Олег Кожевников - Комкор
Так что по большому счету можно было и не создавать никакого опорного узла – так, на всякий случай, выдвинуть туда зенитную батарею и успокоиться. Может быть, так бы я и сделал, если бы не запавшие в мозг слова Черных о реальности удара на Суколки. А вот если нам удастся оседлать единственную железную дорогу, по которой осуществляется снабжение 3-й танковой группы всем необходимым, тогда Гот действительно разъярится.
С разорванной артерией не до наступлений, поэтому немецкое командование все силы бросит, чтобы уничтожить безумцев, посмевших нарушить планы великого вермахта. Вот тогда мощный оборонительный узел будет нам ох как нужен. Поэтому ради его насыщения боеспособными частями я и готов сдать немцам Слоним: перебросить части 7-й ПТАБР и несколько артполков РГК к Сокулкам – черт с ним, этим Слонимом, пускай фашисты его захватывают и радуются, что им так легко удалось захлопнуть крышку Белостокского котла. А нам и в окружении хорошо, особенно удобно будет грызть вермахт за лодыжки; перережем сухожилие, и этот гигант сам свалится, тогда мы ударим по Варшаве и уничтожим собственно его мозг – штаб ГА «Центр». Вот после этого начнется настоящее веселье: немцы наконец на деле ощутят, каково в нашей шкуре – без командования, без связи, с разорванными коммуникациями. Тогда и посмотрим, чей солдат лучше и дух крепче.
Так я, мысль за мыслью, плел свою паутину, плотно опутывая мозг моего теперешнего заместителя. Когда мы закончили обсуждать, кто чем будет заниматься в Волковыске, и добрались до железнодорожного тупика, где стоял бронепоезд, от нескончаемого потока моих слов Петров совсем осоловел – взор его помутнел и приобрел явно мечтательное выражение. Конечно – еще совсем недавно он находился в атмосфере чудовищной безнадежности и полного развала, а тут ему рисуют такую оптимистичную картину! У кого угодно голова пойдет кругом. Но все-таки Петров был прежде всего профессионалом, и как только мы остановились, очень скоро привел себя в рабочее состояние. Только теперь это уже был не пассивный службист, который живет только долгом и старыми привычками – теперь его настрой был близок к тому агрессивному возбуждению жеребца, который всеми силами стремится прийти к финишу первым. Словом, поверил генерал-майор, что мы сможем победить в этой борьбе! Стоит только упереться рогом и не обращать внимания на неимоверные трудности, которые, несомненно, будут нас еще долго преследовать в таком грандиозном деле, как остановка немецкого колосса.
Надо сказать, и сам я выбрался из бронеавтомобиля, чувствуя себя на подъеме, как хорошо отдохнувший человек; будто не говорил битый час, напрягая все свои чувства, память и мыслительные способности, а безмятежно спал в мягком удобном кресле. Такое положение вещей оказалось очень кстати, так как мы с Петровым с ходу очутились в обстановке, похожей на ту, что происходила совсем недавно в авиадивизии – опять беготня, крики, уговоры, угрозы. А как еще заставить людей, которые тебе напрямую не подчиняются, быстро выполнять отданные тобой приказы? Хотя командира 58-го полка 9-й железнодорожной дивизии НКВД капитана Александрова я знал очень давно, и был с ним в прекрасных отношениях, но простые человеческие отношения – это одно, а когда армейский командир, пускай и генерал, начинает тебе приказывать – совершенно другое. Затем он еще кладет, так сказать, лапу на твой бронепоезд, отменяет отданные тобой ранее распоряжения, да еще требует выделить людей для выполнения совершенно чуждой им задачи. Однако волшебными словами «прямой приказ Сталина» и таким козырем, как пачка приказов, подписанных Болдиным, мне удалось сломить сопротивление упрямца энкавэдэшника. Дело завершило мое заявление:
– Слушай, Вась, что ты все вертишь хвостом? Сам же знаешь обстановку и то, что единое командование срочно нужно налаживать. Еще сутки такого положения, и все полетит в тартарары. Ты уже и сейчас даже по железной дороге не сможешь вырваться из Белостокского выступа, хоть и сформировал рабочие бригады из деповцев – они не смогут расчистить железнодорожные пути по всей трассе, чтобы твой бронепоезд смог прорваться; разбомбят твоих деповцев на втором же завале. У немцев здесь везде уши и глаза, и они наверняка получат сообщение по рации, что бронепоезд пытается улизнуть из котла. Да они его ночью с воздуха достанут – всего пара диверсантов с сигнальными ракетами, и немцы будут бомбить прицельнее, чем днем. Если хочешь знать мое мнение, то бронепоезд не уничтожают только по одной причине – стоите вы больно смирно, не дергаетесь, так что у немцев имеется надежда захватить его как трофей, а если бы не это, раздолбили бы его в два счета, не помогли бы ни зенитки, ни маскировка – слишком статичная мишень. И вообще, что мы ведем себя, как две худые бабы, делящие грядку, – у тебя радиостанция мощная, свяжись со своим наркоматом, пускай они подтвердят мои полномочия.
На этом споры с Александровым закончились. Он внял наконец и моим словам, и своему разуму. Хотя я думал, что капитан все же пошлет радиограмму в свой наркомат, но это меня особо не беспокоило. Коль, как я ранее решил, Сталин дал Черкасову карт-бланш своим приказом, то и это дело решится в мою пользу.
Пока мы с Александровым решали вопрос о подчиненности его полка, Петров занимался рассылкой радиограмм. Я, не без трепета, проследовал в радиорубку – боялся, что немцы так плотно обложили помехами радиостанции подразделений корпуса, что не удастся с ними установить связь. Но все мои опасения мгновенно улетучились, когда я увидел довольное лицо генерал-майора. Его глаза сияли. Петров, как только меня увидел, закричал на весь бронеотсек:
– Получилось! Юрий Филиппович, все вышло! Эта радиостанция – просто чудо, удалось переговорить практически со всеми командирами дивизий и полков. Вот только командира четвертой танковой дивизии не было на месте. И вообще, непонятно, что с Потатурчевым случилось. Я говорил с заместителем по строевой части полковником Кузнецовым, так тот просто в растерянности: Андрей Герасимович, вместе с начальником оперативного отделения Бабицким, еще в двенадцать часов дня отправился в 8-й танковый полк. Добрались они благополучно, в штабе полка взяли в качестве сопровождающего начальника 5-й части старшего лейтенанта Протащика и направились на рекогносцировку. После этого пропали, не появлялись ни в штабе полка, ни в дивизии. Я своим приказом назначил временно исполнять обязанности командира дивизии полковника Кузнецова.
И Петров вопрошающе на меня посмотрел. Я знал Кузнецова, на меня он в свое время произвел впечатление не совсем решительного человека. И, не дай бог, если с Потатурчевым что-то случилось, я бы не хотел оставлять дивизию на такого человека. Как заместитель – он золотой человек, но как первое лицо – явно не катит. Но всего этого я объяснять Петрову не стал и ответил:
– Пускай пока будет так, но если с Андреем Герасимовичем что-то случилось, командиром дивизии станет полковник Вихрев. Думаю, он сможет благополучно закончить рейд по тылам гитлеровцев. Вихрев – человек ответственный и смелый, сейчас он командует механизированной группой, за счет геройских действий которой Волковыск еще наш. Представляешь, седьмой и девятый пехотные корпуса немцев сняли все свои моторизованные части с фронта, лишь бы сдержать группу Вихрева. В районе Сурожа готовят капкан, но полковник наш не промах и в немецкую ловушку не попадет – обманет гитлеровцев, обойдет, разгромит и выйдет у Заблудова на соединение с группой подполковника Сомова. Да, и еще: когда группа Вихрева прорвется, она целиком вольется в четвертую танковую дивизию, потерявшую более пятидесяти процентов своих танков. После этого пополнения, а также снабжения топливом и боеприпасами, она, совместно с 29-й моторизованной дивизией, и станет основой того железного кулака, которым мы с вами планировали ударить в сторону Варшавы. Ну а 7-я танковая дивизия Борзилова должна выйти к Августину и дальше, как мы с вами обговаривали, – удар на Сокулки. Сам город можно и не брать, главное – перерезать железную дорогу и занять в ее полосе жесткую оборону.
Глянув на притихшего генерал-майора, я закончил:
– Ладно, Михаил Петрович, пока это все планы, но их необходимо реализовать, и сегодняшняя ночь будет решающей для продвижения этих наших задумок. Как вы понимаете, если удар на Сокулки будет успешным, то реакция со стороны группы Гота последует незамедлительно. Как, по вашему мнению, мы будем отражать контратаку немцев, и в каком направлении она последует?
Петров немного подумал и ответил:
– Естественно, они будут деблокировать железную дорогу; ударят либо по Сокулкам, если мы их займем, либо вдоль железной дороги, если ее просто перережем. И, естественно, все это при мощной поддержке авиации.
– А вот и нет! Рельеф местности там таков, что танки не пройдут, движение возможно только по полотну железной дороги. А это легко пресекается. Действия авиации тоже будут малоэффективны – слишком леса густые, и деревья стоят у самого полотна. Остается пехота, но если в операции будут задействованы наши танки, то и хваленая их пехота окажется в большой заднице. То есть если железную дорогу оседлает хотя бы один танковый полк, усиленный пехотой и противотанковой артиллерией, то этот барьер станет практически непробиваем, даже для всей мощи группы Гота. Следовательно, немцы, получив там по носу, будут действовать в обход, через Сокулки и Августин. Вот перед Сокулками, как я вам уже и говорил, и нужно создавать мощный оборонительный узел.
