Валерий Белоусов - Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
23 июня 1941 года. 07 часов 02 минуты.
Варшавское шоссе. Где-то восточнее Бреста
Как и вчера по шоссе идут, идут и идут — машины, повозки, люди…
Шоссе, в отличие от железной дороги, немцы не бомбят. Поэтому все стараются держаться «Варшавки».
Из Бреста началась эвакуация — и первыми повезли свои наиважнейшие скоросшиватели областные конторы, такие как «Облснабрембыт», «Облстройтехмонтаж», «Облзаготзерно»…
Вот колонну тракторов, которые в пыли и грохоте буксируют по обочине комбайны из МТС, обгоняет, презрительно рявкая клаксоном, зеркально сияющий ЗиС-101. Из приоткрытого окна торчит верхушка роскошной пальмы…[77]
«Росписной», опершийся на лопату, проводил лимузин прищуренным взглядом: «Слуги народа поехали…». Потом переводит завистливый взгляд на колонну еще одетых в свое, но уже пытающихся держать строй мобилизованных во главе с запыленным райвоенкоматовским лейтенантом — и негромко, но твердо говорит «вольняшке»:
— Бугор, ты хошь как хошь, а только ежели до завтра от УпрЛАГа на мою заяву не будет ответа — зуб даю, я иду на «рывок». Я сказал.
— Как же вы все меня уже достали… — устало отвечает «вольняшка». — На фронт им приспичило! Хочешь стать побегушником — давай, апеллируй к зеленому прокурору, не держу… Можешь заодно и меня с собой прихватить — чур, только не «коровой»![78]
Это же время.
Полутора тысячами метров выше и пятью километрами западнее
В душе у унтер-офицера Эриха Хутцена гремели литавры и звенели трубы. Летя на своем Hs — 126В-1 с «невероятной» крейсерской скоростью 280 км/час, он чувствовал себя полубогом, властелином жизни и смерти жалких людишек там, внизу…
Жалко только, что не он принимал решение, кого раздавить, как жалких тараканов, а кому еще дать возможность продлить свою ничтожную жизнь… Потому что в Люфтваффе командиром экипажа был не пилот, а летчик-наблюдатель…
Вот и сейчас, вместо того, чтобы весело пройтись над головами унтерменшей, плетущихся там, внизу, по серой ленте шоссе, и сладострастно нажимая гашетку, выпустить по разбегающимся русским бабам длинную очередь, а потом еще сбросить пяток десятикилограммовых бомб, он вынужден выполнять скучные приказы унылого оберстфенфебеля Рушке… Орднунг унд Бефель. Что поделаешь…
Размышления Хутцена прервал унылый, как его вытянутая лошадиная морда, голос командира:
— Эрих, цумдертойфель, опять грезишь на лету? Следи за воздухом!
Пилот постучал себя по наушнику шлемофона, демонстрируя, что слышит…
А чего за ним, воздухом, следить? Ведь авиация Иванов уничтожена… Лучше высмотреть колонну русских баб и…
Этим же вечером лейтенант Николенька Барсуков, 22 лет, опасливо, чтобы не потревожить раненую челюсть, потягивая через соломинку холодный компот, обстоятельно рассказывал однополчанам:
— На высоте около шестисот метров я заметил выше нас корректировщика «Хеншель-126». Сразу же дотумкал, что он был до того под нами. Мы его не замечали на зеленом фоне земли. А сейчас он выше и теперь уже его экипаж не видит нас. Это надо использовать. Уж очень заманчиво его завалить! Наверняка идет с данными о наших войсках. Ну, думаю, цель маневренная, он может запросто ускользнуть от моего «мига». Надо бы поосторожней выводить, как бы с кукана не сорвался… Я решаю подкрасться к нему снизу. Аккуратно подойдя к «хеншелю» метров на семьдесят, от души въебал. Гляжу — трассы прошили снизу фюзеляж и мотор. И тут мимо меня пролетают какие-то белые листы. Что это за хрень? Но тут же я и сообразил, что это куски дюраля. «Хеншель» сваливается в крутую спираль и падает к земле. После атаки внимательно осмотрелся. В воздухе чисто! Но я решаю все-таки проследить за падением — никогда я раньше не видел, как самолеты бьются. И не напрасно решил. У самой земли он вышел из спирали и с дымом за хвостом потянул на запад. Хитрый, гад! Не выйдет! Бросаю «миг» в пикирование и догоняю «хеншеля». Самолет противника в моем прицеле. И тут вдруг что-то звонко ебануло по капоту, потом мне обожгло подбородок, словно кипятком. Смотрю — воздушные струи разбрызгивают по боковому плексигласу фонаря кровь. Видимо, меня атаковали «мессеры». Быстро глянул назад. Там, за спиной, ровно, как по нитке, идет ведомый Леха Лукашевич. Там все чисто. Выходит, это в меня попал немецкий стрелок, гаденыш такой. Значит, я преследование фашиста не прекращаю. Догоняю «хеншеля» и поливаю его очередью из УБС и «шкасов». Он сваливается, начинает штопорить. Энергичным переворотом ввожу «миг» в вертикальное пикирование, снова догоняю и пытаюсь поймать его в перекрестие прицела. И тут вижу, как стремительно налетает на меня земля. Мать моя! Мгновенно делаю рывок на себя ручки управления, и от охуенной перегрузки теряю сознание… Очнулся, когда самолет у самой земли успел выйти в горизонтальный полет. Ухожу вверх правым боевым разворотом и ищу фашиста. Увидел его горящим на земле. И тут же замечаю, что надо мной нет сдвижной части фонаря, сорвало нахрен. Поневоле заметишь, потому как в харю бьет встречная струя воздуха. В общем-то и ничего, лететь можно, заодно и рану охлаждает… Глянул на плоскости, мать моя — а там обшивка аж гофром пошла… Тут я и понял, какая была огромная перегрузка на выходе из пикирования. Как я сам-то выдержал? Как выдержала машина? Спасибо товарищам Микояну и Гуревичу… А можно мне еще компотика?[79]
23 июня 1941 года. 07 часов 03 минуты.
Болото у обочины магистрали Минск — Брест — Варшава
Ретроспекция. ВезучийЭрих Хутцен родился удивительно везучим…
Мало того, что он вообще смог родиться — его родителя-солдата с большой вероятностью могли отравить фосгеном или разорвать гаубичным снарядом на Великой войне, после которой в Германии с женихами стало вдруг как-то напряженно…
Он еще вдобавок родился в Северо-Американских Соединенных Штатах, в городе Бангор, штат Мэн…
И по праву почвы — вполне мог претендовать на северо-американское гражданство.
Папахен маленького Эриха после ноября 1918 года, насмотревшись на революционных гамбургских матрозен, быстренько пристроился кочегаром на датский пароход «Принцесса Луизетта» и отбыл куда-нибудь подальше от обезумевшего фатерлянда.
Подальше — оказался Чесапикский залив и город Портсмут…
Где Генрих Хутцен и устроился садовником в доме владельца макаронной фабрички. Был двадцатилетний Генрих силен и хорош собой, здоровье на войне не потерял, а у хозяина была дочка… Правда, двадцати девяти лет от роду, совсем слегка хромая, совсем немножко рябая и несколько косая, сразу на оба глаза…
Зато хозяйственная, а это главное, правда, майне херр?
(Фото из альбома: Наряженный, как на пышных похоронах, жених и невеста под густой непроницаемой фатой.)
Единственное, что мешало счастью новобрачных, было то, что выполнять супружеские обязанности Генрих мог только в полной темноте (иначе его всегда тошнило)… но так даже романтичнее, вы не находите?
Тем не менее Эрих (Джон) Хутцен (Джонс) — родился-таки… сумел! Папаша маленького американца был героем.
Жили супруги очень хорошо, даже зажиточно. (Фото из альбома: Миссис Джонс пинками вышибает своего супруга из пивной, а маленький Джонни смотрит на это непотребство из окошка семейного «Форда-Т».)
Так что от свинцовых мерзостей жизни в Веймарской Германии малыш был избавлен.
А по рассказам дэдди ему рисовалась жизнь далекой и прекрасной страны, с величественными готическими соборами, романтическими замками на скалах Рейна, красными черепичными крышами старинных городов…
Мамми, души не чаявшей в единственном сыне, на окончание секондари скулл подарила ему путешествие в Европу… о чем проклинала потом себя всю оставшуюся жизнь.
Берлин 1936 года встретил Джона оглушительной музыкой и ревом толпы, запахами тысяч цветов и жареных баварских сосисок, огнями витрин и всполохами фейерверков…
Олимпиада. Роскошная витрина национал-социализма!
Разумеется, Джонни, которого все соседские мальчишки — разная белая рвань, еще один мексикашка, еще один ниггер и, конечно, куда же без них — один жиденок — ежедневно, с пугающей регулярностью лупили за его говнистый характер, сразу все понял.
И подал прошение о восстановлении Имперского гражданства как фольксдойч.
И ему снова повезло — расовая комиссия, долго измерявшая его холодными стальными циркулями, пришла к выводу о его полной аутентичности арийскому типу…
