Царь нигилистов 5 - Наталья Львовна Точильникова
С одной стороны, было завидно, ибо Никсу сразу включали в Государственный Совет, по крайней мере, он имел право присутствовать на заседаниях, а с другой, ещё шесть лет можно фрондёрствовать, самовольничать и резать правду-матку без радикальных последствий.
Сначала с Николаем беседовал протопресвитер Бажанов, разъясняя духовный смысл присяги, а потом автор книги о декабристах барон Корф, чтобы объяснить значение присяги государственное и гражданское.
За пару дней до события братья устроили репетицию в кабинете Никсы.
— И что говорит Бажанов? — поинтересовался Саша.
— Что мне предстоит управлять в будущем целым народом, а для этого надо сначала научиться управлять самим собой, покоряя свои желания Господу, — заученно ответил Никса. — И нужно изучить народные нужды и понять его чаяния и отыскивать средства для удовлетворения их. Что от меня будут ожидать правосудия миллионы людей, и надо судить по справедливости и милосердно, но так, чтобы не умалить уважения к законам и не повредить всеобщему благу. И что для этого нужна огромная мудрость.
— Всё очень просто, Никса, — сказал Саша. — Милосердие выше.
— Вам надо утроить диспут с Бажановым, — предложил брат.
— Рано, — возразил Саша. — Я в каноне плаваю.
— Ещё Бажанов говорил, что нужно поддерживать науки и искусства, — продолжил Никса, — поощрять всякое полезное предприятие и постоянно стремиться возвести свой народ на высшую степень могущества и благоденствия. Не назначать новых налогов ради роскоши и тщеславия и по возможности избегать войны, всегда разорительной для государства. Ограждать безопасность своего государства мирными сношениями с другими народами, ибо необходимость защищать страну силой оружия самая жестокая для сердца Царя — Христианина.
— Блаженны миротворцы, — процитировал Саша.
— И что нужно издавать мудрые и ясные законы, — продолжил Никса, — по которым каждый легко мог бы знать и свои, права и свои обязанности.
— Не буду я с Бажановым дискутировать, — сказал Саша, — ибо подписываюсь под каждым словом. Особенно по поводу ясных законов, чтобы невозможно было их произвольно трактовать в свою пользу, придавая им совершенно неожиданный смысл. Или царь всё равно над законом?
— Нет, Государь сам должен служить примером уважения к законам и не допускать произвола и несправедливости.
— Совершенно прекрасно! — восхитился Саша. — А вот, чтобы государь соответствовал идеалу Бажанова, и существует право на восстание.
— Сашка! Ты договоришься когда-нибудь!
— Если будешь соответствовать идеалу — неа, не договорюсь.
— Бог есть, — сказал Никса. — Мне перед Богом отвечать.
— Ну, это когда ещё!
— И держать ответ в равном бессилии со своими подданными, но за всех.
— Ладно, пять с минусом, — оценил Саша. — Давай присягу! Евангелие нужно?
— Вообще, да. Но мы же репетируем. Может быть, пока какую-нибудь другую книгу?
— И то верно, — поддержал Саша. — А то будет не совсем правильно, я же не папа́.
Он окинул взглядом комнату. На письменном столе лежали «Два трактата о правлении» Локка, которые Саша недавно дал брату почитать.
— О! — сказал он. — Как тебе Локк?
Воистину! Именно нам этой книге и должен присягать истинный либерал.
— Сойдёт для репетиции, — согласился Никса.
Книгу положили на край стола, и Николай поднял правую руку.
— Именем Бога Всемогущего, пред святым Его Евангелием клянусь и обещаюсь Его Императорскому Величеству, моему Всемилойстивейшему Государю, Родителю, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови…
Этот текст Саша помнил и даже в немного изменённом виде произносил, преклонив колено перед Никсой на гауптвахте Зимнего дворца. Брат пока ни разу не напомнил и не воспользовался, что делало ему честь.
И теперь Никса во всем обещал повиноваться царю. А если папа́ заставит его приказать Саше что-нибудь противное его убеждениям? Утешает только то, что император, кажется, не знает об этой тайной присяге.
Дальше Никса клялся защищать права и преимущества самодержавия.
И Саша думал о том, как это соотносится с необходимостью конституции, ограничивающей оные права и преимущества. Чтобы принять конституцию, присягу придётся нарушить. Впрочем, витиеватый текст, наверняка, быстро выветривается из головы.
Брат обещал верно служить Его Императорскому Величеству, заботится о пользе государству и соблюдать все постановления о наследии Престола. Ну, если перевести на понятный язык.
Присяга оканчивалась короткой молитвой:
— Господи, Боже Отцев и Царю Царствующих! Настави, вразуми и управи мя в великом служении, мне предназначенном…
Никса едва успел договорить, как дверь в кабинет начала медленно открываться.
Глава 15
Сначала в щель пролезла рыжая лапа, потом наглая кошачья морда, и, наконец, возник Генрих Киссинджер собственной персоной.
— Ой! — сказал Никса и покосился на Коха.
— О! — возразил Саша. — Это ты в спокойной обстановке так лихо отчеканил. А восьмого у тебя будет стресс. Так что Киссинджер очень кстати. Чтобы обеспечить нужный уровень стресса.
Слово «стресс» Никса, кажется, понял, ибо знал английский.
Кот лениво прошёлся около шкафа, на котором стояла клетка с морской свинкой.
— Возьми его хоть на руки, — попросил Николай.
— Не-а, — сказал Саша. — Так читай.
Никса прочитал, сделав пару ошибок и запнувшись на молитве.
— Во-от, — протянул Саша.
— Мне будет Бажанов подсказывать, — попытался оправдаться Никса.
— Но и стресс будет больше.
Саша сжалился над братом, поймал кота и усадил к себе на колени.
Никса прочитал текст ещё раз, теперь чисто.
— Хорошо, молодец, — сказал Саша. — Слушай, ты ведь будешь после присяги принимать иностранных послов?
— Ещё бы! — подтвердил брат. — Мне барон Жомини целый курс дипломатии прочитал под руководством Горчакова.
— Завидую, — признался Саша. — Можешь Бисмарку от меня передать, что он станет канцлером Германии?
— Может быть, Пруссии?
— Германии, Никса.
— Да. Это точно?
— Абсолютно. Как пленение Шамиля.
Незадолго до 8 сентября в Петербург приехал с Кавказа подполковник Николай Павлович Граббе и привёз подробности о взятии Гуниба.
Осадные работы начались ещё 23 августа: устраивались батареи, ложементы для пехоты и подступы, где возможно.
По восточному склону вела единственная тропа на вершину. Со всех остальных крепость казалась недоступной. Только команды «охотников» мало-помалу взбирались все выше и залегали между камнями на едва заметных уступах.
Перестрелка не прекращалась
