В гостях у Рема или разведчик из будущего - Алексей Птица
— А если будут коммунисты?
— Ну, будут и будут, что мы, не набьём им морды? У меня уже давно кулаки чешутся. Да не беспокойся, там наши патрули часто бывают, да и не одни мы там будем, отобьёмся.
Пришлось кивнуть, соглашаясь.
— Согласен? Ну, тогда я Францу сам скажу, приходи в форме, в пивные ходим только в форме, и это правило нарушать нельзя.
— Приду, приду, — ворчливо ответил Шириновский, на том и расстались. Оставшееся время до воскресенья прошло незаметно. Утреннее построение, патрулирование улиц, мелкие стычки да переругивание с коммунистами и обычными обывателями. Вечером и в обед всё одно и то же, еда и сон, и только мысли о том, что же делать дальше и где достать денег на достойную жизнь.
— Вот, попал я, блин, в тело, только дубинкой и могу теперь махать, и это я, человек, который баллотировался в президенты!!! А всё ты, фрайкор бестолковый, виноват! — начал он корить сам себя.
Маричев, что уже довольно долго не пытался вносить сумятицу в его мысли, тут же откликнулся:
— Опять?
— Что «опять»? Я тебя ни белогвардейской сволочью, ни фашистом или нацистом не называл. Ты же во фрайкоре был? Был! Ничего там не добился? Не добился! В разведку пошёл? Пошёл! А чего добился? Дубинкой по башке, вот потому и бестолковый. И нечего мне пенять, я в плохом настроении. Видишь, денег скоро платить не будут, на что тогда жить?
— Ты двести марок получил? Их можно на три месяца растянуть, еврей придурочный!
— Я не еврей, я русский!
— Знаем, мы таких русских, фамилию себе Иванов поставите, имя смените с Мойши на Михаила и ходите себе Жванецкими, русскими называетесь…
— Откуда Жванецкого знаешь?
— Откуда? Из твоей памяти, приблуда из будущего. Я знаю всё, что знаешь и ты, забыл?
— Нет, не забыл, а при чём тут Жванецкий?
— Ни при чём, к слову пришлось.
— А, так ты антисемит всё же!
— Пастор Смит я, а не антисемит. Был бы им, давно бы убился, чтобы и тебя убить.
— Ты бы не смог!
— Смог! Делов-то! Тут главное тебя не одёргивать, а ты своим длинным языком и бестолковостью сам себя в могилу сведёшь. Вот ты и есть бестолочь, а не я. А ещё клоун, как и Жванецкий твой, даром что сатирик оказался, причём несмешной. Такой же занудный, как и ты.
— А ты, ты…
Шириновского душила ярость, он искал слова, но крыть оказалось нечем. Нет, он мог бы обрушить поток проклятий и уничижающих слов, но смысла в этом никакого не имелось. Ярость как резко возникла, так и резко спала, и голова вновь стала головою, а не вместилищем эмоций и всяких там суровых ганглиев.
— Ладно. Так-с, значит, считаешь себя благодетелем, спас, значит, да?
— Да, спас. Это же моё тело, а не твоё, и я так же заинтересован в том, чтобы его беречь, как и ты. И пусть я сейчас им не управляю, но лучше так, чем безвременье. Хотя, признаться, я уже подумывал не осаждать тебя с твоей дуростью.
— Ах, вот как! Вот как! Думал подставить меня, да?!!!
— Да, думал, а почему нет? Думал, но передумал, так будет интереснее. Ты же со своим характером без меня пропадёшь. Ляпнешь что-нибудь не то, и сразу посадят или увезут в лес и там прикопают среди дубов и сосен.
— Ты меня не пугай, не пугай, я пуганый. Мы с тобой уже давно договорились дружить, а не воевать. Я, получается, о твоём теле забочусь, пытаюсь денег раздобыть, а ты тут козни мне строишь, в могилу хочешь свести. Какой же ты после этого Маричев? Все русские добрые, а ты злой.
— Аааа, вот как? Тогда все евреи умные, а ты один дурак.
— Это ты дурак!
Тут Маричев смог что-то сделать, и Шириновскому внезапно поплохело, сознание поплыло, накатила дурнота, в глазах потемнело, и, кажется, он на пару мгновений потерял связь с реальностью. Очухавшись, он не смог себе сказать, что случилось, быть может, ему стало плохо оттого, что он сам себя разозлил, спровоцировав вброс адреналина в кровь. Или, быть может, это реакция организма на физическую нагрузку в этот день. Он ведь до сих пор не оправился от ЧМТ.
В своё время он бы провалялся в больнице как минимум месяц, да и потом, дома на больничном, месяца два, а то и три. Но здесь никто ему поблажек не собирался давать, да и кто он тут? Всего лишь рядовой штурмовик… Так что без вариантов.
Вспомнились былые годы, в течение которых он ничего тяжелее вилки не поднимал, а сейчас ходит с дубинкой. Да, это не его профиль — по башке бить наотмашь тяжелыми предметами. Его конёк — это слово! Тут он мастер, а также в грязных политических играх. Вот только попал он не в какого-нибудь условного Круппа или фон Пфеффера, а в некоего фон Меркеля, захудалого немецкого барона из Литвы или, быть может, Латвии? Без разницы, да и барон липовый, ненастоящий.
— Да, дубовым меня ещё никто не обзывал! — вновь прорезался в сознании голос Маричева.
— А я тебя и не называю так. И вообще, что ты со мною сделал?
— Я⁈ Ничего! Это ты сам с собою всё делаешь, издеваешься над моим телом, да ещё меня же в том и упрекаешь. А мы с тобой ведь заключили пакт о ненападении.
— Я помню, ладно, тогда давай на деле его заключим и будем помогать друг другу.
— Так я его и не нарушал, а вот тебе, Владимир Вольфович, всё никак неймётся, а ведь ты старее меня.
— Ладно тебе, уже стариком обзываешься. Я молод, свеж и полон сил, только голову себе пробил твоими руками. А она самое ценное, что есть у нас с тобой.
— Всё в твоих руках и мозгах, Вольфович, всё в твоих мозгах. Горе от ума, а я что, я просто голос разума, который часто не слышат. Ладно, береги тело, а я опять спать, устал что-то я с тобою беседы беседовать. Буду вмешиваться, только когда ты глупость будешь делать, а так я на отдыхе, бывай.
— Гм, ну, это…
Но ощущение присутствия второго человека в голове исчезло. Шириновский вздохнул и вновь переключился на текущие проблемы.
Утро воскресенья наступило несколько неожиданно для
