Rein Oberst - Чужой для всех
— Я спрашиваю вас серьезно Йозеф.
— Ах, серьезно! Вы хотите услышать от меня серьезный ответ? Так его не будет Гельмут. Все в руках Господа. Как Господь повернет ситуацию, так оно и будет. — Харпе слегка дотронулся до руки командира корпуса. — И не все ли равно вам дружище, где наши доблестные солдаты сложат головы в лесах Беларуси или в степях под палящим украинским солнцем.
— Вы стали циником и пессимистом Йозеф.
— Наоборот Гельмут, я как никогда реально смотрю на вещи. 'Янки' вот-вот ударят нам в спину. С открытием второго фронта станет более чем очевидным, что рано или поздно дни Рейха будут сочтены. Еще великий канцлер Бисмарк предостерегал нас, немцев о гибельности войны на два фронта. До сего года нам удавалось своими победами охлаждать пыл заокеанских союзников Сталина. Однако после того, как русские окрепли и стали теснить нас на запад, расчетливые американцы и хитрые англичане поняли что могут опоздать к обеденному столу и готовятся к броску.
— Ваши мысли навивают грусть, а не улыбку Йозеф. Тем не менее, я не оцениваю их как паникерство. Что заставляет вас улыбаться Йозеф? Вы рады, что уходите от назревающей катастрофы, здесь на центральном участке фронта?
— Вы о пять, о своем Гельмут? — Харпе начал раздражаться. — Успокойтесь генерал! Не так уж все плохо. Наши дивизии вгрызлись в днепровскую землю и, будут стоять насмерть. Каждый крупный город станет крепостью для русских. Не один танк и пехотинец утонут в местных болотах, пока наткнутся на шквальный огонь гренадеров.
Или вы получили новые сведения от 'Арийца' и поэтому в скверном настроении?
— Вы угадали Йозеф. Сегодня дешифрировали очередное донесение. Вам о нем уже не докладывали.
— Тогда я понимаю вас. Продолжайте.
— Группа раскрыта. При контакте с резидентом 'Абвера' произошла перестрелка. Там русскими была устроена засада. Видимо за резидентом давно следили, а армейские разведчики так ничего и не поняли. В результате подставлены наши люди. Погибли два танкиста и, русский капитан.
— А как сам 'Ариец'? Он остался жив?
— Да, он выскользнул оттуда. Группа спешно перешла к третьему этапу операции и скрытым маршем идет на север. Это меня временно утешает.
— А что вы Гельмут так обеспокоены судьбой 'Арийца'? Он что ваш родственник? Ведь он сам напросился лезть в пасть русскому СМЕРШ, хотя это было безрассудно. Но вы его поддержали и настояли на операции. Зачем вам это было надо Гельмут? Вейдлинг молчал.
— Только не говорите, что это я навязал вам операцию. Я просто не стал вам противиться. Ведь мы с вами дружили в юные годы, неправда, ли Гельмут? Харпе расплылся в улыбке и подмигнул Вейдлингу.
— Помните 'актрисок' дружище?… И много-много пиво… А какие сосиски были к ним? Ах, как чудно мы провели тогда время! Ах, какая была Герда!… Вы помните дружище пышногрудую Герду с родинкой на правой груди? — Харпе после этих слов закудахтал. От наплыва слащавых воспоминаний через мгновение его полное тело уже тряслось жировыми складками.
Вейдлинг не поддержал смехом командующего. Лицо его вдруг заострилось, потемнело, и он недоуменно посмотрел на Харпе. Он был поражен всплеском цинизма и уже вопиющим безразличием бывшего командующего к делам фронта.
— Перестаньте дуться генерал, — Харпе дотронулся вновь до руки Вейдлинга и добродушно, но с пафосом, прекращая смеяться, произнес: — Желающие избежать Сциллы, не минуют Харибды.
Вейдлинг дернулся, услышав такое из уст командующего и, отшатнулся от него как от прокаженного. — Как вы можете такое говорить! — его губы дрожали от возмущения. — Русские концентрируют ударные броневые силы у Рогачева и Паричей. Сюда перемещаются тайно танковые корпуса: 9-ый генерала Бахарова и 1ый-гвардейский, генерала Панова. Кроме того стягиваются сухопутные силы для совместного нанесения ударов. И я предполагаю, что маршал Рокоссовский наметил нанести нам два главных удара, нацеленных на Бобруйск.
Зная об этом, и не предпринимая усилий для подготовки к отражению удара, как вы можете такое говорить генерал? В
ы представляете, что нам нечем противопоставить их танковым кулакам! — Вейдлинг повысил голос. — Вы представляете, что 9-ой армии, я не говорю уж о своем корпусе, грозит полное окружение и уничтожение в огненном кольце. Или вы уже полностью безразличны к участи этих мальчиков, которые смотрите, как приветствуют вас. Вас генераль-оберст!
— Оставьте, наконец, этот вопрос в покое! — зло оборвал Вейдлинга Харпе, вспомнив незаслуженный упрек в паникерстве со стороны командующего группы армий 'Центр' фельдмаршала Буша, когда представил тому разведданные 'Арийца'. — Вы сами знаете не хуже меня, что многие просчеты в этой войне не потому, что у нас плохие солдаты. Нет! Нет! Нет! Я всегда это повторяю. Лучше немецкого солдата не было и не будет!
Все наши беды потому, потому, что там, — Харпе закатил глаза и поднял палец вверх, — сидят бездарные генералы и ими командует…, ими командует, — Харпе хотел было продолжить фразу, но осекся, посмотрев вперед. Несмотря, что его салон от водителя и адъютанта разделялся перегородкой с раздвижной форточкой, и их разговор почти не прослушивался, он закрыл рот. Но через мгновение, крича, добавил:- Вам понятно это господин генераль-лёйтнант! Черт бы, вас побрал! И, не высказывайте мне больше претензий по поводу степени моей преданности нации и, ее солдатам. Я запрещаю вам делать это. Или мы поссоримся с вами навсегда, — Харпе тяжело дышал.
— В Ставке не поверили 'Арийцу'. Фюрер остался при своих взглядах на стратегическое развитие лета 1944 года. Вам понятно это генераль-лёйтнант! Единственное чем я могу вам лично помочь, в ожидающейся заварухе, так это похлопотать о переводе к себе. И то потому, что знаю вас лично как мужественного и стойкого генерала. Кстати мы уже приехали. Так что думайте и решайте, где вы будете во время летнего наступления русских. Или я за вашу жизнь не ручаюсь.
— Я останусь здесь и до конца со своими солдатами господин генераль-оберст, — ответил без раздумья побледневший в одночасье Вейдлинг. Его поразило отношение Ставки к добытой кровью информации о готовящемся наступлении русских. В эту минуту его взгляд излучал больше растерянность, чем гнев, или презрение к Харпе.
— Если мне суждено погибнуть в белорусских болотах, — медленно продолжил он, — то я буду благодарен господу, лишь за то, что он подарил мне смерть на поле брани, а не с пышногрудыми красотками.
Желаю вам блестящих побед в новой должности, — и генерал не дожидаясь, когда водитель откроет дверь с его стороны, резко дернул ручку вниз и вышел из машины, дав понять старому другу, что разговор закончен…
Поздно вечером командир 41 танкового корпуса Вермахта был сильно пьян. Небрежно развалившись в служебном кресле, он усталыми, осоловелыми глазами смотрел перед собой. Правая рука генерала сжимала коньячный бокал, а левая держалась за подтяжку брюк. Полностью расстегнутый френч говорил о крайнем нервном расстройстве генерала и о том, что служба для него сегодня давно перешла в разряд личного времяпровождения.
Потягивая, в одиночестве коньяк и закусывая его дольками лимона, генерала временами клонило ко сну. Однако прилечь здесь в кабинете, не уезжая в гостиницу и заснуть, ему мешала сильная головная боль, приступы которой возобновлялись с каждым новым глотком коньяка. Кроме того, поток тяжелых мыслей, роем лезших в душу, так же не давал покоя.
Вейдлинг подмечал и ранее, а теперь его наблюдения окончательно подтвердились, что после выпитой бутылки у него начинаются сильные головные боли. Осознавая опасность принятия большой дозы алкоголя для своего здоровья, а он как истинный немец беспокоился о нем да же на фронте, он делал неоднократные попытки меньше пить, но это ему не всегда удавалось. Сегодня то же был не тот случай. Прощальный разговор с бывшим командующим 9 армией Йозефом Харпе и полученные новые сведения от 'Арийца' были тому причиной.
Взбудораженный, воспаленный мозг, не успокоившись за день, выстреливал в эти ночные минуты все новые и новые раскаленные стрелы, облитые ядом возмущения, отчаяния и горечи. И затушить душевный крик изрядными порциями конька он не мог.
— Желающие избежать Сциллы, не минуют Харибды. Как он такое мог сказать? Паяц! Паникер! Бабник! — вырывались из его пьяных тонких губ с болью и раздражением фразы. — И это сказано в то время, когда его армии грозит полное окружение. Когда помощи из ОКВ ждать не приходится. Когда всем нам суждено вскоре умереть. Циник! — Глаза Вейдлинга, в который раз за день, от возмущения налились кровью. Он сильнее сжал ножку коньячного бокала. Раздался глухой хлопок, и та стремительной ракетой отлетела на пол, но, не разбившись, покатилась по ковру. Генерал не заметил этой мелкой неприятности. Бокал без ножки он удержал. Остатки 'Henesi', не были пролиты, хотя рука его дрожала от возмущения и алкоголя.
