Ай да Пушкин, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев
Она так смотрела в его глаза, что Александр вынужден был закончить фразу единственно возможным способом.
— Необыкновенно мила…
Разве можно было после такого продолжать разговор, как ни в чем не бывало? Вокруг его шеи тут же обвились ее руки, к губам прильнули губы. Споры, дела, разговоры на какое-то время ушли, уступив место тем занятиям, о которых редко принято говорить вслух.
— Ташенька, подожди, давай договорю…
Оба раскраснелись, тяжело дышали. Оторваться друг от друга было весьма не просто.
— Яподготовлю тебе подробный список дел, которыми нужно будет заняться. Ни о чем не беспокойся, будет с тобой держать регулярную связь. Я куплю столько почтовых голубей, сколько понадобиться.
Упомянув голубей, Пушкин тяжело вздохнул. Стоимость пернатых почтальоном оказалась такой высокой, что он едва вовсе не отказал от покупки. Однако потом все же решился. С его планами остаться без регулярной связи было просто смерти подобно. Поэтому и пришлось платить любые деньги.
— Главное, обещай всем, кто ни придет, что эта книга только начало. В самом скором времени будет продолжение про приключение Ивана-Морехода. Намекни, что будет книга для более взрослых читателей…
Он ей так подмигнул, что Наталья в момент зарделась. Естественно, она знала, что в своей время поэт «баловался» очень даже интимной поэзией и прозой. По Петербургу до сих пор «ходили» его эротические рассказы о похождениях бравого гусара, которыми зачитывались не только, собственно, сами гусары, но недавние гимназисты, пожилые отцы семейств и даже почтенные матроны.
Похоже, нечто подобное она сейчас и вспомнила. От того и глаза заблестели, руки потянулись…
— Ташенька, подожди, дослушай. Тебе придется найти хорошего художника, а лучше троих или даже четверых. Эти сказки непременно должны быть с цветными рисунками. Пока с цветной печатью не получается, будем кое-что просто подкрашивать. Слышишь?
Получалось, конечно, не идеально, с огрехами, но на безрыбье и рак рыба. Сейчас его «Иван-мореход» был все равно вне конкуренции. Книг такого формата и содержания в России, да и в мире, пока еще нет. Во Франции, правда, Дюма-отец подбирался, но именно что подбирался…
— Еще, обязательно спрашивай, что им понравилось, а что не понравилось в сказке. Все тщательно записывай, мне потом с почтой отправишь.
Обратная связь с читателями тоже лишней не будет. В его деле сейчас каждая мелочь на вес золота. Никогда не знаешь, чем все это может в будущем откликнуться.
— А вот теперь, и займёмся делом!
Наталья от неожиданности взвизгнула, когда ее вдруг схватили в охапку, и как пиратскую добычу, понесли в сторону спальни.
— И что ты там говорила про кружевное…
Сексуальное просвещение в одной отдельно взятой семье явно набирало обороты, со временем грозя вылиться и за пределы спальни семейства Пушкины. Тем более сестры Гончаровы — Александра и Катерина — с невероятной дотошностью выпытывали у сестры все «спальные» подробности, всякий раз делая жалостливые лица. Эти «секретные» беседы постепенно обрастали какими-то фантастическими подробностями, в виде неправдоподобных слухов и сплетней распространяясь среди высшего света Петербурга.
В результате, реноме Пушкина, как завзятого ловеласа и соблазнителя, еще больше стремилось к зениту. Знающие люди с таким пониманием бросали косые взгляды на его брюки, чуть ниже пояса, что становилось страшно за сохранность этих самых предметов одежды. К счастью, принятые в обществе нормы приличия еще сдерживали особенно чувственных особ…
* * *
Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.
Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.
В крытый возок Пушкин садился с таким чувством, словно на войну отправлялся. В самом деле предстояло долгое, утомительное путешествие, с длинными перегонами между почтовыми станциями, и не менее длительными ожиданиями свободных повозок и лошадей[1].
— Точно, в поход…
Мысль показалась настолько удачной и соответствующей духу, что он даже начал тихо напевать нечто героическое, военное из своего далекого-далекого прошлого, а точнее будущего.
— Слышали братья,
Война началась!
Бросай свое дело,
В поход собирайся.
В голове всплывали строчки какой-то старинной то ли военной, то ли еще революционной песни. Звучало ритмично, напористо, сразу же слышался стук боевых барабанов, звонкий призыв трубы.
— Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую
И, как один, прольем
Кровь молодую!
Чуть позже, заглушая ржание лошадей, крики ямщика и скрип снега, Пушкин уже пел во весь голос. Громко, с чувством, прямо физически ощущая, как из него уходят все страхи и опасения.
— Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую
И, как один, прольем
Кровь молодую!
Еще через пару часов, когда боевой настрой уступил месту усталости и тревоге, он затянул совсем другую по настрою песню:
— … В углу заплачет мать-старушка,
Смахнет слезу старик отец.
И молодая не узнает,
Какой у парня был конец.
Словом, отвел немного душу в дороге, пока на привал не встали.До почтовой станции еще ехать и ехать, а лошадям нужно было немного роздыху дать.
— Ляксандра Сергеич, батюшка, — с козел спрыгнул слуга Архип. Малый пусть и не очень сообразительный, но зато высокий, в кости широкий. В путешествии обязательно пригодится. У него в этот момент было такое восторженное лицо с подозрительно красными глазами, что Пушкин тоже вышел из кареты.- Это что же за песню так знатно спивали? Вот прямо за душу взяло, вывернуло, а после отпустило. Никогда раньше не слышал.
Поэт же смотрел на него совершенно невинными глазами, и мысленно костерил себя последними словами. Догадывался же. что могут услышать, но наплевал на эту опасность.
— Знамо дело про войну, будь она неладна, пели. А что за танк такой? — слуга недоуменно почесал затылок. — Пушка такая что ли? Навроде единорога? Не слыхал.
Александр неопределенно махнул рукой. Мол, понимай, как хочешь.
— Ты бы лучше про обед распорядился. Так хочется есть, что мочи никакой нет.
От таких слов Архип чуть не подпрыгнул на месте. При этом сделал такое виноватое лицо, что его жалко стало.
— Чичас, батюшка, моментом! Все, Ляксандра Сергеич, сделаем!Чичас, расстараюсь…
И, в самом деле, расстарался. Мигом дорожный сундук на снег сбросил, накинул на него особую дорожную скатерку, которую тут же принялся заставлять разными припасами.
— Вотбуженинку Марфа в дорогу дала, — из короба достал невероятно духовитый кусок в чистой тряпице. — Здесь пироги. Кушай, батюшка, еще теплые, — рядом с бужениной появился небольшой чугунок, закутанный в полотно. — Тута хлебушек, сырок, молочко…
Пока все раскладывалось, Александр шустро работал ножом, готовил себе «сиротский» бутерброд
