Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью

Ну что, так ведь и жили, не слишком задумывались, что можно бы иначе.

«…Все это время я шел, опустив голову, смотрел под ноги, чтобы не поскользнуться на раскатанных детьми ледяных дорожках, машинально уклонялся от столкновения со спешащими прохожими. И вот, поднял глаза…

Да, господа, картина не для слабых духом и умом!

Вот это иллюминация! Все здания, в принципе знакомые, выглядят совсем иначе. Огни реклам от крыш до тротуаров, ярчайшие уличные фонари незнакомого типа и в огромном количестве. Безумное количество роскошных иномарок прет с интервалами буквально в несколько сантиметров вверх и вниз по улице. И еще почти столько же приткнулось к тротуарам, захватывая местами добрую часть пешеходного пространства. Ужас, честно сказать, даже в Лондоне, приехав на встречу с Сильвией, я такого не видел. И в Москве «2056» – тоже. А это ведь пребывающая в депрессии и упадке, разграбленная компрадорами Россия!

И народ на улице совсем другой. Нет, не лондонский, абсолютно местный. Мало что говорят все по-русски, так и лица все те же самые, родные, но абсолютно другие. И одежда тоже, и манера поведения. И громкие разговоры, и смех. Нет у них того внутреннего напряжения, с которым только что шел по улице прежний Шульгин. Понятно…

Но ведь по логике местной прессы, как минимум семеро из десяти встреченных (а то и девять с половиной!) должны выглядеть голодными, скверно одетыми, затравленными, пылающими священной ненавистью к сияющим витринам и жирующим богатеям. Да и «богатеям» следовало бы не фланировать нагло по центру города, а тихо пировать за наглухо задернутыми шторами своих квартир и ресторанов.

А здесь, судя по нескончаемому шестирядному потоку автомобилей (да каких!), чуть ли не каждый третий – богач из богачей…»

Что, к слову сказать, умилило Сашку, так это достаточное количество «Волг» и «Жигулей». И в довольно приличном состоянии. Машины его молодости сновали во вполне сопоставимых с действительно «современными» моделями количествах. Даже одна «Победа» проплыла в потоке.

Что-то здесь непонятное с прогрессом, раз так много техники сорокалетней и более давности остается в обращении.

Но вот и магазин. Возле которого должна была бы змеиться мрачная очередь, хоть и предпраздничная. Не змеится. И в магазине на удивление просторно. Люди есть, конечно, и немало, только ходят они между прилавками и полками спокойно, с корзинками и тележками, отбирают вдумчиво, мужья обсуждают с женами, девушки с парнями, друзья с приятелями, какую водку взять, какой майонез, вырезку ли свиную или охлажденную индейку, маслины с косточками или без таковых…

А что на прилавках и полках?! Нет, ну извините, господа! Такого ассортимента товаров он не видел нигде и никогда. Для интереса взялся посчитать количество сортов водки и пива в специально отведенной просторной секции. Перевалил через полсотни того и другого, после чего бросил.

Если вот это – страна в депрессии, упадке и распаде, так что же такое процветание?

Попадались ему статейки насчет худшего, чем во времена гитлеровской оккупации, времени, компрадорского режима и невыносимого существования. Ну и что?

В гитлеровские, сталинские, хрущевские или брежневские времена были такие магазины и товары? Была столь оживленная и одновременно ненапряженная толпа покупателей? Такая масса выбирающих и расплачивающихся людей, многочисленная, но отнюдь не выстраивающаяся в невыносимые, как зубная боль, очереди? Если это – плохо, то что же тогда хорошо? Если бы действительно увидеть все это из восемьдесят первого без подготовки, непременно вообразил бы, что вот он – желанный и стократно обещанный коммунизм! Пришел, хоть и с большим опозданием.[29]

Нужно отметить, что Шульгин (с нашей с вами, читатель, точки зрения) был человек непросвещенный. Как говорил персонаж Бабеля: «Что он видел в этой жизни? Пару пустяков!»

И действительно: до тридцати лет – исключительно Советскую власть. После – планету Валгалла, Замок форзейлей, двадцатые годы в Крыму, Москве, Европе, Англии. Москву ежовско-сталинскую, немножко мира 2056 года. Вот и все, пожалуй. И видел как-то не всерьез, с точки зрения постороннего, в общем-то, существа, стоящего или вне, или над схваткой. Реальная жизнь реальных людей его словно и не касалась.

А сейчас попробовал – изнутри, причем в своем собственном мире, единственно родном, можно сказать. Проживи он здесь минувшие двадцать лет обычным порядком, может быть, и разделял сейчас точки зрения аборигенов-публицистов.

Вот так же, сразу – это почти потрясение. И что толку, что согласно статистике в его молодые годы СССР производил в несколько раз больше мяса, молока и масла, десятки тысяч танков и в роли оплота передового человечества кормил, одевал и обувал миллионы дармоедов от Афганистана до Анголы и Мозамбика, и войска посылал туда же. А вот все это, на улицах и в магазинах, где тогда было и откуда сейчас взялось?

Понятное дело, он сейчас рассуждал как изможденный плановой экономикой индивидуум с окладом в двести двадцать рублей, хорошо помнивший, что такое – «колбасные электрички», магазин сельпо в ста километрах от Москвы, в той же селигерской деревне Жар, где с войны и до конца правления Брежнева не было ничего, кроме черно-серых макарон, соли, спичек, окаменевших пряников, «Имбирной» настойки и сигарет «Памир» (он же – «Нищий в горах»[30]). И все же, все же…

Шульгин прошлялся по знакомым, а теперь уже таким чужим улицам часа три, полюбовался окружающими подступы к Кремлю чудесами и диковинками, для полноты картины зашел в японский (вспомнить дальневосточную молодость) ресторан рядом с «Детским миром».

Попытка поговорить на языке с широколицым и узкоглазым метрдотелем завершилась неудачей, поскольку тот оказался давно обрусевшим казахом. За ужин по полной национальной программе выставили счет под тысячу рублей, но судя по тому, что ресторан был почти полон, цена эта здесь считалась нормальной. Зато персонал был неизмеримо более любезен и квалифицирован, чем в старое время, и гости выглядели людьми воспитанными, раскованными без хамства и вполне довольными собой и жизнью.

После чего он вернулся домой с полным ощущением, что в этом мире ему никакие серьезные неприятности не угрожают. В том смысле, что полностью отсутствует возможность привлечь внимание бдительных товарищей «не таким поведением», излишней платежеспособностью или стилем одежды. Здесь, похоже, можно все и никого это «все» не удивит и не заинтересует.

Обеспечив себя огромным количеством самой свежей прессы и привлекшими внимание книгами, провизией и напитками по вкусу, Сашка еще на два дня завалился на диван.

Глава 13

Наша Служба охраны реальности, как следует из уже описанных мною событий, определенным образом себя изжила. Ее название перестало соответствовать сути дела так же, как это ранее случалось с другими подобными организациями. Ей предстояло или просто исчезнуть, как Коминтерну[31], или преобразоваться, изменив форму и содержание (как ВЧК, ВКП(б) и тому подобное).

Охранять ту реальность, в которой мы обустроились, теперь, как выяснилось, больше не требовалось. Что бы там ни случилось, все перемены будут осуществляться уже и только в рамках сложившегося положения дел и смогут затронуть лишь государственное и политическое устройство нового мира, но никак не его основы.

То же, чем решили заняться мы сейчас, имело совсем другой смысл. Потому, не объявляя публично о кончине прежней общественной организации, мы, пока втроем (снова втроем, мистический треножник), решили, после некоторых терминологических споров, учредить Комитет Активной Реконструкции Реальностей (КАРР, естественно).

//(Пометка на полях. Когда Ирина, которой я, естественно, тут же все, или почти все, рассказал, поинтересовалась с кислым выражением лица, зачем и кому это нужно, я ответил ей как всегда образным примером Воронцова. Капитану, который привык гонять чайные клипера из Шанхая в Лондон (риск, бессонные ночи на мостике, тухлая вода, гнилая солонина, червивые сухари, сорванные паруса и сломанные мачты, и все ради того, чтобы прийти к открытию торгов первым и получить грошовую, в общем-то, премию), невозможно, пока остаются силы, согласиться на должность шкипера каботажной баржи, пусть и при том же окладе жалования.)//

Председателя мы не избирали. В штабе нашего Комитета мне достался пост администратора, что подразумевало примерно то же, что в прежних госучреждениях «заместитель по общим вопросам».

Шульгин захотел называться «старшим оперуполномоченным». На вопрос Дмитрия, кто будет младшим, он здраво ответил, что за этой категорией дело не станет.

Соответственно Воронцов обозначил себя как «начальник тыла». Для боевого офицера вроде бы непрестижно, а на самом деле, кто понимает, очень и очень ответственно. Чего стоит хоть штурмовая дивизия, хоть эскадра крейсеров, лишенная баз, снабжения топливом, продовольстием, боеприпасами и т. п.? К тылу, кстати, относится и комендантская служба, и военная полиция, и многое другое. В общем, в свое время многие считали сталинскую должность генерального секретаря тем же, что обычный «начальник канцелярии». И большинство из них ошиблось непоправимым образом.