Кеннет Макси - Вторжение, которого не было

К середине дня необходимость возвращения в порт стала очевидной, но что ожидало корабли там? Доки постоянно обстреливались. Промежутки между налетами были очень краткими. Часть техники вышла из строя. Докеры прекращали работу при появлении вражеских самолетов.

Итак, Королевские ВМФ потерпели поражение, причем понесли потери, компенсировать которые представлялось едва ли возможным. После этой операции командование пришло к выводу, что блокировать проливы они не в силах. Действительно, если англичане могут активно действовать лишь под прикрытием темноты, если днем они совершенно беспомощны, то большую часть суток немцы будут чувствовать себя хозяевами в проливах. В течение ночи, однако, невозможно предпринять решительные шаги.

Пока в проливах шли жестокие сражения, вступили в дело английские бомбардировщики. Они бомбили порты, через которые проходило вторжение и где наблюдались скопления судов. Одновременно силы “Люфтваффе” атаковали укрепления противника в районе Дувра.

А на немецких плацдармах шла методичная работа по наведению порядка в армии. Процесс высадки внес определенную дисгармонию, некоторые части и соединения “рассыпались”, их надо было “собирать” и переформировывать. На фронт выдвигались наиболее боеспособные соединения, которым предстояло удерживать позиции до прихода подкреплений. Мобильные силы сосредоточивались для броска в северном направлении (то есть от Хоукинга к Бархему) и на восток — к Дилу.

Дувр все еще не был взят. Там, среди руин порта и Дуврского замка, продолжались тяжелые бои. Постепенно 1-я лондонская дивизия теряла силы. Артиллерийское прикрытие отсутствовало, боеприпасы были на исходе. Солдаты не имели боевого опыта.[332] Выбор у них был весьма невелик: сражаться до последнего и умереть, обратиться в бегство или сдаться, когда закончатся боеприпасы. Лейтенант Макс Тренер из 6-й горнострелковой дивизии вспоминает взятие одного из последних оплотов обороны на территории порта. С оттенком сожаления он пишет о последних минутах взвода солдат Ирландской гвардии:

“Когда мы ворвались на этот участок, было ясно, что противник уже повержен. Их боеприпасы почти закончились. Мы предложили парням сдаться, но в ответ услышали брань и два-три ружейных выстрела. Нам ничего не оставалось, как открыть огонь. И далее после этого, еле живые, они все еще продолжали сопротивляться. Мы убили их всех. Война есть война. Но мы не могли не испытывать уважения к этим солдатам”.

Дуврский замок пал на рассвете. Последние донесения Рамсея сообщали только о героизме и решимости защитников; когда генерал разговаривал по телефону с Торном, голос его прерывали звуки сражения.

Порт был разрушен почти полностью. На месте оставались лишь блокшивы да краны. Очень пострадали верфи. В распоряжении немцев не было ни специалистов, ни рабочей силы, чтобы быстро навести порядок и восстановить нормальное функционирование гавани. В городе, однако, захватчики нашли кое-какие годные к употреблению запасы и средства передвижения. Некоторые машины были все еще на ходу, хотя владельцы и получили распоряжение вывести их из строя. В порту и на прилегающих территориях обнаружилось 27.800 литров бензина. Это было очень хорошим подарком для немцев: армия могла какое-то время продержаться, пока не будут восстановлены коммуникации. Войска имели директиву ориентироваться по обстоятельствам и использовать местные ресурсы. Немцы были весьма довольны таким распоряжением. Ведь им приходилось видеть, как полыхают на море транспортные суда, — пусть это случалось и не очень часто. В немецкой армии осознавали необходимость экономии и даже поощряли мародерство как средство выживания.[333]

Импровизированные решения Торна и Лиардета имели свои опасные стороны. Прежде всего, они ставили под угрозу контратаку 1-й бронетанковой дивизии, которой командовал генерал-майор Р.Эванс. Трепка, полученная дивизией во Франции, не прошла бесследно. Число единиц бронетехники и колесных средств передвижения значительно сократилось. Выполнение боевых задач становилось сложным, если вообще реальным. Каждая из двух бригад располагала сейчас всего двумя полками вместо трех положенных. Все подразделения были укомплектованы по сокращенным штатам. Не хватало крейсерских и даже легких танков. Тем не менее, возможности дивизии нельзя было недооценивать. В 3-й бригаде под командованием бригадного генерала Дж. Крокера имелось 70 быстроходных крейсерских танков с опытными экипажами. 1-я бригада Д.Х. Пратта была укомплектована более тихоходными, но лучше бронированными машинами и пехотными танками. Последние очень напугали немцев при Аррасе. 8-й, еще не обстрелянный танковый полк, располагал пятьюдесятью такими танками, а в опытном 4-м полку их насчитывалось тридцать два. Правда, этот полк получил свои боевые машины (переданные из 7-го полка) лишь 13 июля, за день до вторжения, поэтому работы у личного состава было невпроворот. Двадцатая бронетанковая бригада под командованием генерала Э.Д. Фаншоу была оснащена разномастными легкими танками, бронемашинами и грузовиками. Она могла лишь выполнять разведывательные функции да, может быть, иногда поддерживать пехоту.

В состав 1-й бртд входили также самоходные 94-мм орудия 3-го Королевского конноартиллерийского дивизиона. Этот достаточно мощный источник огневой поддержки был, однако, распределен по разным бригадам. Управление дивизией осложнялось плохим состоянием средств связи и отсутствием соответствующего оборудования[334].[335]

В рамках первоначального плана дивизии предстояло оборонять аэродромы и другие важные стратегические объекты в районе между Темзой и Хорли в Суррее. Теперь ее надо было срочно перебросить в район боевых действий. Проще всего было сделать это по железной дороге, однако рельсовые пути на юге сильно пострадали от авианалетов 13 июля. Эванс изложил свои соображения Торну: если дивизии предстоит участие в боевых действиях под Дувром 15 июля, необходимо осуществить передислокацию в ночь с 14-е на 15-е. Двигаясь днем, невозможно избежать налетов “Люфтваффе”. По мнению Эванса, пользоваться можно было только шоссейными дорогами.

“Нам повезет, — сказал генерал, — если войска вообще достигнут цели, даже если они не встретят никаких препятствий на пути следования. И будет верхом удачи, если к полудню следующего дня все будет готово к атаке”.

Торн был гораздо лучше Эванса осведомлен о степени загруженности шоссейных дорог. Он, однако, предпочел воздержаться от комментариев и молчаливо согласился с командующим дивизией, но не преминул подчеркнуть, что “наступление должно развиваться с минимальной задержкой”[336].

Было принято решение использовать два маршрута. 3-я танковая бригада берет влево (в сторону Кентербери) и затем поворачивает на юго-восток к Дувру через Бархем. В это время 1-я танковая бригада концентрирует свои силы в лесу около Лимпинга и начинает движение по линии Элхем-Лимпинг-Постлинг. Затем она штурмует аэродром в Хоукинге и высоту Вест-Хугем. Артиллерия 1-й лондонской дивизии при всей ее недостаточности должна была оказывать посильную помощь в наступлении. Пехоте Лиардета предстояло закрепить за собой освобожденную территорию.

Крейсерские танки могли делать 20 километров в час, а танки поддержки пехоты всего тринадцать. Скорее всего, однако, скорость будет еще меньше, учитывая загруженность дорог и многочисленные объезды разбомбленных участков. А если иметь в виду остановки для заправки и профилактики машин 1-й бронетанковой дивизии...

Многочисленные беженцы на дорогах вызывали сочувствие солдат. С одной стороны, военные горели нетерпением поскорее[337] разделаться с немцами, с другой — им очень не хотелось проявлять грубость к своим соотечественникам, сталкивая их с дороги. А здесь еще колонны грузовиков и личного транспорта, велосипедов и телег. Несчастные, в спешке покинувшие свои дома, часто были так трогательно доброжелательны к своим защитникам. Они бурно выражали солдатам поддержку.

В ночь с 14 на 15 июля проблема беженцев стояла как никогда остро. Полиция выбивалась из сил, пытаясь освободить проезжую часть дороги для армии. “Бобби” использовали все возможные средства убеждения и принуждения. К счастью, миграция пошла на убыль: до людей, наконец, стало доходить, что если немцам удастся оккупировать страну, бежать будет некуда[338]. Паника начала спадать, и вместе с тем возрастала воля к победе.

14 июля, Черчилль выступил с обращением к народу. Речь его вызвала новый подъем национального духа.

Премьер использовал самые возвышенные выражения и обороты. Звучали такие слова, как национальный долг, дело свободы, славные традиции прошлого. “Армия и флот, — говорил Черчилль, — ведут героическую борьбу с захватчиками. Страшные беды и страдания обрушились на ни в чем не повинных мирных жителей”.