Роман Буревой - Боги слепнут
Он повернулся и демонстративно пошёл к водоёму. Элий решил, что это только жест. Но через несколько минут силуэт Неофрона с мешком за плечами мелькнул на фоне золотистого горба дюны и исчез.
Квинт уселся на песок, обхватив голову руками. Элий подошёл к нему.
– Я хочу тебе сказать… – начал было он.
– Уйди, – выдавил Квинт. – Очень прошу тебя, уйди.
Элий не настаивал и отправился искать Роксану. Та стояла на верхушке дюны и смотрела, как Неофрон движется в фиолетовом провале, взбираясь на очередной песчаный холм. Сейчас он поднимется, перевалит через хребет и скроется из глаз.
– Чтоб он сдох, чтоб он сдох, чтоб он сдох, – повторяла она.
– Роксана! – окликнул её Элий. Она оглянулась.
– Я курю. – Она улыбнулась отстраненно. – Корд привёз табачные палочки.
Какая прелесть! Кофе и табачные палочки.
В сухом воздухе пустыни свет ложился яркими пятнами, и рядом со светом сразу возникала коротким чернильным росчерком тень. Здесь только свет и только тень – без полутонов и рефлексов, без голубоватых туманов, здесь нет нужды в лессировках. Свет и тень, а меж ними ни малейшего зазора. Нет оправданий и извинений, только проступок и неминуемая кара, и даже слово адвоката кажется неуместным на хребтине песчаной дюны, отделяющей белое от тьмы.
– Почему ты не рассказала мне о выходке Неофрона раньше? – спросил Элий.
Роксана пожала плечами:
– Зачем? В маленьком кружке пленных началась бы свара. Это было бы на руку Малеку. Я не стала ничего говорить. А теперь я чуть-чуть отмщена.
– Но ты рассказала это Квинту.
– Он бы все равно узнал. Рано или поздно. Лучше раньше.
– Ты хотела, чтобы он отомстил обидчику. Тебе плевать на Квинта.
– Если честно, то да. Можешь передать ему мои слова.
– Я не передаю никому чужих слов.
– Ладно-ладно, я знаю – ты благороден, Элий. С тобой можно даже играть в морру в темноте. Но меня тошнит от твоего благородства. А тебя самого не тошнит? Ведь мы с тобой схожи. А? Нас обоих оттрахали. Что ты чувствовал, когда полз под ярмом? Когда тебя хлестали. плетью?
Он не удивился её словам: обида зачастую переплавляется в яд..
– Тебя радует моё унижение? Но этой радостью ты унижаешь только себя.
– Пустые слова. На твоём теле скоро не останется живого места от ран, а ты болтаешь о пустяках, Элий.
– Я – гладиатор, Роксана. Я не болтаю, а дерусь.
– За что?
– За победу.
– Пока что ты мало похож на победителя.
– Мы вернули себе свободу.
– А сколько мы потеряли? Ты уверен, что молоденькая жёнушка терпеливо ждёт тебя в Риме и не пустила к себе в постель какого-нибудь красавца-гвардейца? Если ты уверен в чьей-то верности, то ты точно свихнулся. Но несмотря на то, что с мозгами у тебя явно не в порядке, ты мне нравишься, Элий. А я нравлюсь тебе?
– Нравишься, – честно признался Элий. – Ты похожа на Марцию.
– Только и всего? Я на кого-то похожа? Только поэтому? – Она неестественно расхохоталась. – Ну спасибо, утешил. Век не забуду. – Она задохнулась, будто на мгновение разучилась дышать, потом вновь расхохоталась.
– Что будешь делать дальше? – Элий, казалось, не замечал ни обидных слов, ни истерического хохота.
– Как что? Вернусь в Рим, найду хорошее местечко. Или буду писать на пару с Гнеем библион. Гней – про то, как таскал ведра с дерьмом. Я – про то, как за ночь ублажала по десять мужиков. – Табачная палочка догорела почти до самого мундштука, и Роксана едва не обожгла губы. – Ты злишься на меня, да? Как Неофрон? Считаешь – я виновата?
– Нет. Ты служила императору. Не твоя вина, что он обратил твою преданность во зло.
– Глупец мог бы спрятаться за эту формулировку. Но не я. Я знаю, что виновата. Должна была понять, какова игра. И кто с кем против кого. Но не поняла. В том и виновата. И ты понимаешь это, и Квинт понимает. Потому и сторонится меня. Глупость – тоже вина. Мне надо было встать на твою сторону. Мы бы отстояли Нисибис. Ты бы стал императором. А я… Я бы на пару с Гнеем написала библион. Он бы про то, как мы обороняли стены. А я бы про то, как трахалась с мужиками. Как видишь, разницы почти никакой. Во втором варианте немножко поменьше дерьма, побольше патриотизма.
Было решено, что авиатор Корд улетит вместе с Элием, а остальные будут выбираться из пустыни в фургоне. Квинт потом отыщет Элия. Договорились встретиться в Танаисе. Намеренно был выбран город за пределами Империи. Известие, что Цезарь жив (пусть и бывший Цезарь), всколыхнёт Империю. Следовало пока держать это в тайне. Преторианцы клялись молчать. То, что они спаслись, ещё не означало, что спасся и он. В Риме считали, что Цезарь погиб до падения Нисибиса. Актёры-самоучки Рутилий и Кассий Лентул неплохо сыграли свою краткую пьесу под названием «Гибель Цезаря», а Элий бессознательно (в смысле самом прямом) им подыграл. Руфин выступил с армией наконец. Но времени не хватило… Финал, как в любой жизненной пьесе, наступил слишком рано, и представление кончилось провалом.
Квинт передал Элию сто золотых монет. Ещё сотня была у авиатора Корда на случай, если каким-то образом они разойдутся. Этих денег должно было хватить, чтобы добраться до края света. Элия обрядили арабом – в белую тунику с длинными рукавами, поверх накинули коричневую аббу, седые волосы полностью скрыл белый платок, стянутый двумя шнурами. Корд оделся точно так же. Элий попрощался со всеми. Его охрана возвращалась в Рим, сам же он отправлялся в добровольное изгнание. Квинт был сам не свой. Он то повторял Элию краткие наставления, то замолкал на полуслове и смотрел на Роксану. Но едва она делала шаг навстречу, как Квинт отворачивался и уходил. В фургоне в присутствии трех десятков свидетелей вряд ли им удастся объясниться.
Элий не знал, может ли он вмешаться. Но все же спросил фрументария:
– Не хочешь с ней переговорить?
– Не хочу, – спешно ответил тот.
– Почему?
– Боюсь. Не хочу ничего больше знать.
Мотор в авиетке Корда захрипел. Стрелка альтиметра дёрнулась и стремительно завертелась. Машина заваливалась на бок. Застывшие волны белого песка неслись навстречу. Элий изо всей силы вцепился в подлокотники кресла. Желудок подпрыгнул и очутился в горле. Мерзкую пустоту в животе хотелось чем-то немедленно заткнуть.
Винт ещё трепыхался, ещё молотил воздух, как тонущий в реке неумелый пловец. Неожиданно мотор закашлял и вновь заработал, верченье лопастей слилось в дрожащий круг. Самолёт выровнялся у самой земли, протянул ещё сотню футов и зарылся в песок. Элия выкинуло из кабины.
Он не пострадал, лишь на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, то все было по-прежнему: зарывшийся в песок самолёт и лежащий рядом Корд.
Элий ползком добрался до авиатора. Корд не двигался. Элий плеснул ему в лицо из фляги. Авиатор дёрнулся, приоткрыл глаза, даже сделал попытку приподняться, но тут же повалился обратно на песок.
– Что с самолётом? – спросил Корд.
– Лежит, – отвечал Элий лаконично.
– Нам крышка.
Корд взял у Элия из рук флягу, сделал глоток.
– Попробуем починить? – предложил Элий.
– Попробуем, конечно… – согласился Корд и стал выбираться из песка.
Элий смотрел, как оранжевые струйки медленно стекали вниз. Песок… быть может, это последнее, что они увидят в своей жизни. Корд поднялся, обошёл самолёт. Элий отвернулся, понимая, что присутствует при осмотре смертельно больного.
В футе от его ноги мирно свернулась огромная жёлтая змея. Элий никогда не думал, что в пустыне водятся змеи таких размеров. Уж скорее в джунглях Новой Атлантиды можно обнаружить подобную тварь. Весила она никак не меньше человека. Змея смотрела на римлянина жёлтыми прозрачными глазами. Элий не испугался, ибо узнал змею. В своих снах (или бреду) он разговаривал с нею. Может быть, это бывший гений? Может, это гений пустыни?
– Приветствую тебя, гений, – сказал Элий.
– Привет, – отвечала змея (или змей). – Только я не гений. Называй меня Шидурху-хаган. Я твой союзник.
– В первый раз слышу о таком, – признался Элий.
– Иногда мы не знаем друзей по именам. Но все равно я решил тебе помочь.
Элий провёл ладонью по лицу и прикрыл глаза. Может быть, этот змей ему только кажется? Привиделся от жары и жажды и…
Элий открыл глаза. Рядом с ним сидел юноша со скуластым смуглым лицом. С его азиатскими чертами странно контрастировали золотистые волосы, цветом точь-в-точь как песок пустыни.
Подошёл Корд, отирая ветошью перепачканные руки.
– Самолёт не восстановить, – признался он. На Шидурху-хагана он не обратил внимания – как будто тот с самого начала был в их авиетке и потерпел вместе с ними аварию. Или Корд считал, что в пустыне так же легко прийти в гости, как и в Риме?
– Здесь недалеко есть колодец, – сказал Шидурху-хаган. – Могу проводить.
Элий посмотрел на Корда.
– Мне-то что, – авиатор пожал плечами. – Пусть ведёт куда хочет. Моя птица больше не полетит.
