Александр Мазин - Богатырь
В доме тоже никого, если не считать ужа и Сварога. Уж счел за лучшее утечь в подпол. Сварог остался на месте, поскольку деревянный.
А дом – богатый. Чтоб это понять, хватило беглого осмотра. Лари набиты под самые крышки. Один вообще полон воинской снасти, причем недурной и ухоженной. Всё смазано, упаковано как надо. Илья порадовался, что будет иметь дело не с обнаглевшим смердом, а все-таки с воином. Так веселее.
Следовало решить, где ждать хозяина. В доме или снаружи?
Илья выбрал свежий воздух. Погода хорошая, и неожиданностей не будет.
Отхватив ножом кус подвешенного к потолку окорока, Илья налил в медную кружку из бочонка (медовуха оказалась) и вышел наружу. Походящее место на опушке нашлось легко. Подумал: не спрятать ли следы: свои и Голубя? Решил: ни к чему. Опытный человек всё равно поймет, что по тропе поднимался верховой. И что дальше? Сбежит? Это вряд ли. Вот он, Илья, точно бы не сбежал.
Очень хотелось боя. Поединка. Один на один. С сильным врагом. Чтобы пропускать чужую сталь в вершке от лица. Чтоб клинок, развалив пополам щит, будто живой зверь – клыком, с визгом вспарывал чужое железо…
* * *… – Куда глядишь, пенек! Тебя зачем тут поставили? – вывел Бряка из задумчивости рев десятника.
Бряк, дотоле с интересом наблюдавший, как делят территорию два деревенских петуха, обернулся и обнаружил, что в общинную избу, занятую княжьими людьми, нацелился войти какой-то деревенский олух.
Бряк схватился за копье, намереваясь огреть дурня древком по спине. От души огреть, потому что из-за какого-то тупого смерда ему теперь точно нагорит от старшего.
Но старший опередил.
– Эй, ты! Стой! – рявкнул десятник, хватая наглеца за грязный дерюжный плащ. Толстый, большой, как медведь, смерд развернулся… И плащ остался у десятника в руке. А смерд распрямился, оказавшись на голову выше рослого Бряка. Распрямился, и десятник захрипел, насаженный на клинок.
Бряк, оцепенев, глядел, как убийца четким движением, с поворотом, выдергивает меч из груди десятника. Бряк даже успел удивиться невероятной силище врага… Которая еще раз проявилась, когда, откинув кожаную завесу, из избы выскочил Глыбко. Глыбко, гридень опытный и глазастый, успел кое-что. Немного. Вскинуть щит, сунуть ворога копьем…
От копья воин-медведь увернулся, а щит развалил с грохотом страшным ударом меча. И щит, и рожу Глыбки, наискось, через глаз и нос. Глыбко смешно, как младенец, заквохтал, забулькал, пуская пузыри, а ворог повернулся к Бряку, который так и стоял столбом, забыв, что у него в руке копье.
От взгляда воина-медведя, совсем не яростного, а спокойного, оценивающего, звериного, у Бряка враз ослабели руки-ноги. Он выронил копье, просипел:
– Не надо! Я…
Удара он не заметил. И боли тоже не почувствовал. Просто увидел, как защита из вареной бычьей кожи лопнула на животе, а из щели сначала широко хлынула кровь, а потом полезли кишки. Бряк не сразу сообразил, что это его кишки. Он поднял взгляд на чужака, но увидел уже не страшные глаза чужака, а его облитую кольчугой спину, исчезающую в дверном проеме.
– Зачем? – прошептал Бряк, и тут ему повезло по-настоящему, потому что сознание затуманилось, и дружинник сомлел. И умер, так и не ощутив боли от взрезанного нутра.
Не соврали те, кто толковал о «сварожьем сыне божьей стати». Такого здоровяка Илья еще не видел. Даже Богуслав был бы ему едва повыше плеча. И сложен оказался хозяин горы по-богатырски. Впору задуматься, как такого земля носит (сразу вспомнился великан из сна), но – несла. Шагал по ней великан уверенно. Косолапил чуток, по-медвежьи и ступал не упруго, а тяжело, плотно. Надо думать, от того, что к собственному немалому весу хозяина горы прибавлялся вес трех кулей: на спине и по одному – на просторных плечах.
Добравшись до пещеры, великан один из кулей сбросил небрежно, а второй уложил аккуратно…
И куль застонал. Жалобным женским голосом.
«Все-таки спер девку», – подумал Илья.
И ошибся, потому что не спер, а добыл.
Это стало ясно, когда здоровяк развязал третий куль и вытряхнул на травку пуда с два боевого железа: пару кольчужек, три меча, полдюжины шлемов…
Илье вновь вспомнился сон, напущенный Явнеей: великан, возивший в дорожной суме бабу. Правда, тот великан возил с собой не просто бабу, а Смерть. Ничего удивительного. Разве воину Смерть – не подруга? Разве не ее несет воин на раменах…[13] Пока она не предаст и не падет на него самого?
Илья мотнул головой. Слишком сложные мысли. Не ко времени. Однако смысл в них есть. Потому что не будь с хозяином горы Залки, Илья бы его не тронул. Да, он делил с убитыми воями палубу, но дружбы меж ними не было. В воинскую семью его не принимали, да он бы и сам не вошел. Не ровня ему судеревские дружинники. Даже товарищем он для них не стал. С тиуном тоже не особо сошелся. Так, полезные друг другу попутчики. Илья остался чужаком для всех, кроме Залки. Но Залка ему нравилась, а значит, вышло так, что этот великан, как и тот, из сна, принес в суме собственную смерть.
Однако хозяин горы об этом еще не ведал. Думал: не смерть это, а утешка-игрушка. И повел себя соответственно. Ухватил подол Залкиного платья и задрал вверх, на голову девушке, обнажив и живот, и лоно, и ноги. Задрал и перехватил наверху, выше макушки, ремешком. Причем проделал это так ловко, что Илья понял: этакую шутку здоровяк творит не впервые.
Увязал и толкнул Залку наземь, опрокинув на спину.
И захохотал, глядя, как она дрыгает ножками в шитых бисером кожаных чулках.
Выходит, не обратил внимания на следы. Не озаботился. Получается, не воин это. Смерд. Воин бы так не оплошал.
Великан, все еще смеясь, расстегнул воинский пояс, положил на камень…
Будь на месте Ильи кто другой, менее уверенный в своем превосходстве, он подождал бы, пока здоровяк взгромоздится на Залку и окажется в полной его власти, потому что даже во сне воин не бывает так беспомощен, как на бабе.
Но Илье и Залку было жаль, и убивать беспомощного неинтересно.
При желании Илья уже мог бы две стрелы в злодея вбить. По одной – в каждый глаз.
Но – неинтересно.
– Жди! – велел Илья Голубю, а сам поднялся над кустами и позвал негромко: – Эй, косолапый!
Хозяин горы, как и ожидал Илья, оказался не только силен, но и проворен. Не то не завалить бы ему судеревских дружинников. Миг – и сварожий сын уже при оружии. Меч – в правой, щит – в левой. Даже под щит топорик успел прихватить.
– Так вот кто ко мне пожаловал! – проворчал он. – Доброе мясцо в железной шкурке. А лошадка твоя где? Конинку я жалую, а лошадок – нет. Не выносят они меня, слабенькие.
– Мой – вынесет, – пообещал Илья, обрадованный тем, что великан все же заметил его следы. – А чтоб ему полегче было, я тебе сначала голову отрежу и кровь выпущу. Ты ж вроде Сварогу служишь? Вот ему живицу твою и отдадим, чтоб не обиделся! – Илья перешагнул через упавший ствол и разом, крест-накрест, обнажил клинки. Крутанул веером, разогревая кисти. – Ему – живицу, остальное – ракам.
Здоровяк застыл на миг при виде обоерукого воина, однако разглядел ниже края шлема юное безусое лицо и успокоился.
– Хорошая у тебя бронь, мальчик. Мне по вкусу, жаль – маловата будет.
– Не будет, – успокоил Илья. – Но – ничего. Главное, чтоб ты сам ракам по вкусу пришелся.
– О раках дружков своих спроси. – Здоровяк кивнул в сторону трофеев, а сам, будто невзначай, сместился так, чтобы солнце оказалось за спиной.
– Они мне не дружки, – возразил Илья. – А горазд ты болтать, не знаю, как там тебя зовут. Но поговори, я послушаю. А то без головы ты только брызгаться сможешь, да и то недолго.
– Меня не зовут, – проворчал здоровяк. – Меня поминают. А те, кто пощадить просит, молят меня Сварожичем. Когда косточки у них захрустят. Люб мне хруст этот, варяжонок! Ох люб!
– А мне любо, как твой божок под топорами хрустит! – Илья тоже сместился, чтоб солнце не било в глаза. Хотя и до того смотрел не на солнце, а на тень противника.
Если б кто видел их сейчас со стороны, не мог бы не отметить сходство: мощью от обоих веяло. Тяжелой страшной силой.
И оба сейчас искали в этой силе бреши. И назвавшийся Сварожичем уже нашел. Уловил наметанным глазом легкую хромоту Ильи и переместился так, чтобы оказаться со стороны более слабой ноги.
Однако Илья знал, как превращать слабость в силу. И миг, когда здоровяк рванулся вперед, он не угадал – спровоцировал.
Сталь прошила пустоту. Щит затрещал от удара правого клинка Ильи.
Сварожич отшатнулся, но все же успел убрать ногу, так что левый клинок не по ступне прошел, а только траву подрезал.
Илья оценил противника. Силой превосходит, в быстроте не уступает, оружием владеет не хуже, чем волк – клыками. Достойный соперник. Опасный. Сердце Ильи ликовало, предвкушая славную битву.
