив, — и все же говорил не гладко, будто полоумный. Или как человек, который при отсутствии прочих возможностей сам должен был многому научиться.

— А как сюда попал второй? — спросил Учитель через минуту, когда уже усадил трясущегося Немого в углу, подальше от единственного окна.

— Это кто? — не понял контрабандист.

— Я о шарике.

— Ага, — Фартовый почесался по грязной щеке. — Понятия не имею, откуда эта срань пришкандыбала. Ты где его видел?

— Сидел на лестнице в подвал.

Контрабандист покачал головой.

— Как он мог туда влезть? Ведь решетка…

— Решетка была открыта настежь, — бесцеремонно прервал его Учитель.

— Быть не может.

— А вот так. Кто-то позабыл ее закрыть.

— Не я.

— И отчего бы мне тебе верить?

— Потому что я правду говорю, крест на пузе.

Учитель решил его дожать.

— Серьезно? А ты здесь с какого времени?

— С рассвета приблизительно.

— Откуда пришел?

— От цистернийцев, — поспешно пояснил Фартовый. — Товар принес заказанный.

— Ты был в Новом Ватикане? — удивился Помнящий.

— Ну, типа да, — ответил контрабандист, удивленный его реакцией.

— И они не взяли тебя в крестовый поход?

Фартовый ощерил зубы.

— Бизнес есть бизнес. Забери они нас, кто им этот сраный товар носить станет? Там всем крутят толстые епископы, брат, а не какие-то там сраные братья.

— Ага. Как ты сюда добрался?

— Нормально. Там, в конце дома, есть такая сраная лестница, — он указал на южную стену. — Ржавая, пары ступеней нету, но как-то она еще держится. Влез по ней на второй этаж. Потом таким сраным коридором дошел до ступеней и проверил…

Помнящий погрозил ему пальцем.

— Хрени-то не неси, лады?

— Ну да, я тот сраный коридор внизу не проверил. Не хотелось. Сердитый я был сильно.

— На что?

Контрабандист пожал плечами.

— Тварей нынче в окрестностях столько, словно кто фестиваль для мутантов устроил. Я чудом живым ушел и чуть товар не потерял из-за этих сраных ступачей.

Если он говорил правду, а все на это указывало, решетку открыли люди, которые были здесь раньше. Отчего не закрыли ее снова, для всех оставалось загадкой. Может, попались шарику или их сожрали другие твари? Помнящий не намеревался тратить время, чтобы найти ответы на эти вопросы.

— Еще раз спасибо за помощь, — сказал он, чтобы закрыть опасную тему.

— Да ладно. Своим я всегда помогаю.

— Никакого «ладно». Если бы не твой меткий глаз — мы бы здесь сейчас не сидели.

— Тоже верно, — контрабандист оскалил пеньки зубов. Похвала его обрадовала. Однако он сразу же сделался серьезным. — Я на тех сраных летал все стрелы потратил, — он указал на лежащий у окна колчан из кожи шипозмея. Торчали оттуда лишь четыре светлых оперенья.

— Немного же ты вернешь, — кивнул Учитель, внутренне вздрагивая.

Собственными глазами видел, как перьям пришел конец, когда умирающих крылачей начали жрать ошалевшие от жажды крови товарищи.

— Знаю, — отозвался мрачно Фартовый. — Надо будет новые купить.

Намек в его исполнении оказался таким же незаметным, как ступач в течке.

— Спокойно, я позабочусь, чтобы у тебя было, за что их купить.

— Ну, возражать не стану, — не отнекивался Фартовый.

В ситуации, когда кто-то спасает тебе жизнь, ты остаешься его пожизненным должником. Это не закон — просто обычай, исключительно глубоко укорененный среди сталкерской и контрабандистской братии. Этим людям приходилось заботиться о себе, поскольку никому другому до них дела не было. Конечно, они предоставляли неоценимые услуги обитателям анклавов, работая курьерами или помогая очистить территорию, но редко когда случалось, чтобы они пользовались уважением среди уцелевших. Каждый обитатель подземелья, выбиравший жизнь бродяги — а обречены на такую становились люди, не принадлежащие ни к одному из сообществ, — воспринимался в анклавах как приблуда, а то и пария.

— Четыре новеньких угольных фильтра — вот сколько могу тебе дать, — Помнящий придвинул рюкзак. Свой, ясное дело. Не хотел никому показывать, каким богатством он располагает, а потому разделил их так, чтобы иметь под рукой малую часть, как раз на тот случай, если нужно будет с кем-то поторговаться. Предложил он честную цену: в Вольных Анклавах за такое число фильтров можно было получить до трех десятков ровнейших стрел.

— Но с головы, — быстро отозвался контрабандист, начав торги.

— Столько у меня нету, — Учитель покачал головой, — Четыре — это все, что у меня будет.

— В таком случае — по три, — не отступал Фартовый.

— Я ведь говорю — нету у меня больше. — Помнящий беспомощно развел руками. — Кроме того, ты же помнишь о решетке… — добавил со значением.

— Ладно, пусть будет по два, — сразу спасовал контрабандист.

— Добро, — кивнул Учитель.

Фартовый радовался, словно сумел повысить ставку как минимум раз в пять. «Он что, и правда думает, будто выторговал больше, чем я ему сперва предлагал?» Помнящий не собирался указывать на ошибку парня. Пусть радуется, что перехитрил пришельцев, может, из-за этого охотней им поможет.

— А вы зачем сюда пришли? — спросил все еще улыбающийся контрабандист, упрятав добычу в рюкзак.

— Ни зачем, — ответил честно Помнящий. — Хотим на другой берег перебраться. Идем к Башне.

— К сраному хрену лезете? — засмеялся Фартовый, кивая на виднеющуюся вдали конструкцию.

— Как-то так, — проворчал Учитель.

— Погоди, — контрабандист внимательно на него поглядел. Похоже, он понял, что пришельцы — вовсе не курьеры, прибывшие за товаром, — Кто вас сюда прислал? — он театральным жестом потянулся за ножом.

— Ржавый.

— Не знаю.

— Правая рука Жести.

Фартовый скривился. О шефе шефов он наверняка слышал, если и правда имел что-то общее с контрабандой. Конечно, Помнящий не разговаривал ни с кем из важняков этой сети, просто повторял имена, названные ему информатором.

— А ты не гонишь?

— Если б я гнал, то ногами бы шевелил, а не губами. Знак видишь? — спросил, он, повторив тот же жест, который совершал уже на улице.

— Ну типа, — контрабандист отвернулся к Немому: — А ты там чего сидишь, словно под серой заразой? — парень даже не шевельнулся, — Тебе говорю, сраный ты…

— Сына моего в покое оставь, — тихо попросил Помнящий.

— Это твой сын?

— А что?

— А ничего, просто он какой-то малохольный.

— В мать пошел.

— Бррр… — Фартовый скривился. — Не завидую тебе, братка, — добавил с непритворным сочувствием.

Немой не был лучшим ребенком на свете, это правда. Рана на голове, что лишила его слуха и речи, отразилась и на внешнем виде. Чуть деформированное, лишенное всякого выражения лицо, явно уплощенный за левым виском череп — все складывалось в печальный образ инвалида. Таковых нечасто видывали в мире, кодексы которого требовали, чтобы больных детей сразу же после рождения выносили на поверхность и там оставляли. Жестокий обычай, перенятый у воинственных викингов и спартанцев, увы, был необходимостью. Пощадить калеку — это лишь заставить его страдать еще больше. В первые годы после Атаки, когда новые законы еще не существовали, в таком убеждались не раз и не два, оттого довоенная этика быстро оказалась позабыта, и никто не пытался ее воскрешать — даже ультраортодоксы Нового Ватикана, оглашая миру содержание нового Декалога, обошли эту проблему молчанием.

— Слышь, молодой, прости, — мгновением позже добавил контрабандист.

— Он тебя не слышит, — обронил Помнящий, чтобы отвлечь внимание Фартового от сына.

— Что значит: не слышит меня? Я чего, тихо говорю?

— Нет. Он тебя не слышит, потому что глухонемой.

Фартовый покачал головой.

— Страх, — проворчал, глядя на Немого с недоверием, но оставил все же его в покое. — Несчастный случай? — спросил через минуту, не поворачивая головы.

— Что-то типа того, — ответил Учитель.

Не намеревался влезать в спор. Пример Искры доказал ему: проще соглашаться с тем, что напридумывают себе встреченные люди, чем объяснять им, как оно так может быть, чтобы неполноценный ребенок сумел столько лет прожить в каналах.