Анатолий Лернер - Город двух лун

— Вот такие вот пироги, понимаешь! Совершенно не узнаёт жениха. Более того, когда пришла в себя, то первым, кого увидела, был, естественно, жених. Но она не признала в нём жениха, а приняла его за насильника. А он кричит, угрожает! Он плачет, и умоляет вернуть ей память, иначе жизнь его, как он выражается, обнулена. Он предлагает нам сделку. Мы помогаем невесте вернуть память, а он финансирует наш с вами научный проект.

— Профессор, вы не сказали главного. Какая моя роль во всем этом?

— Хочу, чтобы вы попробовали применить свой талант.

— Простите, не понимаю.

— Антон, — профессор волновался, — что нам стоит попробовать при помощи гипноза помочь ей вспомнить близких? Благородное намерение. Ведь за ней придется много и терпеливо ухаживать. Им предстоит постоянный контакт, а период восстановления может оказаться весьма протяжённым.

Воцарилась тишина. Тягостное молчание привлекало сторонние звуки с мостовой. Антон не знал что ответить. Рувим Яковлевич до сих пор не мог выбить финансирование своего проекта, в котором Антон принимал участие в качестве личного ассистента профессора.

— А вдруг он и впрямь, насильник? — выдавил из себя Антон.

— Знаете, я себе тоже задавал этот вопрос. Я не спал всю ночь. Я думал, и я спрашивал себя: что ты станешь делать со своей совестью? И я решил, что сначала мы должны поговорить с её настоящими родственниками. Я сказал об этом бизнесмену, и он с пониманием отнёсся к моему предложению навестить деда девочки. Вот здесь он написал мне адрес. Мы как раз туда и едем. Деревушка с названием «Звездино».

Я видел колокольню, с лестницы которой упала Мария. Мы говорили со странным стариком в рясе, её дедом. И тут, из соседней комнаты вышел мой отец. На шее у него висел фотоаппарат.

— Что ты здесь делаешь? — Удивлённо спросил я отца, а он улыбнулся и сказал:

— Свою работу. — Затем он пожал старику руку и сказал:

— Я пойду, Евстафьевич? Мне ещё на кафедру. — А потом он оглянулся на меня и сказал: «Главное — намерение».

Я почувствовал, что прикасаюсь к какой-то тайне, которая вовлекала в свой круг всё большее число людей. И тот факт, что мой отец тоже был как-то причастен к этой тайне, сильно повлияло на моё решение. Я дал согласие профессору. Я наивно думал, что смогу сам докопаться до сути. Но тайны с тех пор не оставляли меня. Необъяснимым образом они выводили меня к Евангелию Мира Ессеев. К лечебным и оздоровительным практикам, заложенным в рукописях Иисусом…

— Вам удалось излечить внучку хранителя?

— Да, она практически здорова. Но единственное условие спонсора мы умудрились не выполнить. Она по-прежнему не воспринимает своего мужа, как такового.

— Вы лишились спонсора?

— Мы обрели опасного врага.

После завтрака профессор сообщил о результатах своих стараний: радиоуглеродного анализа свитков, который по его просьбе был сделан в обход всех правил и очерёдности.

— Анализ одного из фрагментов показал, что его возраст отстоит от возраста остальных фрагментов почти на тысячу лет. Все остальные фрагменты — это искуссная, но современная поделка.

— Профессор! Вы уверены, что один из фрагментов имеет возраст тысячу лет?

— Вот предварительное заключение экспертизы.

Антон смотрел на листы, где по-английски и на иврите были записаны результаты, и думал о том, как смешны потуги науки в разгадке мистики.

— Бумаги можно было бы оформить сразу, но я решил обсудить всё с вами. Я меньше всего хочу навредить вашему отцу. Не станет ли результат экспертизы обвинительным заключением для Михаила Левина?

— Профессор, для меня это большая неожиданность. Надеюсь, вы поможете мне во всём разобраться?

— Пройдёмте ко мне в кабинет, там обо всём и поговорим, — приглашает профессор Антона, и уводит его.

— Я, конечно же, знал, что отец сделал копию с оригинала. — Говорит Антон. — Но только теперь я начинаю понимать, зачем. Значит, существует и другая копия. И эта копия сделана тысячу лет назад!

— И она, заметьте, сильно отличается от оригинала. Я думаю, ваш отец сделал мудрый ход. Он заявляет о существовании ещё одной копии. Таким образом, он как бы получает легитимизацию на воспроизведение фотографически точной копии с оригинала, а не с небрежной его копии, сделанной в девятом веке.

— А то, что преступники похитили оригинал? — Спросил Антон.

— Этим пусть занимается полиция. — Сказал профессор. — Эксперты особо отметили, что современная фотокопия отличается от копии девятого века.

— Это хорошо.

— Теперь о монете. Монета отчеканена, как мы и говорили, в Гамале, в начале Новой эры, или, как теперь говорят, эпохе раннего христианства. На ней надпись «За Иерусалим». Вместе с кинжалом эта надпись говорит о многом. Например, о происхождении оригинального свитка, его корней, или места пребывания автора. Всё это записано здесь. — Старик погладил бумаги.

— Твой отец сделал копию с оригинала. Это не вызывает сомнения, как и то, что "русские" свитки — это не единственная копия. До сегодняшнего дня было известно лишь об одном оригинале, спрятанном в секретных хранилищах Ватикана. Благодаря Шекли, тексты стали известны широкой общественности, тогда как сами оригинальные свитки, всё так же во владении Ватикана, а славянский перевод — у семейства Габсбургов. То, что мы сейчас видим, говорит, что русские монахи не только сумели сохранить оригинал, но даже его размножить. А в ситуации, когда оригинал утерян, ценность обретает (как ни странно) не переписанная от руки копия русских монахов, а фотографически точное воспроизведение оригинала, сделанное твоим отцом. Русские монахи сохранили текст Евангелия на языке оригинала. Это конечно подвиг. Но в данном случае — важен почерк оригинала. В этом плане, мои друзья получили от вашего отца огромный подарок.

— А в чём особенная ценность оригинала? Не писал же его Иисус сам.

— Писал. — Сказал раввин Хаим и долго не отрывал взгляда от Антона.

— Как? — Еле выдавил тот из себя. — Что значит «писал?»

— Писал — это значит писал. Свитки — не написаны от начала до конца одним человеком. По крайней мере, их было четверо. Один из них, предположительно, Йешуа.

— И это можно как-то доказать?

— Конечно! — Воскликнул раввин. — Есть несколько автографов, приписываемых Иисусу. Один из них хранится в Лхасе, в библиотеке тибетских монахов. Где точно — вам никто не скажет, но у меня имеются выбракованные фотоснимки, сделанные в лаборатории НКВД, на которых якобы снят почерк Йешуа, Иисуса, Исы, — как его там называют и теперь. Фотографии сделаны во время экспедиции Николая Рериха в Индию и на Тибет, в поисках мистического города Шамбалы.

— Можно взглянуть?

— Конечно. — Хаим Бен Цион открыл альбом на закладке, и показал снимок. Антон взял фотоаппарат и, глянув на старика, спросил:

— Вы не против?

— Вам я разрешаю сделать копию этого снимка. Только одна просьба, когда будете обнародовать её, пожалуйста, не называйте имя израильского коллекционера.

— Само собой, — зачем-то сказал Антон, и сфотографировал снимок из лаборатории НКВД.

— А, между тем, — сказал профессор, — сама сенсация находится в самих свитках, в их содержании.

— Чем они так опасны?

— Чем? — Спросил старик Хаим, и задумался. — Да самим фактом своего существования! Они показывают истинную сущность Иисуса, весьма далёкого от сказочного образа, созданного церковью. Они подтверждают истинность Тибетского Евангелия, повествующего о годах пребывания Иисуса в Индии, на Тибете, у Ариев. И ещё много чем другим. Но, прежде всего тем, что учит о Храме.

— Вы говорите в точности, как мой отец, — грустно улыбнулся Антон.

— Ваш отец прекрасный учёный. Его намерения — чисты и безупречны. Мне кажется, его скоро освободят.

— Спасибо вам, — Антон обнял старика Хаима.

— Лично я горжусь тем, что принимал в своём доме его сына и невестку. Я обязательно выражу свою признательность вашему учителю, господину Шапиро, за то удовольствие, которое он доставил мне, познакомив с людьми, которые творят историю.

— Это мы-то творим историю?

Вместо ответа старик Хаим пригласил Антона и Женьку на вечеринку в их честь.

Старики прощались с молодожёнами. Завтра те уезжали в недельный тур по стране. Ученики профессора с радостью вызвались их сопровождать. По пути они собирались показать удивительные уголки природы. За праздничным ужином, устроенным в честь отбытия молодых, старик Хаим вручил Антону пачку долларов.

— Сколько здесь? — Спросил Антон.

— Десять тысяч долларов.

— За что?

— У нас говорят "дмей кис". На карманные расходы.

— А если не возьму?

— Если не возьмешь, тебя никогда не вызовут к Торе как левита!