Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров
Наводнение в Ленинграде, крушение самолёта в Латвии, авария на атомном ледоколе «Ленин». И это только в конце шестьдесят седьмого года, всё, что удалось вспомнить.
И что мне делать с этим знанием? Бежать к председателю Ивану Лукичу, делиться информацией и настаивать, чтобы он срочно телеграфировал… Куда? Лично генеральному секретарю Советского Союза? Или хотя бы в горисполком? Бред…
Написать письмо, большое, подробное, изложить в нём всё, что помню, что знаю, и отправить в милицию? А копии отправить генсеку Леониду Ильичу Брежневу, председателю Совета министров Алексею Николаевичу Косыгину, в местную Новосибирскую администрацию и… И всё. И ждать, когда сначала приедут люди в белых халатах и отвезут меня в психушку на заселение в комнату с мягкими стенами. Точнее, в обшарпанную палату с продавленной кроватью и ржавой селёдкой на обед.
Хотя, уверен, скорей всего прибудут товарищи милиционеры вместе с коллегами из Комитета государственной безопасности, и арестуют, как террориста и диссидента. Особенно если я в одном из писем изложу исторические факты про развал Советского Союза.
Кто мне поверит?
Писать анонимные письма, чтобы успеть спасти в марте следующего года Юрия Гагарина и Владимира Серегина? Не знаю, как быстро, но думаю, и в этом случае меня вычислят. Ситуацию, которую опишу в письме, припишут к планирующемуся террористическому акту. Мало не покажется никому.
Пробираться самому в подмосковный аэропорт Чкаловский, попробовать устроиться туда на работу? А утром двадцать седьмого марта повредить, ну, не знаю, механизм шасси? Проколоть шины? Подсыпать лётчикам слабительное или снотворное в питье, чтобы они не сели в кабину самолёта?
Я покрутил головой, отгоняя яркие картины. Ну, бред же, бред, Сан Саныч. Тебе ли не понимать, насколько бредово выглядит план. Я остановился, отыскал номер дома. Вот до чего же всё-таки в сельской местности длинные улицы. Казалось бы, столько шагал, а только семь домов прошёл.
Кинул взгляд на уголовной дом, надеясь отыскать название улицы, которая пересекала Центральную, не нашёл. Огляделся по сторонам — никого. Даже пацаны куда-то разбежались, не у кого спросить. Нутром чую, я сюда ещё вернусь, чтобы отыскать следующего ученика. Ладно, тяжёло в изучении местности, зато легко потом буду ориентироваться. Лучший способ узнать хоть город, хоть деревню — это обойти пешком по возможности.
Увидел на углу колонку, обрадовался как родной. Подошёл, пристроил пиджак на раскидистый куст, закатал рукава рубашки, ополоснул лицо, от души напился вкусной холодной воды. Захотелось скинуть обувь и подставить ступни под освежающие струи, но со вздохом сожаления я отказался от такой заманчивой идеи. Учитель на селе — это не босоногий мальчишка, которому позволено всё. Тут приличия соблюдать надо.
Привёл себя в порядок, подхватил пиджак и зашагал дальше.
В голове неожиданно всплыла пословица: «Искру туши до пожара, беду отводи до удара». Я застыл посреди улицы, осенённый идеей. Впереди, что называется, забрезжил свет. Покачав головой, двинулся дальше, хорошенько задумавшись над присказкой.
Если я не могу предотвратить крупные катастрофы, почему бы не замахнуться на глобальные изменения в масштабе страны в целом? Да, ближайшие трагедии произойдут, но в целом… в целом… будущее можно поменять, сделать жизнь страны и советских людей куда лучше. Проложить новое русло и направить по нему развитие государства.
Ведь мечтали же советские учёные и фантасты о будущем, в котором живёт новый советский человек. Сверхчеловек. Было дело, зачитывался Стругацким. Вот где будущее так будущее: десять миллиардов человек и все коммунисты. Изобилие, отсутствие дефицитов во всех сферах, общество живёт в мире и гармонии, без агрессии. А сами земляне — прекрасны и «душевно, и физически».
Или, к примеру, Ефремов, который тоже мечтал про эволюцию души и о сверхлюдях, живущих в мире победившего коммунизма без частной собственности, мировых рынков и чиновников.
Однако, Саныч, так недалеко и в утопиях мыслями утопиться. Но здравое зерно в этих моих фантазиях всё-таки имеется. Если уподобиться библейскому сеятелю, вскопать землю, позаботиться о ней, и в ухоженную почву посадить зерно, из него вырастет прекрасное дерево с замечательными плодами.
Кто, как не учитель, должен сеять разумное, доброе, светлое в души ребятишек? Ведь именно крестьяне, как их ни назови в любых реалиях, — соль земли русской. В этом я полностью согласен с Петром Столыпиным, именно ему принадлежат слова о землепашцах. Не зря, ох, не зря премьер-министр Российского правительства желал улучшить жизнь крестьян.
Вот и получается, не зря я оказался на своём месте. Сколько девчонок и мальчишек прошло через мои руки за годы работы в школе. Скольким помог стать людьми, выправиться. Хотя в школе на них давно махнули рукой: мол, шалопаи, хулиганьё, двоечники, которым в жизни одна дорога — или в тюрьму, или в разнорабочие, а то и в записные алкоголики.
А ведь люди на селе — они более правильные, что ли, искреннее, светлее душой. Понятное дело, что в любой семье не без урода, но в целом-то я прав. И дети в деревнях чище душой, не стяжатели. К любому труду, к человеку, к живому существу с уважением.
В эти сердца что посадишь, то потом и вырастет. Посеешь бурю, пожнёшь ураган. Кинешь семечко доброты, вырастет целый сад хороших людей. Невозможное — возможно, просто на него надо потратить чуть больше времени. А время теперь у меня есть. И добрая почва, и саженцы.
Делать родную страну лучше способен каждый, когда находится на своём месте, делает своё дело. Простой учитель может дорасти до министра образования. Заложить в головы учеников зерно лучшего будущего. И кто знает, может быть, кто-то из моих учеников станет той самой соломинкой, которая переломит хребет волкам, разодравшим Родину на куски.
Глава 14
— Доброго денёчка, — скрипучий женский голос вырвал меня из мыслей и вернул на грешную землю.
Я огляделся в поисках источника звука и увидел древнюю старушку, на её фоне баба Стеша выглядела женщиной средних лет. Невысокого росточка пожилая дама в цветастом платке, в длинной тёмной юбке, тёмной кофте, переднике, тёплых носках и калошах, смотрела на меня из палисадника перед домом. На загорелом лице старушки, изрытом морщинами, ярко сверкали голубые глаза. Хозяйка, не стесняясь своего интереса, с любопытством меня разглядывала.
— Добрый день, — вежливо поздоровался я.
— Вы чьих же будете? Никак к Ефимовым приехали? Так на чём же? Автобус рейсовый только через час… — недоумевала женщина.
— Я новый школьный учитель, Егор Александрович Зверев, — представился любопытной жительнице. — Не посдка…
— Молодой больно для учителя, — бабулька окинула
