Александр Мазин - Варвары
– Да слушаю я, слушаю,– проворчал Коршунов, даже не подозревая, что пройдет не так уж много времени – и он будет по крупицам извлекать из памяти все, что успел ему наговорить командир за эти шесть дней.– Ты, Генка, мне лучше расскажи, о чем вы с Травстилой сегодня толковали?
– О! Травстила! – О кузнеце Геннадий мог говорить долго.– Толковали мы, брат, о том, что… – Внезапно он оборвал речь на полуслове.
Потому что собачий лай, тот, что доносился с ближайшего двора, вдруг так же резко оборвался визгом и скулежом.
Про общество охраны животных тут слыхом не слыхивали. Пинок или палка – основные средства общения. Надо признать, что здоровенные псы этот «язык жестов» понимали безукоризненно.
Теперь зашлись яростным лаем сразу несколько псов. На берегу, что ли?
– Это там.– Командир показал рукой туда, где в просвете между кустами виден был участок реки.– Что-то они разволновались.
В свете луны видно было, как по реке движутся какие-то пятна.
– Кто это, интересно?
– Не разобрать отсюда. Вроде уток. Нет, побольше будут. Птицы какие-то водоплавающие.
– Может, бобры?
Командир поглядел на Алексея, как на слабоумного:
– Ты бобров-то когда-нибудь видел?
– Только в зоопарке. А ты что, видел?
– Доводилось. В таких местах они не живут.
– Все равно охота тут знатная,– заметил Алексей.– Дичь прямо перед домом дефилирует. Ладно, хрен с ними.
Темные пятна на реке исчезли из поля зрения.
– Пошли в дом,– поежился Алексей.– Холодно что-то.
– Погоди,– незнакомым, неприятным голосом проговорил Черепанов.
С того двора, где взвизгнула собака, вдруг донесся яростный вопль, почти рев. И в тон ему низко и утробно завизжала женщина. Это там, где мы секирой одалживались, сообразил Алексей.
– Генка…
– Молчи! – Пальцы Черепанова впились в Лехино плечо.
– Да ладно тебе. Семейные разборки…
– Не думаю.
Алексей кожей ощутил напряжение, исходящее от командира.
Еще крик. На этот раз с другого двора. И вой, послышавшийся сразу из многих мест.
– Ч-черт! Марш туда! – Командир толкнул Коршунова к навесу и кинулся в избу.
– Ты куда? – крикнул Геннадий, и тут до него доперло.
Он мотнулся к навесу, затаился. Из избы раздался грохот. Черепанов своротил что-то в темноте. Вот он выскочил, упал на землю рядом с Алексеем. Сунул ему в руку тесак.
Вой встал над селом. Яростные крики мужчин, пронзительные вопли женщин…
– Генка! – Алексей дернулся: бежать, помочь…
– Лежать,– просипел Черепанов, прижимая его к земле.
Посреди двора вдруг возник черный силуэт. Без лица. Нет, с лицом. Черным.
Черный замер на миг, перед входом избу, прислушиваясь. Потом вдруг издал короткий, горловой вой и тут же метнулся в сторону, замер сбоку от входа. Отвел руку, изготовившись для удара.
«Вот пес! – подумал Коршунов.– Думает, сейчас выскочат и…»
И сработало бы. Он, Алексей, точно выскочил бы…
Тут он обнаружил, что командира рядом нет. И сразу за спиной изготовившегося убийцы поднялась широкая тень.
Противный хрустящий звук. Чужой осел на землю, командир перехватил копье… Вовремя. За плетнем послышался топот, мелькнул огонь, и во двор ворвалась целая толпа. По крайней мере так поначалу показалось Алексею. Все – чужие, черные с ног до головы, с оружием.
Один с ходу швырнул факел на крышу сарая.
Остальные кучей кинулись на Черепанова. Алексей вскочил, бросился на помощь, но перед ним вырос из темноты еще один, двигавшийся быстро и упруго, как кошка. Удар был стремительным. И почти точным. Копье пропороло рукав, оцарапав руку. Алексей махнул тесаком – черный отпрыгнул, не подпуская к ближнему бою, сразу ударил снова, целя в живот. Коршунов успел перехватить копье за древко, рванул на себя. Черный не догадался или не успел выпустить оружие. Тесак, хрупнув, вошел ему в череп. Алексею показалось: рукоять сама рванулась из пальцев, но он удержал. Лезвие выскочило из раны, и черный повалился Коршунову под ноги.
Раньше Леха никогда никого не убивал. Но сейчас не почувствовал ровно ничего. Не до того было. Коршунов быстро развернулся: как там командир?
В отблеске пожара – солома на крыше сарая уже занялась – увидел. На Генку, мешая друг другу, наседали сразу четверо, черные с ног до головы, в сполохах пламени – как черти в аду. Они бьют и колют, а Черепанов уворачивается (без копья, копье куда-то подевалось) и приседает, уходя от ударов и пытаясь выстроить противников в линию.
Алексей в три прыжка подскочил к дерущимся, с ходу всадил копье в чью-то спину. Попал во что-то твердое: противника швырнуло вперед, копье застряло. Другой чужак ударил Алексея сбоку, тупым концом копья – прямо в печенку. У Коршунова от боли пресеклось дыхание, он выпустил трофейное копье, но устоял, даже отмахнулся тесаком: попал куда-то. Чужак завизжал, как свинья, и пропал, а на его месте возник другой, с секирой. Морда – как негатив: сама – черная, а волосы и бородища – белые. Двумя руками вскинул секиру над головой… Алексей на рефлексе влепил ему, с носка, туда, откуда ноги растут. «Негатив» уронил секиру, взвыл. Коршунов наискось полоснул его тесаком по черной шее – кровь брызнула как из порезанного шланга.
– Леха! Сзади! – хлестнул крик Черепанова.
Коршунов развернулся и увидел, что на него летит здоровенный детина в рогатом шлеме со щитом в одной руке и мечом – в другой.
Алексей еле успел уклониться от падающего клинка… Удар щита отшвырнул Коршунова в сторону, детина с ходу налетел на командира, но Черепанов как-то успел нырнуть вниз, под самый край поднятого щита… В следующее мгновение здоровяк оторвался от земли, перевернулся в воздухе и с маху воткнулся головой в землю. Что-то хрустнуло: может, рог на шлеме, но скорее всего – шея чужака.
Коршунов вскочил на ноги… Но драться больше было не с кем. По двору были разбросаны тела. Некоторые – еще живы. Но самое удивительное, что живы были они с Генкой. Скулу саднило. Алексей потрогал: кровь. Это – здоровый. Щитом.
У командира рубаха вспорота в десяти местах, окровавлена, но не похоже, чтобы кровь была его.
Черепанов наклонился, мазнул пальцем по черной физиономии одного из убитых.
– Так я и думал,– сказал он удовлетворенно.– Краска.
– Ни хрена себе! – пробормотал Коршунов, оглядывая поле боя.– Где это ты так навострился, командир? Ты же летчик, а не коммандос!
– Всякое бывало,– уклончиво ответил Геннадий.– Ты как, не задели?
– Морду поцарапали… – Голос Алексея дрогнул.
Черепанов, выкручивающий меч из пальцев здоровяка – тот и мертвый оружие отдавать не хотел,– повернулся к Коршунову. Лицо у командира, в потеках крови, грязи, в отсветах пламени выглядело жутковато.
– Сам в норме, блевать не тянет? – медленно проговорил Черепанов.
– Да вроде нет,– пробормотал Коршунов, только-только начиная понимать, что изуродованные трупы вокруг – не кино и не муляж, а отчасти и его рук дело.
– Тогда марш в дом и вытащи наше барахло! – яростно рявкнул подполковник, и Алексей сорвался с места и кинулся в дом. Перекинется огонь с сарая – все сгорит, блин, к нехорошей матери. Когда он, выкинув последний тюк, кашляя от дыма, выбрался наружу, Черепанов бросил ему тяжелую куртень с железными нашивками, которую содрал со здоровяка. Скомандовал: – Надевай, живо!
– А ты?
– Надевай, мать твою! – и собственноручно натянул на голову Лехи сначала войлочный колпак, потом рогатый шлем. Коршунов даже успел удивиться: рога были настоящие, бычьи, но совсем легкие.
Над поселком стояло зарево. И маленькие огоньки прыгали у холма, где было деревянное укрепление.
– Село горит,– пробормотал Коршунов. На него вдруг накатила слабость и ощущение полной нереальности происходящего.
– На, жри! – Командир бесцеремонно запихнул в рот Алексею капсулу стимулятора.
Коршунов машинально проглотил, отметил, что пальцы Черепанова – в крови и грязи. Без всякой брезгливости отметил.
– Держи! – В руке Алексея оказался боевой топор на длинной рукояти, в другой – круглый щит с удобной скобой посередине.
Сам Черепанов вооружился копьем и мечом.
Сарай уже пылал по-настоящему. Шибало жаром.
– Вперед! – скомандовал Геннадий, и они побежали к поселку.
Глава тридцать девятая Алексей Коршунов. Ночная битва
Шлем сполз на затылок. Навешанное на Алексея оружие звенело и бряцало, и весило все это барахло побольше, чем стандартная «полная выкладка», но бежать было легко: подействовал стимулятор.
Ближайший дом пылал, как копна сена, озаряя обширный двор. Живых тут не было – только мертвые.
Из хлева доносилось отчаянное мычание. Его стены уже начали дымиться.
