Василий Звягинцев - Разведка боем
— Товарищи, товарищи, не стреляйте, тут свои!.. — тем самым бабьим голосом вскрикнул один из «мастеровых», введенный в заблуждение комиссарским нарядом Шульгина.
И тут же его призыв перекрыл командирский рык забывшегося Басманова:
— Живьем брать, поручик!
Поняв свою ошибку, «мастеровой» на карачках метнулся к занавесу, шмыгнул под его нижний, украшенный бахромой и кистями край, затопотал ботинками по половицам, удаляясь.
Рудников, остановленный было криком Басманова, бросился следом, наугад стреляя в темноту.
За ним, выхватив маузер, рванулся Шульгин. После шестого или седьмого выстрела раздался отдаленный грохот. Потом — тишина. Андрей, подавив желание бежать на помощь Сашке, стал вместе с Басмановым укладывать уцелевших бандитов на пол, мордой вниз, руки за голову.
Шульгин, светя мощным галогеновым фонарем, догнал Рудникова в конце длинного коридора. Поручик хладнокровно перезаряжал пистолет, а беглец скорчился у его ног с разнесенным крупнокалиберной пулей затылком.
— Поспешил, Виктор Петрович, — упрекнул Сашка Рудникова.
— Никак нет. Едва успел. Смотрите-ка…
Шульгин только сейчас, подняв луч фонаря, увидел, что «мастеровой» едва не спасся. Бамбуковая этажерка, стоявшая у стены, была повалена, по полу раскатились жестяные банки, скорее всего — с краской, а рядом в стене зияла черная щель, откуда тянуло сквозняком.
— Извольте. Я предполагал, что тут есть запасный выход, и, возможно, не один…
— Молодец, поручик, четко соображаете! А что это он про своих кричал?
— Да как бы не агент ихнего сыскного, то есть угро по-нынешнему. Или вообще все они тут «товарищи». Я слыхал еще в восемнадцатом, что есть у них такие, под налетчиков работают.
Шульгин фыркнул. В свое время ему приходилось читать книжки из серии «Подвиг» про бандитов, которые маскировались под чекистов, чтобы грабить буржуев и разжигать ненависть к советской власти. Но если верна прямая теорема, то так же верна и обратная…
— Тогда нужно и остальных поспрашивать. Сумеете?
— Делов-то…
Знаток уголовного мира, поручик Рудников у Деникина служил в контрразведке. Для допроса он отобрал троих. «Матроса» и двух других, подходящих по внешности. Прочие у Рудникова интереса не вызвали. «Раскололись» его пациенты быстро, ему даже бить как следует никого не пришлось. Быстрота, агрессивный напор и тычки в зубы благоухающим свежим дымом стволом.
В своей принадлежности к губрозыску признался только один, напарник убитого, с которым они внедрились на Хитровку еще в прошлом году. Из сбивчивых и путаных слов трудно было понять, чем они больше занимались, «освещением» замыслов преступного мира или собственным обогащением. «Матрос» и в самом деле был из гельсингфорсской братвы (одичавшей и озверевшей от безделья на шестой год) стоящих без дела у стенки линкоров, а третий — «мастеровой» — оказался бывшим приказчиком молочного магазина Чикина, соблазненным возможностью широко пожить в голодное время под надежной милицейской «крышей».
Они даже и не грабили по-настоящему, а просто выезжали на обыски по добытым у наводчиков адресам и выгребали подчистую то, что состоятельным людям удавалось укрыть от предыдущих изъятий и реквизиций. А заодно распродавали и делили выручку за имущество того самого Пал Саввича, к которому и шел Рудников. Сам же хозяин квартиры недавно умер.
— Все ясно, господа? — Шульгин сказал «господа», но смотрел только на поручика, справедливо считая, что от гвардейца Басманова сейчас пользы будет мало.
Рудников молча кивнул и указал «кольтом» в сторону коридора.
— Пошли, соколики. А ты со мной, Михаил Федорович, рядом постоишь, мало ли что…
Басманов без удовольствия, но понимая необходимость происходящего, встал с табурета. Против ожидания Новикова никаких неприятных сцен с мольбами о пощаде, паданием на колени и размазыванием соплей по щекам не произошло. Смертники покорно, хотя и на подгибающихся ногах, поплелись в указанном направлении. И вправду, к концу гражданской войны жизнь человеческая сильно подешевела. И чужая и своя.
Выстрелы из подвала прозвучали едва слышно. Все это время Андрей, оставаясь в передней комнате, держал под прицелом лежащих на полу воров. Для них все происшедшее было не совсем уж неожиданным, к осложнениям в трудной бандитской жизни тут все привыкли, но стремительность и беспощадность пришельцев ошеломляли.
Все-таки в первых десятилетиях века темп жизни был значительно медленнее.
Но их еще ждала отдельная мизансцена.
— Встать! Подойти к стене! Мордой, мордой… Руками опереться, ноги подальше. Вот так… Ну, шелупонь, кто тут у вас главный? — проверив карманы и загашники хитрованцев на предмет оружия, спросил продолжающий играть роль пахана новой банды Рудников. На него обыскиваемые смотрели со страхом и почтением. Быстрота и жестокость расправы произвели должное впечатление.
Нынешнего, послереволюционного блатного языка поручик не знал и настоящего вора разыгрывать не пытался, да и необходимости в том не было. К уголовному миру за последнее время прибилось столько случайного люда, от бывших гимназистов и офицеров до попов-расстриг и аптекарей, что все давно смешалось, верх брал тот, кто «круче», невзирая на происхождение и стаж. Ничего не поделаешь, здесь тоже вступили в свои права «либерте, эгалите, фратирните».
— Вон наш главный лежит, Хряк его звали, — указал один из парней на незадачливого стрелка.
— Хряк! — презрительно сплюнул поручик. — На подсвинка не тянет, а туда же… — Наклонился над убитым, перевернул на спину, без усилия выдернул из-под ключицы нож. Вытер об его же пальто, протянул Новикову рукояткой вперед.
На вид Хряку было лет двадцать пять, лицо почти интеллигентное, особенно когда смерть стерла с него томно-наглое выражение. Откуда вдруг у этого парня такая нелепая кличка?
В руке он сжимал никелированный пистолетик калибра 6,35. Действительно пижон, что тут скажешь.
— А по профессии вы кто здесь? — продолжал спрашивать Рудников. — Портяночники все?
— Обижаешь, кореш, — прогудел дьяконский бас из середины строя. — Домушники мы тут, природные. А тех и не знали почти, так уж не к ряду вышло. Хабар толкнуть зашли, ну и обмыли чуть…
— Кореша твои в подвале валяются, — осадил фамильярность Рудников. И повернулся к Новикову: — Покараульте их еще, а я тут осмотрюсь по закоулкам, мало ли что…
Вернулся поручик минут через десять, обойдя все примыкающие комнаты, коридоры и чуланы.
— Порядок. — И засунул свой устрашающего вида «кольт» под ремень. — Однако загадили они квартиру и распотрошили все. Пал Саввич полвека наживал, аккуратист был. Куда старика подевали, хевра, дядьку моего?
— Да не трогали мы его, ей-бо, вот те крест! — снова ответил дьяконский голос. — Помер он, сам помер, от старости, скоро уж сороковины. У Хряка с ним дела были, да у того, Копченого, что вы шлепнули, он вроде как и наследство принял. Хабар стал скупать. Ну а наше дело какое — украл, продал на блат, выпил, и вся радость…
— Кончай базарить. Знач так, сявки. Теперь мы тут жить будем. Забирайте свою хурду — и у… Сами запомните и другим передайте, кого в ближнем коридоре увижу, замочу без понта. Вы меня в деле видели. Узнаю, что языком ляскаете, — в сортире утоплю…
— Обожди, Мизгирь, я лучше придумал, — вмешался в игру Шульгин, который тоже рос в воровском квартале, хоть и на сорок лет позже.
— Вы, убогие, жить хотите? Хорошо жить, я имею… Тогда вот так — очищайте себе хавиру напротив нашей и живите. Кто из соседей пасть разевать станет — заткните. У нас на подхвате будете. За службу поимеете больше, чем от Копченого. Но делать все будете, что я скажу. Кликуха моя — Пантелей. Не слыхали? Ничего, еще услышите. Или у питерских поспрашайте, те уже хорошо знают. Я — Пантелей, он — Мизгирь, это — Князь, это — Таракан…
Басманов, услышав, как его назвал Шульгин, поморщился. А тот, разбрасывая клички, не имел никакой задней мысли, говорил, что в голову пришло, лишь бы без запинки.
— А тут будет наша хаза. По делу, без дела, но чтобы двое-трое ваших сявок всегда на стреме стояли, только свистну. Местная рвань ошиваться станет — гнать в шею, чужого увидите — перо в бок и в аут. Сами не справитесь, кого из нас позовите, но это вам уже в глупость будет. Не одобрю. А позовем — на цырлах сюда. И ни в каком разе больше. Теперь — так…
Он по очереди развернул к себе лицом каждого, буквально на секунду фиксируя взглядом глаза очередного «пациента», и, словно теряя интерес, небрежно отталкивал. Но они этот взгляд запомнили…
— Ну и все. Узнаю каждого хоть в Сухуме, хоть в Одессе. Теперь, Мизгирь, пригляди. Всю хурду, а первей всего жмуриков из хазы долой. Лучше всего — в реку. И полы выдраить, как в Бутырках учили… Потом еще глянь, где квартировать будут. И за труды дай чего-нито.
