Туман войны (СИ) - Курамшина Диана

Глава 20

5 октября 1812 года

Прошедшие дни были на удивление спокойны, если не считать прапорщика, которого истязала жесточайшая горячка. Мы испробовали уже все имеющиеся у нас настои и травы, но пациент по большей части находился в забытье.

От безысходности, переговорив ещё раз с «провидцем», даже пробовала кормить его заплесневелым хлебом. Увидев подобный «эксперимент», один из членов инвалидной команды предложил старинный рецепт своей семьи — смесь из лука, чеснока, вина и говяжьих потрохов. Я же была согласна попробовать и это, ибо к прапорщику уже предлагали вызвать батюшку, чтобы мог соборовать его, если ещё хоть раз ненадолго придёт в себя.

Настроение немного подняло письмо от Марии, наконец нашедшее меня. С началом войны я старалась писать «бабушке» хоть раз в неделю, если выдавалась такая возможность. Отправляли их обычно вместе с почтой из штаба. Впрочем, на ответные я не рассчитывала. Но в последнем письме, которое Павел увёз с собой, отправляясь к главнокомандующему, написала родне, что приставлена к развозному госпиталю в Калуге.

Туда-то неожиданно и пришёл ответ. Естественно, по словам Марии, Екатерина Петровна была недовольна моим своеволием. Даже журила Павла. Но более всего была счастлива тем, что мы живы и невредимы. Известие о гибели старшего сына на какое-то время лишило её сил. Но они ежедневно поминали нас в своих молитвах. «Тётушка» спрашивала, что интересного рядом со мной происходит. Ну, а «бабушка», в конце письма, собственно рукой приписала жениху, чтоб пуще хранил меня и не давал творить глупости.

Павла подобный post scriptum[82] только позабавил. Но ехидничать «провидец» не стал. Со времени приезда он был чем-то недоволен и молчалив.

— Mon cher, что-то так гложет тебя, что даже наши инвалиды тревожатся, — решилась всё же расспросить его за вечерним чаем, сидя на веранде. — Это из-за «золотого» обоза?

— Ты преувеличиваешь, mon ange. Со мной всё в порядке.

— Скорее преуменьшаю. Ты сам не свой с момента приезда из ставки.

— Нет. Не из-за обоза, тут другое. В известной мне истории светлейшего также пытались сместить. Но всего объёма этой подставы я не осознавал. В том числе количество вовлечённых в это людей различных рангов.

— Сам государь не жаловал его, но назначил. Куда уж выше?

— Ты права, ma chère. И я удивлён таким его поступком, особенно узнав кое-какие части этой подоплёки.

— Что-же так тебя возмутило?

— Я уже был в штабе, когда с предложением о мире к главнокомандующему приезжал генерал Лористон[83].

— Помню, и должен был получить отказ. Ты разве хотел бы подобного мира?

— Нет, конечно. Подпиши Бонапарт мирный договор в Москве, и его бы считали победителем. Даже притом, что он уже потерял большую часть своей армии.

— И что же так тебя разозлило, mon cher?

— Ни что… а кто! Вильсон, зараза! Оказывается, один из влиятельнейших врагов Кутузова, сидит прямиком в его штабе. Правая рука английского посла в Петербурге, лорда Каткэрта, плетёт интриги и поддерживает Беннигсена.

— Вильсон?

— Ну да, английский комиссар при русской армии, сэр Роберт Вильсон[84]… генерал. Эта тварь ежедневно строчит доносы и Александру, и своему начальству. Но это-то не удивительно. Возмущает другое. Он позволяет себе выговаривать светлейшему своё неудовольствие. Требовал присутствовать при разговоре с французом. Ну как же, даже возможность переговоров — это такой удар по привилегии Англии, заставлять других таскать для них каштаны из огня. Они же кроме своей блокады ни о чём больше думать не могут. А двое его прихлебателей — принц Ольденбургский и герцог Вюртембергский во всём его поддерживают. Эти иностранцы нагло вмешиваются не в своё дело. Мир или война у России с Францией — не их дело. А этот британский выскочка, ведёт себя как хозяин в ставке. Ещё и смеет высказывать главнокомандующему своё неудовольствие.

— И что, пробился он на аудиенцию?

— Нет, Михаил Илларионович проигнорировал его, но того это только разозлило. Мы с Фигнером ненароком слышали, как англичанин выговаривал принцу, что «старый маразматик тает от французских ухаживаний и комплиментов, да не против заключить, наконец, мир. Надо бы довести до сведения Александра, что те смогли привлечь Кутузова и готовятся оторвать Польшу, а в самой России устроить революцию, взбунтовав донцов».

— Но ведь переговоры так и не начались.

— И не могли, француз приехал за подорожной в столицу, чтобы встретиться с государем. Но так её и не получил. Вильсон весь ядом изошёлся. Как же… ведь у них в Бирмингеме вот-вот рабочие взбунтуются.

— Генералы пытались подслушивать?

— Как смогли бы? Там столько народу собралось в тот момент рядом с комнатой. У всех на виду были. Но вызывающе поглядывали на француза, когда того провожали к светлейшему.

— Не уж-то и слухов не было, о чём разговор вели?

— Почему же, главнокомандующий потом сам сказал, что сравнил «великую армию» с нашествием татар Чингизхана.

— Но есть же разница, — воскликнула со смехом.

— Вот, и Лористон так сказал. Но светлейший возразил, что «для русского народа никакой разницы нет».

Нас прервал посыльный. На этот раз от Фигнера. Тот со своими людьми почти ежедневно наведывался в первопрестольную. По его словам, в городе что ни день, лилась кровь. Французы дрались за оставшихся в живых лошадей друг с другом. Не проходило ночи и без нескольких убийств мирных граждан, остававшиеся совершенно безнаказанными. Город наполнял смрад от неубранных гниющих в домах и во дворах трупов. Еды не было. Зато, чего было в достатке, так это выпивки. Убегающим москвичам было явно не до вывоза алкоголя. Они спасались сами.

Но оставшиеся, не без наущения самого партизана, подстерегали напившихся французов и убивали их, если обстановка позволяла. Что было не трудно. Город обезлюдел. Из тридцати тысяч домов, имевшихся в Москве перед войной, сейчас же вряд ли сохранились хотя бы тысяч пять.

Александр Самойлович же был уверен, что французы Москву скоро покинут. Так как уже разосланы приказы артиллерию и кавалеристов более в город не отправлять, оставаясь на месте, где застанет их приказ. Также началась эвакуация раненых. Их везут в Можайск и Смоленск. А по вражескому штабу ходят слухи, что армия расположится на зимние квартиры между Днепром и Двиной.

Партизан так же подтверждал их с Павлом расчёты захваченными казаками письмами. Сеславин особенно старался в этом деле, так что неприятелю приходилось высылать по три или четыре курьера друг за другом, надеясь, что хотя бы один из них доберется до нужного адресата.

И попадались довольно-таки интересные депеши. Например, письмо Наполеона, где он приказывает послать два миллиона франков в Португалию, два миллиона во французскую армию, сражающуюся на севере Испании, полмиллиона — армии, что в центре Испании, полмиллиона — в Каталонию…

Какие же сокровища император собирается вывезти из России?

— Ты знаешь, mon ange, — обратился ко мне жених, — что этот «золотой» обоз так и не был найден. О нём не нашли никаких известий даже в нашем времени. А там был крест с колокольни Ивана Великого…

— Как же ты хочешь распорядиться этим золотом, если найдёте?

— Лучше всего отдать государству. Боюсь, что нас, за владение такими богатствами прирежут не задумываясь.

По договорённости, нам следовало направляться поближе к Малоярославцу. Павлу стоило больших трудов убедить Сеславина отслеживать это направление, дабы вовремя упредить Кутузова. Но решили идти до самой ставки, в Тарутино.

Я опасалась отправлять прапорщика в Калугу, думая оставить его на попечение какой-нибудь местной крестьянки. Хотя этого не понадобилось. Не знаю, что именно помогло, но горячка стала спадать, давая надежду на исцеление. Подготовив несколько листов с назначениями и указаниями для лекарей, всё же велела доставить его в госпиталь.