Владимир Коваленко - Против ветра! Русские против янки
Вот тогда судьба «Анаконды» и решится окончательно!
А прапорщик Гришин будет стоять при расколотом орудии и упорно требовать у самого ла Уэрты:
— Почините ее!
На все объяснения, что заварить лопнувший по длине ствол в Чарлстоне нельзя — даже у Круппа, даже в Англии! — будет следовать одно:
— Хорошая пушка, точная. Да что там — лучшая она у нас была! И она не виновата, это канониры картуз с мелкозерным порохом вогнали, в спешке-то… Так она только и взяла, что подносчика да заряжающего. Брызнула бы в стороны — вся погонная батарея сейчас бы рыб кормила. Почините ее, капитан. Хотя бы под половинный заряд! Больно точная.
Он хлопал по чугунному стволу, словно кавалерист — по шее коня, сломавшего ногу. Капитан Уэрта не нашелся, что ответить. Совершенно не ожидал, что к пушке кто-то будет относиться как к живому существу. Держаться за нее, даже сломанную и разбитую. Привык к другому… К идиотам, которые из невежественного интереса сунут в воздушную камеру заряд пироксилина.
Потому — растерялся, потому — молчал, а русский, почувствовав слабину, говорил все громче…
— Отец? Что тут? Мистер Гришин, добрый день!
Еще и дочь из-за спины выскакивает. Не хватало, чтоб Берта заразилась одушевлением неодушевленного и начала относиться к изделиям, как к котятам. И не пускать очевидный лом в переплавку!
— О какой пушке речь? Номер два? Заводской… — девочка приложила руку ко лбу, но цифры выдает без запинки.
— Точно, — подтвердил Гришин, — именно она.
— Покажите повреждение. Это? И только? Ясно… Мистер Гришин, я лично займусь вашим орудием. Уверяю вас, через две недели получите назад как новенькое. Да, решительно обещаю!
— Но…
— Никаких но, па-а. Конечно, лично заботиться о каждой пушке я не могу, но эта — не каждая. В качестве исключения. Тем более, я точно знаю, что нужно делать!
Если это так, то старому дураку пора на покой. Не столько из-за того, что дочь обошла, хотя ее никто не учил ни баллистике, ни сопротивлению материалов — сколько из-за того, что не разглядел в девочке артиллерийского гения. Если это не так… Гнать ее с завода! Не хватало еще в семье артиллериста-экспериментатора.
Но вот русские довольно кивают и отдают смертельно раненного бойца похоронной команде… да что за мысли! Обычной рабочей команде с завода.
Дочь шепчет на ухо:
— А знаешь, что я придумала, па-а?
И что? Заварить трещину, поверх посадить обсадку толщиной с обычное орудие? И новые тройные стяжки. Весить будет побольше «Болотного черта». Нет, она говорит…
— Разорванное изделие — в переплавку. Новая пушка получает тот же номер, в паспорт вносятся новые характеристики — якобы после ремонта. Только русским не говорить. Хитрая я, правда?
— Нет, — недоверчивый взгляд. — Ты у меня умная, дочь. И никуда я тебя из конторы не отпущу. А вместо этого постараюсь уговорить мистера Мэллори официально назначить тебя ко мне заместителем. Хоть жалованье будет на иголки…
Берта важно кивает. Потом, не выдержав, виснет на шее. А что? Не смотрите, что у Горацио ла Уэрты голова в седине — он еще крепок, как скала. Вполне в состоянии донести дочь до экипажа. Вот с женой похуже. Марта, родив шестерых — а выжило трое, — несколько раздалась вширь. И весит, словно кованое ядро к одиннадцатидюймовке…
Орудие номер два, левое носовое, сделает еще не одну сотню выстрелов. Его не разорвет, и оно всегда будет самой точной пушкой «Александра Невского»!
Интермедия
«Сентябрьские пушки»
Начало мировой войны в сентябре 1863 года — не первый из периодических всемирных военных пароксизмов человечества, но первый, о котором мы можем с уверенностью сказать: его начало не позднее сентября того года было абсолютно предопределено. Сентябрь был последним сроком… к чести Европы, она держалась до последнего.
К 1863 году напряжение дошло до предела, кризисы следовали непрерывной чередой, и если не один, то другой неизменно привел бы к началу войны — войны, в которую неизбежно втягивались все державы, имеющие сколько-нибудь заметный вес.
Теперь можно только гадать, как выглядели бы воюющие коалиции, если бы война была спровоцирована не Индийским, Польским и Франкфуртским кризисами, а каким-нибудь иным сочетанием — например, голштейнским, венецианским, балканским… Тогда, вероятно, мы увидели бы Австрию и Пруссию, в едином строю выступающими против Дании, поддержанной Швецией и Норвегией; Францию, вместе с Италией наступающую на Вену; русские эскадры, базирующиеся на Нью-Йорк и вместе с североамериканцами перехватывающие английские суда…
Что, если бы Франц-Иосиф предпочел попытке объединения Германии надежное удержание границ? Тогда, во Франкфурте, он был действительно велик: и когда объявил о присоединении Австрии к Германскому таможенному союзу, и когда согласился разделить высшую власть с высоким съездом, отдав в руки собрания государей вопросы войны и мира для всей Германии, но в особенности — когда он бросил Галицию под ноги немцам — всем немцам мира…
Его жест был понят. Восстановление Польши… Старинная, феодальная щедрость. Кость либеральным партиям. Смертельный удар Пруссии и болезненный — России. Готовность идти до конца. И — главное.
Вена показала, что лоскутная империя для нее — лишь предмет торга. А Германия — превыше всего. На съезд приехал император Австрии — его покинул кайзер Германии и венгерский король… Под громовое «Хох!» над Европой нависла тень империи Карла Пятого. Война… немцы не думали, что коалиция с Францией и Великобританией может не то чтобы проиграть — встретить значительное сопротивление.
Отсталая Россия, бедная маленькая Пруссия, слабейшая из великих держав. Серьезный ли это враг? Никто в те дни еще не мог представить силу казнозарядной винтовки Дрейзе… Но в Европе был человек, готовый играть в войну с любыми шансами — и он привел народ на бойню. Когда французы двинулись на Рейн, а австрийцы — на Вислу, на занятый французами Рим и на австрийскую Венецию рванулись гарибальдийские полки.
Потом в войну вступят и иные государства, но именно в решающие сентябрьские дни определился рисунок двух могучих коалиций: англо-франко-австрийской Армонии и русско-прусско-италийского Аккорда.
Сторонам американской войны, которую в Штатах соединенных упорно называют «войной за Союз», а в конфедеративных — «войной за Отделение», выбирать не пришлось. Север мог предоставить Великобритании хлеб — что восполняло в торговле империи потерю хлеба русского, и остро нуждался в продукции британских заводов. Юг мог ссудить союзникам только некоторые технические идеи и бесценный опыт двух лет войны против вчетверо сильнейшего противника.
Нужно заметить что, если Крупп и Обухов сразу приняли присланные ла Уэртой чертежи со значительным интересом и, не поменяв конструкцию пушек, снаряды конфедеративного типа одобрили после первых же испытаний, то генералы оказались значительно более косными. Школа штыкового боя довела русских до Дуная. Первым применил конфедеративный опыт Гурко… обогатив новыми элементами… Тем не менее приходится признать, что генералы Аккорда в тактике были вынуждены опираться на переводные наставления, доставленные редкими прорывателями блокады, и отставали от заокеанских фронтов на год-полтора. Так продолжалось до того, как над залитой кровью Европой не взошла звезда Белого генерала. Сам Хрулев, впрочем, скромничал, говоря:
— Я что… Это все русский солдат. Ребятушки все сами придумали. Мне только примечать оставалось… И перебежку, и охотничьи команды — все сами придумали, я лишь дозволил.
Что касается стратегии, то у Аккорда был Мольтке, со временем возглавивший объединенный Генеральный штаб. Фронт Армонии дрожал, но упорно цеплялся за берега Рейна и Дуная. Быстрой схватки не вышло, и в ход пошла позабытая с далекой Тридцатилетней войны стратегия измора: победит тот, кто выложит на мировую доску последний золотой, последний снаряд и выставит последнего солдата. Великие державы влезали в долги и раздавали посулы, изощренная дипломатия искушала профессиональнее Мефистофеля, и в костре мирового пожара, треща, занимались все новые поленья: Дания, Швеция, Румыния, Турция, Персия, Сербия…
Интермедия
Прощание
Генерал оглянулся. Со стороны укреплений Балтимора доносились привычные звуки ружейной перестрелки, изредка басисто ухали пушки. Прежде им отвечал звон стекол… только в этом городе стекол больше нет. Ничего, вставят.
Над давешним балконом, как символ расколотого надвое сердца, свисают два знамени — звезды и полосы, и южный крест.
— Это вы, мисс!
— Это вы, генерал! Уходите?
— Ухожу. Янки снова угрожают железной дороге…
Это правда. Угрожают. Любимый прием молодого Наполеона, что на деле оказался молодым Кутузовым. Любимое занятие Макклеллана — занять угрожающую позицию, подставить собственную коммуникацию — и ждать действий старого Тома Джексона. Который, понятно, начинает атаки. Хорошо начинает и неплохо заканчивает — только вот осторожный Мак ни разу не бросил в сражение больше половины сил разом. Помнит Геттисберг! Зато закапываться в землю умеет не хуже Седого Лиса. Так что Север получил за полгода полдюжины славных трепок — но вовсе не скис духом.
