Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов
— Дуговая сварка?
— Еще только на этапе разработки, но если получится, то можно будет серьезно сэкономить на болтах и заклепках, — я увел разговор в сторону. — Кстати, если Ленц работает с магнетизмом, то они с Якоби сотрудничают?
— Да, они вместе с Борисом Семеновичем изучали электромагниты, но вроде бы без явных успехов.
Я кивнул — значит, слухи о минах и используемых там технологиях смогли хотя бы немного сохранить в секрете. Уже хорошо.
— Кстати, Дмитрий Иванович, — у меня появился еще один вопрос. — Я вижу тут довольно много немцев, а как так получилось, что в русской Академии наук их чуть ли не больше половины?
— Во-первых, они тоже жители империи, в России достаточно германских земель, — ответил Менделеев. — А во-вторых… — тут он задумался. — Об этом не принято говорить, но немецкие ученые всегда поддерживают друг друга. Тут ведь как, если они потеряют место здесь, то у себя их никто не ждет обратно. Вот они и держатся за свои должности до последнего… Что не исключает их огромного вклада в нашу науку.
Тут Менделеев смутился, почувствовав, как странно звучат его слова, но я ткнул пальцем в следующего академика, и студенту пришлось возвращаться к своей просветительской миссии. Так я познакомился еще с некоторым количеством светил современной науки. Карл Бэр, геолог, академик с 34-го года, специалист по руслам рек. Гельмерсон, директор Горного института, академик с 50-го и автор единственной геологической карты европейской части России. Из математиков я успел послушать про Остроградского и Буняковского, а среди литераторов сам узнал Вяземского и молодого Соловьева. Последний сидел где-то вдали, явно на птичьих правах, но да он еще только начал писать свою «Историю России с древнейших времен».
А потом стало не до разговоров, когда в зал заседаний зашел Сергей Семенович Уваров. Человек, которого можно было бы назвать случайным на политическом олимпе империи, но который в итоге оставил такой след, что дошел и до моего времени. Что я о нем знаю?..
Один из золотых мальчиков начала века. Родился в семье гвардейского полковника, с самого начала служил на самых хлебных местах, в том числе в Вене и Париже, где даже рядовым членам посольства платили больше, чем полноценным послам где-нибудь на Кавказе. И итог этой истории такой же логичный: Сергей Семенович женился на достойной его партии, дочери графа Разумовского, министре просвещения при Александре I.
И тут можно было бы сказать, что дальше как в анекдоте — и тогда мне карта так и поперла — Сергей Семенович переходит в ведомство тестя и начинает расти. Вот только это не череда чинов, а именно работа. С конкретными результатами. Он превращает Петербургский институт в университет, пишет несколько работ по античной культуре и лишь после этого становится сначала почетным членом Академии наук, а потом ее председателем. С одной стороны, слишком быстро, с другой — сумел бы случайный человек, даже получив такое место, удержать его с восемнадцатого года и до самой смерти?
— Кстати, а тесть Уварова, Разумовский, когда перестал быть министром просвещения? — спросил я у Менделеева, пока Уваров неспешно шел к своему месту.
— В шестнадцатом…
То есть еще до всех крупных назначений Уварова. Ну вот, еще один камень в пользу того, что Сергей Семенович все-таки личность. А взять полученную им в итоге в 1833 году еще и должность министра просвещения. Это была не семейная передача внутри одного клана. Нет, до Уварова на вершине образовательного олимпа еще успели побывать Голицын, Шишков, Ливен — и никто не задержался. А Уваров смог: при этом не за счет сидения на попе ровно, а за счет предложенных Николаю реформ. Развитие гимназий, университетов, возвращение реальных училищ и командировок за границы… Честно, я не представляю, как это сочеталось с предложенной им консервативной формулой «православие, самодержавие, народность». И да, это никогда не было официальной доктриной ни при Николае, ни позже, но вот слова остались в памяти и порой повторялись даже в мое время.
— А вот и министр просвещения Норов, — отвлек меня от мыслей Менделеев.
Вслед за сухим и аккуратным Уваровым в зал собрания вошел всклокоченный Авраам Сергеевич Норов. Ведь как вышло. В 1849-м после новой французской революции, когда важной движущей силой восставших стали студенты, Николай решил закрутить гайки в образовании. Уваров же до последнего стоял на том, что открытость и настоящее умение думать и сравнивать защитит наших людей гораздо лучше, чем стены и запреты. Царь настоял на своем, Сергей Семенович лишился поста министра, но… Николай Павлович никогда не бросал даже тех, с кем был не согласен. Именно после отставки по совокупности заслуг Уваров получил наследуемый графский титул, ну и пост директора Академии наук тоже остался за ним.
И непонятно, что он думает о тех, кто теперь пытается его заменить. Или не особо пытается… Я глядел на Норова, и было видно, что министр парит где-то в своих мыслях, а все остальные дела его особо не интересуют. Министр-администратор, министр-местоблюститель, которого поставили на время войны. Главное, не забыть такого снять, когда придет время. С другой стороны, они с Уваровым переглянулись довольно дружески, значит, знают друг друга и в целом… работают на одной стороне?
Дальше гадать было уже поздно, и по жесту Норова его ассистент принялся зачитывать программу сегодняшней встречи. Вступительное слово президента, выступление полковника Щербачева о практических новинках науки — вот как меня записали, потом еще должны были заслушать какого-то экономиста о ситуации в Новоладожском уезде, но Норов сразу предупредил, что так как мое выступление внеочередное по личной просьбе царя, то ограничивать меня по времени не будут и, возможно, потом сразу перейдут к обсуждению докладов.
— Прошу, господин полковник, — Уваров поднялся для своего вступительного слова и оказался неожиданно краток. Стоящий рядом Менделеев даже покраснел: кажется, мне только что продемонстрировали, что не очень-то рассчитывают услышать хоть что-то интересное. Ну… еще посмотрим!
— Спасибо, граф, — не менее дерзко ответил я и вышел к трибуне.
Волнительно тут. У меня не так много опыта выступления перед людьми, но война успела настолько закалить нервы, что такой мелочью меня не пронять. Я обвел взглядом зал, отметил появление новых лиц: пара адъютантов в форме гвардии и морского ведомства.
