Уильям Моррис - Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия
Старик покачал головой, пристально посмотрел на меня, но ничего не ответил. Мы немного помолчали.
— Дед, — сказала вдруг Клара, — не знаю, в чем дело, но меня что-то тревожит. Я чувствую, будто должно произойти какое-то печальное событие. Вы говорили с гостем о прошлых бедах и жили несчастной жизнью прошлого. Это осталось в атмосфере вокруг нас. Словно мы к чему-то стремимся, но не можем достигнуть.
Старик ласково улыбнулся ей.
— Дитя мое, раз так, иди и живи настоящим; и ты скоро освободишься от этого чувства. — Потом он обратился ко мне: — Помните ли вы, гость, что-нибудь в этом роде, там, в стране, откуда вы приехали?
Влюбленные тем временем отошли в сторону и тихо беседовали, не обращая на нас внимания, и я ответил понизив голос:
— Да, ясный праздничный день, когда я был счастливым ребенком — у меня было все, о чем я мог мечтать.
— Да, да, — сказал Хаммонд. — Помните, вы пошутили, что я переживаю второе детство мира? Вы увидите, как счастлив этот мир, и сами будете счастливы в нем — некоторое время.
Мне опять не понравилось это плохо скрытое предостережение, И я начал усиленно вспоминать, как я, собственно, попал к этим удивительным людям. Но старик бодрым голосом воскликнул:
— Ну, детки, уведите нашего гостя и займитесь им. Это ваше дело — разгладить ему морщины и успокоить его мысли. Его судьба не была такой светлой, как ваша! Прощайте, гость!
И он горячо пожал мне руку.
— До свиданья, — промолвил я, — и спасибо вам за все, что вы мне рассказали. Я приеду опять навестить вас, как только вернусь в Лондон. Можно?
— Да, — ответил он, — конечно, приезжайте, если у вас будет возможность.
— Это случится не так скоро, — весело вмешался Дик, — потому что, когда мы уберем сено выше по Темзе, я предполагаю в промежутке между сенокосом и жатвой совершить с гостем небольшое путешествие и посмотреть, как живут наши друзья на севере. Во время уборки урожая мы как следует поработаем, лучше всего — в Уилтшире. Нашему гостю полезно будет пожить на открытом воздухе. А я получу хорошую закалку.
— Но ты возьмешь меня с собой, Дик? — сказала Клара, кладя свою красивую руку ему на плечо.
— Как же иначе! — пылко воскликнул Дик. — Мы постараемся, чтоб каждый вечер ты ложилась спать утомленная работой. Ты и сейчас прекрасна, а тогда ты еще похорошеешь, — у тебя загорят шея и руки, а все тело, прикрытое платьем, останется белым, как лилия! Все тревожные мысли, дорогая, вылетят у тебя из головы. Все заботы пройдут. Неделя на сенокосе принесет тебе огромную пользу.
Молодая женщина мило покраснела — не от смущения, а от удовольствия, а старик со смехом сказал:
— Гость, я вижу, вы будете чувствовать себя отлично. Эти двое не станут слишком надоедать вам. Они так заняты друг другом, что вы, вероятно, часто будете предоставлены самому себе. В конце концов это самый приятный для гостя способ заботы о нем. И не бойтесь быть лишним: этим птичкам приятно сознавать, что поблизости есть верный друг, к которому можно обращаться, чтобы в спокойной дружеской беседе умерять безудержные порывы любви. Сам Дик, а еще больше Клара, любят иногда поговорить. Вы ведь знаете, что влюбленные только воркуют и разговаривают лишь в случае каких-либо неприятностей. Прощайте, гость, и будьте счастливы!
Клара подошла к старому Хаммонду, обвила руками его шею и, сердечно поцеловав, сказала:
— Милый, старый дед, вы можете дразнить меня, сколько вам угодно! Скоро мы снова увидимся. И будьте уверены, мы постараемся, чтобы наш гость был счастлив, хотя в ваших словах есть, конечно, доля правды.
Я еще раз пожал руку старику, и мы вышли через галерею на улицу, где нас уже ждала наша Среброкудрая. За ней хорошо присматривали: мальчуган лет семи держал вожжи и торжественно поглядывал на нее. На лошадке верхом сидела девочка лет четырнадцати, придерживая трехлетнюю сестренку, примостившуюся впереди нее; за спиной старшей девочки пристроилась другая сестренка на год-два старше мальчугана. Девочки ели вишни и между делом похлопывали по спине Среброкудрую, которая добродушно принимала их ласку. Однако при появлении Дика, лошадь насторожилась. Девочки спустились на землю, подбежали к Кларе и защебетали, прильнув к ней. Мы все трое сели в экипаж. Дик тряхнул вожжами, и мы двинулись. Среброкудрая бежала ровной рысью под прекрасными деревьями лондонских улиц. Благоухание наполняло свежий вечерний воздух. Время приближалось к закату.
Мы не могли быстро подвигаться вперед из-за многочисленной толпы гуляющих в этот прохладный вечерний час. Вид пестрой толпы заставил меня вновь внимательно присмотреться к внешности этих непривычных мне людей. И должен признаться, что мой вкус, воспитанный на мрачных, серых или коричневых, тонах одежды девятнадцатого века, отвергал эту яркость нарядов. Я даже отважился сказать об этом Кларе. Мои слова удивили и слегка задели ее.
— Какая же тут беда? — возразила она. — Они не заняты сейчас грязной работой, а развлекаются, пользуясь чудесным вечером. Тут ничто не может испортить их одежды. Посмотрите, какая прелестная картина! И, право, в их костюмах нет ничего кричащего.
Конечно, она была права: многие были одеты в цвета довольно скромные, хотя и живописные, и сочетание красок было безупречно в своей гармонии.
— Да, да, это так, — сказал я. — Но как может каждый позволить себе носить такую дорогую одежду? Вот идет человек средних лет, в сером костюме, и я отсюда вижу, что его костюм сшит из тонкой шерстяной материи и украшен шелковой вышивкой.
— Он мог бы, — возразила Клара, — одеться и в поношенное платье, если б захотел и если б не боялся оскорбить этим чувства других.
— Но скажите мне все-таки, — настаивал я, — как люди могут позволить себе такую роскошь?
Не успел я произнести эти слова, как понял, что повторил прежнюю свою ошибку. Дик затрясся от смеха. Однако он не сказал ни слова и предоставил меня на милость Клары.
— Я не понимаю, — сказала она, — что вы говорите. Конечно, мы можем себе это позволить, как же иначе? Было бы очень просто затрачивать ровно столько труда, чтобы носить удобную одежду. Но нам этого недостаточно. За что вы нас порицаете? Неужели вы думаете, что мы отказываем себе в еде, ради возможности красиво одеваться? Или вы находите что-нибудь дурное в том, что нам нравится видеть прекрасную одежду на прекрасном теле. Ведь и первобытные люди старались отделывать шкуры оленя или выдры как можно лучше. Но что с вами?
Я склонил голову под этим натиском и пробормотал какое-то извинение. Мне следовало понять, что народ, поголовно увлеченный архитектурой, должен заботиться об украшении своего платья. Между прочим, покрой их одежды (отвлекаясь от ее цвета) был так же красив, как и удобен. Платье хорошо облегало тело, не скрывая и не подчеркивая его форм.
Клара, скоро смягчилась. И когда мы ехали к упомянутому ранее лесу, она сказала своему возлюбленному:
— Вот что, Дик: теперь, когда наш Хаммонд-старший уже видел гостя в его странном платье, я думаю, мы должны подыскать для него что-нибудь более подходящее, прежде чем завтра отправимся в путь. Если мы этого не сделаем, нам придется отвечать на бесконечные расспросы о его одежде и о том, откуда он приехал. Кроме того, — лукаво добавила она, — одевшись сам понарядней, он перестанет осуждать нас за наше ребячество и трату времени на прихорашивание.
— Отлично, Клара, — сказал Дик. — Завтра утром он получит все, что ты... что он пожелает. Я присмотрю для него приличное платье, пока он будет еще спать.
Глава XX
ОПЯТЬ ХЭММЕРСМИТСКИЙ ДОМ ДЛЯ ГОСТЕЙ
Разговаривая так, мы ехали не спеша, вдыхая вечерние ароматы, и наконец прибыли в Хэммерсмит, где были радостно встречены нашими друзьями. Боффин, сменивший вчерашний костюм на новый, приветствовал меня с торжественной любезностью. Ткач хотел взять меня за пуговицу и расспросить, что говорил мне старый Хаммонд. Но он нисколько не рассердился и сохранил все свое добродушие, когда Дик потребовал, чтобы он дал мне передохнуть.
Энни крепко пожала мне руку и так внимательно осведомилась, хорошо ли я провел время, что я даже немного огорчился, когда наши руки разъединились. По правде сказать, она нравилась мне больше, чем Клара, которая всегда была немного начеку, между тем как Энни отличалась необыкновенно открытым нравом. Казалось, люди вокруг нее и вообще все окружающее — для нее источник огромного удовольствия.
У нас в этот вечер состоялось маленькое торжество: не только в мою честь, но, как я подозреваю, хотя об этом и не упоминалось, — в честь примирения Дика с Кларой.
Вино было отличное. Зал благоухал летними цветами. А после ужина и концерта (Энни, на мой взгляд, превосходила всех остальных певцов нежностью и чистотой голоса, а также выразительной манерой исполнения) мы принялись рассказывать по очереди разные истории, словно вернувшись к давно прошедшим временам, когда книг было мало и редко кто умел читать. Мы слушали друг друга в полумраке, освещенные только луной, свет которой струился сквозь прекрасные узорчатые стекла окон.
