Мой адрес — Советский Союз! Книга вторая - Геннадий Борисович Марченко
— А надпись на заборе видел? — спросила она.
— Видел, — вздохнул я. — Придётся в хозяйственный завтра за краской идти. Тем более мне этот ядовито-зелёный цвет давно не нравился. Только, боюсь, как бы твои поклонники снова всё не исписали. Хоть милиционера выставляй. Откуда они только твой адрес узнали?!
В институте уже знали о моём успехе в Казани, и снова моя физиономия (естественно, с нормальной губой) украсила собой стенгазету, а по мою душу на следующий же день заявились корреспонденты местных изданий «На смену!» и «Уральского рабочего».
Ещё до воскресенья у меня случилась встреча с Хомяковым. Тот заявился ко мне в гости после предварительного звонка, выгадав, чтобы Полины не было дома. Первым делом поздравил с победой от лица руководства «Динамо» и себя лично, напомнил про премиальные за победу, не забыв упомянуть, что это станет хоть какой-то, но прибавкой к моим музыкальным гонорарам.
— Язвите всё, Виктор Степанович, — не сдержался я, притворно обидевшись.
— Извините, язык мой — враг мой, — покаянно тряхнул головой Хомяков.
— Да обращайтесь уж на «ты», я же вижу, как вам некомфортно мне выкать.
— Действительно, каждый раз тянет на «ты» обратиться, но приходится себя окорачивать.
— Вот и договорились, только я к вам по-прежнему буду на «вы» обращаться, мне так комфортнее. Вы всё-таки и старше, и должность у вас серьёзная. А я всего лишь обычный студент.
— Да ты уж свои заслуги не принижай, — хмыкнул Хомяков. — Тоже, скажешь — обычный студент… Обычные студенты двукратными чемпионами страны не становятся и их песни на правительственных концертах не исполняют.
Я осторожно отхлебнул из чашки тёплого чаю — горячий пить опасался из-за заштопанной губы. Вчера только сходили в поликлинику, хирургом оказалась немолодая женщина, после осмотра констатировала, что заживление проходит очень хорошо, и в следующую среду она меня ждёт, чтобы снять швы.
— Может, вам всё-таки чего покрепче? — предложил я, глядя, как гость тоже отпивает из чашки.
— Не надо, а то моя унюхает, скандал ещё закатит. В служебные задания, где приходится выпивать, она у меня почему-то не верит. Да я и сам не большой любитель, мне хороший чай больше по вкусу, чем хорошая водка… Кстати, тебе благодарность от моего руководства. Устная, правда, но передаю.
— За победу на чемпионате?
— Ну это само собой. А благодарность за наблюдательность, проявленную во время поездки в стан потенциального врага. Помнишь Морриса Чайлдса и его спутника? Подробностей сказать не могу, тем более сам в них не посвящён, но твои показания очень пригодились. Молодец!
— Рад, что оказался полезен своей Родине и в таком качестве, — совершенно искренне ответил я.
— Ну а у Полины как дела?
— Да вроде ничего, тьфу-тьфу, работает в филармонии, выступает на правительственных концертах. Недавно из Москонцерта звонили, спрашивали, как она относится к идее перебраться в Москву и работать в их системе? Обещали на первых порах комнату в общежитии. Заманчиво, но Полина пока не хочет никуда уезжать. То есть она бы в Москву уехала, но я-то здесь. Мы вообще жениться по весне собираемся, будет жить тут на законных основаниях. А то она там, я тут — что это за семейная жизнь?! А если дети появятся?
— Всё верно, — согласился Хомяков. — А сам-то не против был бы перебраться в столицу?
— Не знаю, — честно признался я. — С одной стороны, конечно, Москва есть Москва, а с другой — чем Свердловск плох? Свой дом, учёба, гонорары за песни на сберкнижку капают… Не говоря уже о личной жизни. Нет, я не зарекаюсь, возможно, когда-нибудь и переберусь в златоглавую. Но только если это действительно посулит мне какую-то выгоду и не будет стоять ребром квартирный вопрос. Да, вот такой я эгоист.
И я осторожно, чтобы не разошлись швы, улыбнулся.
— Ну да, согласен, здесь у тебя пока всё неплохо складывается. Не то что у Язовских…
— А что с ними, кстати?
— Недавно насчёт старшего как раз делал запрос в систему ГУИТУ[1]. Сообщили, что он отбывает наказание в одном из мордовских лагерей. Ведёт себя примерно, но по его статье на УДО рассчитывать не приходится. По иерархии уголовного мира он шнырь — ну что-то вроде уборщицы. Выполняет всю грязную работу, короче говоря, перевоспитывается.
Что касается младшего, то он осенью был призван в ряды Советской армии, попал в стройбат под Читой. Пытался устроиться в гарнизонную библиотеку, даже участвовал в написании «Боевого листка». Но чего-то там напутал с цитированием классиков марксизма-ленинизма и его снова перевели в родную роту. Через три месяца дезертировал по причине, как он позже говорил, неуставных отношений, был пойман на полпути к Свердловску и сейчас отбывает наказание в дисциплинарном батальоне. Срок — три года. Так что и младший по примеру отца оказался в местах не столь отдалённых. Судьбы обоих теперь, я так думаю, сломаны на долгое время, если не до конца жизни.
— Что ж, каждый человек сам кузнец своего счастья… Или несчастья, — философски заметил я.
— Да уж, — так же задумчиво протянул Виктор Степанович и в следующий миг пристально посмотрел мне в глаза. — А у меня к тебе, Женя, будет одна небольшая просьба. Ты же ведь комсомолец, я даже слышал, хочешь стать кандидатом в члены партии, так?
И это знает… Это я после поездки в Штаты решил подать заявление следом за Вадиком — тот подал сразу после Нового года. Он сумел заручиться рекомендациями двух заслуженных партийцев, его заявление рассмотрела первичная парторганизации института, и вот он уже щеголял билетом кандидата в члены КПСС. Если зарекомендует себя с хорошей стороны, то через год сможет получить билет члена КПСС. То же самое ждало и меня, моё заявление «первичка» должна была рассматривать на следующей неделе.
Интересно, что от меня понадобилось Хомякову? Когда чекист о чём-то просит — это уже не совсем просьба. Надеюсь, он не попросит от меня чего-то невыполнимого, или того, что мне будет претить
