Михаил Ланцов - Александр. Книга I
– Чем же? Тем, что наше Отечество за их счет может усилиться?
– Хм, – Александр II усмехнулся, – и этим тоже.
– А что я могу с этим поделать? – Саша недоуменно развел руками.
– Саша, ты же понимаешь, что все вот так оставить не получится? – Александр II вопросительно поднял бровь, но видя совершенно искреннее недоумение на лице великого князя, вздохнул и продолжил:
– Понимаешь, я должен ясно понимать, откуда растут ноги у всех тех новшеств, что вокруг тебя плодятся как грибы. Да и ты сам стремительно меняешься. Это пугает. – Саша задумчиво замолчал, уставившись в какую-то точку на книжной полке. Конечно, пока он ехал в столицу, выигрывая время, он смог продумать всю легенду до мельчайших подробностей, но все равно, так бессовестно врать ему было несколько неловко. Не привык он еще к политическим играм. Основная линия легенды у него очень тонко перекликалась с известным ходом Макса Отто фон Штирлица, который «помог перекатить коляску и перенести какие-то вещи, возможно, чемодан». Впрочем, пауза, в ходе которой Саша собирался с мыслями, затянулась, а потому отец кашлянул, привлекая его внимания, и спросил: – Ты в порядке?
– Да, но я не очень хотел бы начинать этот разговор. Понимаешь, у всех есть свои тайны, а то, что знают двое, как известно, знает и свинья. Я боюсь рассказывать детали, которые повлекут за собой не только мою гибель, но и серьезные проблемы для нашего Отечества. – Александр Николаевич как-то весь собрался и напрягся.
– Ты считаешь, что я буду болтать?
– Конечно. Скажешь маме по секрету, та еще кому-нибудь, так же по секрету. А потом выясниться, что об этом весь Санкт-Петербург знает. – Император задумался, внимательно рассматривая своего сына секунд двадцать, после чего, хмыкнув, сказал:
– Я даю тебе слово. Этот разговор останется только между нами. – Саша одобрительно кивнул и вновь задумчиво замолчал. Выждав где-то с минуту и уже буквально кожей чувствуя, что император готов нарушить тишину, он поднял свой взгляд и твердо посмотрел в глаза императору:
– Отец, я умер седьмого ноября одна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года. – Сказал Саша совершено спокойным тоном и вновь сделал паузу, внимательно наблюдая за императором.
– Что?!
– Я умер седьмого ноября одна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года в Ливадии, после нескольких осколочных ранений полученных в битве под Пловдивом в январе того же года.
– Саша, ты себя хорошо чувствуешь? Позвать за лейб-медиком? – Александр Николаевич слегка встревожился, подумав, что с его сыном случилось что-то не хорошее. Книжек там начитался. Но Саша встал, подошел к нему, и прямо, уверенно посмотрев в глаза совершенно спокойным, твердым голосом сказал:
– Папа, вы же хотите узнать обстоятельства происходящих событий?
– Д... да... – Император прибывал в растерянности, ибо просто не знал, как себя везти и что думать. Слишком неожиданным, оказалось для него, услышать подобные заявления. Согласитесь, не каждый день вам в подобном признаются. И пока император пытался собраться с мыслями, великий князь вернулся на диван, дабы легкая дрожь в ногах и руках не выдавали в нем крайнего волнения. Усевшись, он принял максимально нейтральную позу, можно даже сказать расслабленную позу, и продолжил.
– Все достаточно просто и сложно одновременно. – Саша старался говорить не спеша, буквально взвешивая и смакуя каждое слово. – Я – это действительно Я, но есть нюанс. Я уже прожил свою жизнь один раз. Что-то успел, что-то нет. Но это все не столь важно, так как в самом конце, когда я уже был без осознания происходящего вокруг меня, а жизнь стремительно уходила из израненного и раздираемого мучениями тела, мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. – Саша снова выдержал паузу, улыбнулся и уже с легкой улыбкой сказал: – Мне предложили прожить свою жизнь заново и ...
– Кто?
– Я не задавал этот вопрос. Согласись, он не для тех обстоятельств. От Бога ли оно исходило или от Дьявола мне тогда доподлинно было неизвестно, а времени на метания совершенно не оставалось. Не могу сказать, что это не важно, но, как говорят, утопающий за любую соломинку готов ухватиться. Впрочем, событие в храме Михаила Архангела, дало вполне однозначный ответ на этот вопрос. – Саша продолжал смотреть в глаза императору, выражая всем своим видом полное спокойствие и уверенность в сказанных словах. Наступила тишина, которая, впрочем, продлилась секунд двадцать, после Александр Николаевич взбаламучено забегал по кабинету пытаясь собраться с мыслями.
– Но как это возможно?
– Увы, пап, подробности данного обстоятельства мне недоступны. Последнее, что я помню, это какой-то мираж и легкий вопросительный шепот на грани сознания. А потом я потерял сознание, и пришел в себя в первое утро своего десятилетия. Первые дни мне даже казалось, что все те годы мне приснились – столь нечетки и обрывочны были воспоминания. Но постепенно, туман начал рассеиваться и, словно горные пики, стали проступать самые яркие моменты моей прошлой жизни. Да, горные пики, именно так. Очень похоже. Знаешь, я не раз видел подобное по утрам там – в семьдесят седьмом, там, в горах Болгарии. Это только один эпизод из множества, которые мне тогда поначалу снились. После таких снов я стал задумываться, проверять некоторые вещи, впрочем, глядя на сверстников, я совершенно не ощущал себя ребенком. Через недели две я пришел к выводу, что все это действительно было. А потом, где-то месяц спустя, меня стали посещать ужасные сны, буквально кошмары. Далеко не каждую ночь они приходили, и еще реже я их запоминал, но постепенно приходило понимание того, что это картины будущего. Какие-то фрагменты мозаики. Подсказки и предостережение от того, что нас может ожидать через пятьдесят-сто лет. – Александр Николаевич задумчиво хмурился и теребил лоб, впрочем, Саша, сделав краткую паузу, продолжил. – Теперь ты понимаешь, почему я не стал рассказывать это даже Левшину? Я боюсь, что мои слова могут попасть в уши к нашим врагам. И тогда я проживу не больше месяца. В лучшем случае. В худшем меня попробуют похитить и долго пытать, дабы выудить все, что я только могу сказать о грядущих днях.
Саша беззастенчиво и нагло врал, заливаясь соловьем и совершенно не краснея, тем более что проверить сказанное им император не сможет в принципе. Да и вообще никто не сможет. Но что ему оставалось делать? Говорить правду? А зачем? Ведь это сразу станет концом всей его эпопеи в роли будущего императора. Печальным, надо заметить, концом. Поэтому он крутился, как мог. Впрочем, дело облегчало то, что Александр Николаевич и сам ожидал какой-то мистики в духе спиритуализма, что в те времена стал очень модной новой тенденцией в высшем свете. А потому ложь Саши легла на благодатную почву, и, в целом, император довольно адекватно воспринял эту информацию.
Саша не стал рассуждать о вариативности времени через такие понятия, как «точка бифуркации» и «эффект бабочки» – человеку середины девятнадцатого века это показалось бы простым сотрясанием воздуха. Тем более что того, прежнего варианта истории, для отца не существовало – он остался где-то в воспоминаниях и рассказах самого Александра. Саша поступил иначе и стал опираться в своих доводах на мистический аспект, который, как уже говорилось выше, был ультрамодным новым течением в среде европейской аристократии. В общем, объяснялись они довольно долго, однако результативно. Поэтому, хоть и с великим трудом, но у Саши получилось убедить императора в правдивости своих слов. Или, по крайней мере, великому князю так показалось. Впрочем, те незначительные знания в области психологии общения, которыми он обладал, давали вполне однозначно понять, что либо Александр Николаевич не воспринимал то, что говорил Саша как ложь, либо являлся кандидатом в «народного артиста Российской империи» по секции театральной игры.
– Папа, ты же понимаешь, что такое нельзя рассказывать широкой публике?
– Такое вообще никому нельзя рассказывать, – император все еще прибывал в задумчивом состоянии.
– Поэтому я и молчал.
– Я все понимаю.
– Ты думаешь о том, как все это преподнести двору? – император заинтересованно посмотрел на сына.
– У тебя есть идея?
– Так она же лежит на поверхности. Тут явное вмешательство божественных сил, которые проявились в храме Михаила Архангела. Вот и скажем, что на мне божье благословление, от того и чудеса творятся. А Филарет подтвердит. Прелесть этого варианта в том, что мы не будем врать. Не стоит без острой нужды к этому прибегать.
– Хм... я думаю, стоит поразмыслить над этой идеей.
– Только ради Бога, не обсуждай детали нашего разговора ни с кем более. Я очень опасаюсь того, что что-то попадет к англичанам или французам.
– Я же дал слово! – Александр Николаевич возмутился, немного привстав в кресле.
