Василий Звягинцев - Разведка боем
Нынешнего, послереволюционного блатного языка поручик не знал и настоящего вора разыгрывать не пытался, да и необходимости в том не было. К уголовному миру за последнее время прибилось столько случайного люда, от бывших гимназистов и офицеров до попов-расстриг и аптекарей, что все давно смешалось, верх брал тот, кто «круче», невзирая на происхождение и стаж. Ничего не поделаешь, здесь тоже вступили в свои права «либерте, эгалите, фратирните».
– Вон наш главный лежит, Хряк его звали, – указал один из парней на незадачливого стрелка.
– Хряк! – презрительно сплюнул поручик. – На подсвинка не тянет, а туда же… – Наклонился над убитым, перевернул на спину, без усилия выдернул из-под ключицы нож. Вытер об его же пальто, протянул Новикову рукояткой вперед.
На вид Хряку было лет двадцать пять, лицо почти интеллигентное, особенно когда смерть стерла с него томно-наглое выражение. Откуда вдруг у этого парня такая нелепая кличка?
В руке он сжимал никелированный пистолетик калибра 6,35. Действительно пижон, что тут скажешь.
– А по профессии вы кто здесь? – продолжал спрашивать Рудников. – Портяночники все?
– Обижаешь, кореш, – прогудел дьяконский бас из середины строя. – Домушники мы тут, природные. А тех и не знали почти, так уж не к ряду вышло. Хабар толкнуть зашли, ну и обмыли чуть…
– Кореша твои в подвале валяются, – осадил фамильярность Рудников. И повернулся к Новикову: – Покараульте их еще, а я тут осмотрюсь по закоулкам, мало ли что…
Вернулся поручик минут через десять, обойдя все примыкающие комнаты, коридоры и чуланы.
– Порядок. – И засунул свой устрашающего вида «кольт» под ремень. – Однако загадили они квартиру и распотрошили все. Пал Саввич полвека наживал, аккуратист был. Куда старика подевали, хевра, дядьку моего?
– Да не трогали мы его, ей-бо, вот те крест! – снова ответил дьяконский голос. – Помер он, сам помер, от старости, скоро уж сороковины. У Хряка с ним дела были, да у того, Копченого, что вы шлепнули, он вроде как и наследство принял. Хабар стал скупать. Ну а наше дело какое – украл, продал на блат, выпил, и вся радость…
– Кончай базарить. Знач так, сявки. Теперь мы тут жить будем. Забирайте свою хурду – и у… Сами запомните и другим передайте, кого в ближнем коридоре увижу, замочу без понта. Вы меня в деле видели. Узнаю, что языком ляскаете, – в сортире утоплю…
– Обожди, Мизгирь, я лучше придумал, – вмешался в игру Шульгин, который тоже рос в воровском квартале, хоть и на сорок лет позже.
– Вы, убогие, жить хотите? Хорошо жить, я имею… Тогда вот так – очищайте себе хавиру напротив нашей и живите. Кто из соседей пасть разевать станет – заткните. У нас на подхвате будете. За службу поимеете больше, чем от Копченого. Но делать все будете, что я скажу. Кликуха моя – Пантелей. Не слыхали? Ничего, еще услышите. Или у питерских поспрашайте, те уже хорошо знают. Я – Пантелей, он – Мизгирь, это – Князь, это – Таракан…
Басманов, услышав, как его назвал Шульгин, поморщился. А тот, разбрасывая клички, не имел никакой задней мысли, говорил, что в голову пришло, лишь бы без запинки.
– А тут будет наша хаза. По делу, без дела, но чтобы двое-трое ваших сявок всегда на стреме стояли, только свистну. Местная рвань ошиваться станет – гнать в шею, чужого увидите – перо в бок и в аут. Сами не справитесь, кого из нас позовите, но это вам уже в глупость будет. Не одобрю. А позовем – на цырлах сюда. И ни в каком разе больше. Теперь – так…
Он по очереди развернул к себе лицом каждого, буквально на секунду фиксируя взглядом глаза очередного «пациента», и, словно теряя интерес, небрежно отталкивал. Но они этот взгляд запомнили…
– Ну и все. Узнаю каждого хоть в Сухуме, хоть в Одессе. Теперь, Мизгирь, пригляди. Всю хурду, а первей всего жмуриков из хазы долой. Лучше всего – в реку. И полы выдраить, как в Бутырках учили… Потом еще глянь, где квартировать будут. И за труды дай чего-нито.
Через полтора примерно часа, когда домушники, обращенные в шестерок, закончили уборку и удалились, тихие и вежливые, не совсем еще понимая, повезло им или наоборот, прихватив с собой массу всякого тряпья и прочей дряни, имеющей тем не менее определенную рыночную стоимость, Рудников устроил экскурсию по квартире.
– Я ведь давно ее в виду имел, сам не зная, для чего, – повествовал он. – Павел Саввич, еще с восьмидесятых годов (прошлого века, ХIХ, разумеется) съемщиком этого корпуса состоял и главным хитровским «каином», скупщиком краденого, одновременно. Деньги жуткие зарабатывал. Я у него с десятого года, как в газету поступил, бывал здесь иногда. Очень ему мечталось в книгу попасть, он книги уважал, особенно Крестовского и Гиляровского любил почитывать. Ты, говорил, Витя, и про меня что-нибудь такое изобрази, вроде как в «Парижских тайнах». А вот не дождался, помер. Однако живы будем, непременно напишу, колоритнейшая был личность. А помер, скорее всего, действительно своей смертью, хоть и крепкий был, но уж за семьдесят. Про Хряка с Копченым еще выясню, что да кто, однако обратите внимание, полы не взломаны, подоконники на месте. Значит, или знали, где старик деньги свои прятал, или, наоборот, знали, что искать нечего…
– А может, Виктор Петрович, после победы сам его место займешь? Куда как прибыльно, а я уж прослежу, чтобы тебя и новая полиция не трогала? – Шульгин вроде как пошутил, но и Рудников, вежливо хохотнув, словно бы задумался.
Квартира же Павла Саввича на самом деле была недурна. Специально ли ее так спланировали, или она образовалась в процессе многочисленных перестроек? Четырехкомнатная, метров в сто полезной площади, она отличалась длиннейшими, изломанными, вдоль и поперек ее пересекающими коридорами. Все комнаты были расположены на разных уровнях, соединенные то крутыми, то пологими, от десяти до трех-четырех ступенек лестницами, с окнами, выходящими на все четыре стороны света. И решетки на окнах из прутьев в вершок толщиной, и ставни дубовые тесаные на болтах.
Обшарпанные, конечно, стены, штукатурка кое-где отстает пузырями, и масляная краска шелушится, но в целом жить можно. Из кухни с закопченными печью и потолком над ней, оттого что четыре зимы топили черт знает чем, вплоть до газет и соломы, железная дверь черного хода вела на задний двор, а та, потайная в коридоре, соединялась кирпичным тоннелем с подвалами соседнего корпуса, а люк из чулана вел вообще неведомо куда, возможно, и в кремлевские подземелья.
Даже ватерклозет в квартире действовал, хотя ржавая вода еле-еле сочилась из склеротических труб.
Правда, из былой обстановки в квартире осталось только то, чего не удалось вынести или спалить в буржуйках – дубовый стол, титанических размеров диван, разностильные стулья и табуретки, наверняка принесенные позже, и резной буфет с остатками посуды.
– Живем, господа. Вам, Виктор Петрович, особливая благодарность и рукопожатие перед строем…
– Да что ж…Рад стараться, если пригодилось. И вы молодцом, Александр Иванович, в жилу мне подыграли. Словно сами из этих… А Пантелей – это кто? Я вроде не слышал.
– Есть такой в Питере налетчик знаменитый. В полную силу еще не вошел, но знающие люди считают – через пару лет королем будет. Ежели не остановит кто…
Новиков извлек из вещмешка предусмотрительно упакованные баллончики мощного универсального дезинсекталя.
– Давайте, братцы, санобработку проведем. Каждый аршин протравить, клопов да блох со вшами тут наверняка тьма. Хорошо хоть публика эта, не искушенная прогрессом, даже про ДДТ не догадывается, так что мы их разом. И будем обживаться. Павел Саввич надежно устраивался, в случае чего неделю можно обороняться. Крепость…
В маленькой дальней комнате, выходившей единственным окном на примыкающий к Москве-реке пустырь, Шульгин бросил на пол свой и Новикова матрасы, надул их с помощью ножного насоса, притащил сюда же табуретку и два стула, растопил чугунную, заводской работы буржуйку, стал разбирать и раскладывать принесенное с собой имущество.
Мешки не выглядели слишком тугими, но поместилось в них немало, да еще и под одеждой, в карманах и подсумках, кроме оружия и боеприпасов, удалось спрятать массу полезных в здешней жизни предметов.
На вбитых в стены еще прошлыми постояльцами гвоздях развесили «АКСУ», сумки с запасными магазинами и гранатами. Недельный продовольственный запас отнесли на кухню. Пригодится на крайний случай, а вообще они заметили, что за золото даже в голодающем городе можно приобрести все, включая икру и балык, невзирая на «военный коммунизм».
В чуланчике Басманов обнаружил две ведерные бутыли довольно чистого самогона.
– Пойдет гвардейцам нашим с дорожки для сугрева.
– Я бы и сам не прочь, двенадцать часов на ногах, да барахла на себе чуть не два пуда потаскал… – Шульгин со стоном потянулся. – И что там у нас сегодня будет на ужин?
Рудников, с которым они раньше и знакомы-то были едва-едва, оказался человеком во всех смыслах незаменимым.
