Физрук: назад в СССР (СИ) - Валерий Александрович Гуров
Договорить плехановка не успела. В дверь комендантской вдруг загрохотали кулаком. Груня подскочила, как ошпаренная, не зная за что хвататься — за трусы или халат? Так и не решила, высунулась из закутка в «кабинет», гаркнула:
— Какого хрена⁈
— Аграфена Юльевна, — послышалось из-за двери. — Беда! Сорокин с третьего этажа навернулся…
Глава 19
Прикрытого простынкой Петюню втащили в кузов «РАФика». Врач вытряхнул из пачки родопину, сунул ее в зубы, похлопал ладонями по карманам в поисках спичек. Чья-то рука сунула ему под нос трепещущий над зажигалкой огонек. Доктор подкурил, кивнул благодарно, засипел цигаркой.
— Ну как он, доктор? — спросил я, кивая в сторону «Скорой».
— Рентген покажет, — пробурчал он, — но по-моему, перелом не слишком сложный… Через месяц снова прыгать будет, ваш альпинист.
Он сделал еще пару затяжек, отшвырнул окурок, забрался на сиденье рядом с водилой, и белый с красными крестами на бортах «РАФик» укатил. Полуодетые обитатели общаги, собравшиеся к месту происшествия, начали расходиться по комнатам. А я посмотрел на все еще открытое окно тридцать восьмой комнаты на третьем этаже.
Картина случившегося мне была ясна. Петюня опять удирал от ревнивого мужа Зойки, но на этот раз окошко моей комнаты открыть было некому. Видимо, он попытался дотянуться ногами до решетки на окне первого этажа и сорвался. Высота падения была невелика, вот и отделался общажный Казанова переломом ноги. Везунчик.
Покуда я размышлял, площадка перед подъездом совсем опустела. Все разошлись. Груня — тоже. Возвращаться к ней я не стал. Поднялся к себе. Надо же хоть раз в неделю выспаться! Ну я и придавил часов на десять. Проснулся от шума. После вселения в общежитие семейных, в нем и в будние-то дни стоял гам, а уж в воскресенье и подавно.
Минут двадцать я валялся на койке, слушая этот гвалт. Потом поднялся и начал зарядку. Эту потребность я позаимствовал у Шурика. Сам-то я зарядку не делал со времен военного училища и никакого сожаления по этому поводу не испытывал, но, что сейчас значат желания пятидесятилетнего мужика, который стал начинкой для здоровенного двадцатидвухлетнего тела?
После зарядки телу захотелось умыться и пожрать. До посещения семейства Разуваевых еще оставалось порядочно времени, чтобы голодать. Я кинулся в сортир и умывальню. А когда вернулся, то обнаружил возле своей двери Аграфену Юльевну с большим подносом в руках, накрытом салфеткою. Поневоле вспомнилась горничная Даша, только та все же посимпатичнее.
— Доброе утро, — пробормотал я с видом обреченного.
— Утро… — фыркнула комендантша. — Белый день уже на дворе! Спишь, как сурок!
Я открыл дверь и она торжественно внесла в мою комнату свою ношу. Поставила на стол. Повернулась ко мне и сказала:
— Ты хороший мальчик, Саша! Спасибо тебе!
Она чмокнула меня в щеку и вышла. Я вздохнул с облегчением. Снял салфетку с подноса и обнаружил на ней два металлических судка, две бутылки пива и большую тарелку с горячими еще пирожками. В судках оказалась гречневая каша и котлеты. Таким образом Груня поблагодарила за вчерашние мои старания. Ну что ж, не зря, значит, старался. Но почему-то почувствовал себя на секунду проституткой…
Да ну на фиг! Мигом выгнал из головы бредовые мысли. Ушлый мозг тут же придумал оправдание моим похождениям — я просто помогаю одиноким женщинам, как истинный комсомолец. Забесплатно, естественно, а то, что они меня благодарят, это их дело, не по рукам же их бить за это… От таких мыслей сразу повеселел, вроде сделка с совестью прошла на «ура».
Позавтракав, я отнес все на кухню и вымыл посуду. До четырех дня оставалась еще пара часов. Надо было прогуляться. Я сунул в свой контрафактный магнитофон кассету с «Пинк Флойдом», прихватил бутылку коньяка и отправился на улицу. Благо погода была хорошей. В воздухе чувствовался запах палой листвы, но солнышко пригревало. На остановке я сел в трамвай, который шел до улицы Дзержинского. Здесь недалеко было и до квартиры Пал Палыча, и до места жительства Витька.
А еще здесь был комиссионный. Заглянуть что-ли? Увы, в комиссионке был выходной. Трудно было привыкнуть к такому графику. В мое время магазины работали всю неделю, часов по десять в день, а то и двадцать четыре на семь. А вот с таким графиком они бы вылетели в трубу. Помыкавшись по улице без дела, я тихонько побрел к дому, где жили Разуваевы и вдруг увидел Симу.
Она шла мне навстречу, в блестящем, канареечного цвета плащике, из-под которого виднелись ладные, обтянутые капроном, коленки. В одной руке Серафима Терентьевна несла букет цветов, а в другой — картонную коробку. Губки ее были подкрашены, а глазки подведены — из-за чего старшая пионервожатая стала выглядеть лет на пять взрослее.
— Добрый день, Саша! — приветствовала она меня.
— Привет! — откликнулся я. — Ты — к Разуваевым?
— Конечно, — ответила она, — но разве мы уже перешли на «ты»⁈
— Ну, давай перейдем? — предложил я. — Мы же не в школе…
— Хорошо, — согласилась Симочка, — но на работе будем обращаться друг к другу по-прежнему.
— Ладно! — отмахнулся я. — Только я не понял, почему ты тогда топаешь в другую сторону?
— Да все просто! Вас… Вернее — тебя увидела, вот и пошла навстречу.
— Давай тогда свою ношу!
— Возьми, только осторожно!
— Что там у тебя?
— Торт.
— Ну вот… а я не стал покупать…
— Так это — домашний. Я сама испекла… Все утро провозилась и еще полдня…
— Умница… А цветы — кому?
— Глафире Семеновне, разумеется.
— А, ну да…
Я осторожно взял у старшей пионервожатой коробку. Освободив руку, Серафима Терентьевна тут же просунула мне ее под локоть. Не знаю, кто из нас больше взволновался, я или — Шурик? С ним под ручку ходила, небось, только мама, а со мною… Разные шалавы, да и то, когда от двери ресторана до тачки уже не могли добраться без посторонней помощи. В любом случае ощущение, когда тебя под руку держит столь нежное создание, почти ребенок, ни с чем иным не сравнить. Я и не сравнивал, я — наслаждался.
— Когда войдем, — принялась наставлять меня спутница, — ты вручишь хозяйке цветы, а я — торт.
— А хозяину — бутылку! — бодро добавил я.
— Ох, уж эти мужчины, — вздохнула Симочка. — Неужели, нельзя общаться без выпивки?
— Без выпивки — только на работе.
— Я думала, что спортсмены не пьют.
Однако! С ней не забалуешь. Вот же достанется такая кому-нибудь в жены, пропадет мужик.
— Вообще-то — не пьют… — сказал я. — Особенно — в большом спорте.
— А я слышала, что вы в Олимпиаде участвовали… — снова сбилась на «вы» милая моя собеседница.
— От кого?.. — опешил я.
Неужто Сима с Груней обо мне разговаривала? Разве они знакомы?
— Точно уже и не помню… — пожала плечами старшая пионервожатая. — Все говорят…
Обо мне уже говорят?.. Хотя, чему тут удивляться? Новый человек в городе. Молодой, смазливый. Бабы липнут. К тому же — каратист… Ну по крайней мере — все так думают… Хорошо хоть, что карате, насколько я знаю, в восьмидесятом еще не было под запретом. Фильмы даже снимали — «Пираты ХХ века», «Не бойся, я с тобой». Второй фильмец послабже, конечно. А вот именно первый, помнится, дал невероятный толчок к каратемании в СССР. В драках все начали вдруг махать ногами, нунчаки стали строгать самодельные и носить их с собой под курткой… Но еще никто карате не запретил. Так что пока эта моя слава ничем не плохим грозит…
— Интересно там было? — спросила Серафима Терентьевна.
— Где?
— На Олимпиаде?
Врать не хотелось, но ссылаться на внезапную амнезию — глупо. И я пошел на хитрость.
— Да я почти ничего не видел, — сказал я. — Тренировки, соревнования, снова тренировки.
— А мы у себя в городе устроили олимпийскую эстафету, — с присущим ей энтузиазмом принялась рассказывать Симочка. — Райком комсомола поддержал. Вышли все — школьники, учащиеся техникума, комсомольцы завода… У нас были — бег на короткую и длинную дистанцию, прыжки в длину, плавание… Очень весело получилось…
— Не сомневаюсь.
— Нет, ну мы, конечно, не настоящие спортсмены, но ведь главное — не победа, а участие. Верно?
Я кивнул. Мне захотелось уже, чтобы мы поскорее пришли. К счастью — осталось только двор пересечь и на нужный этаж подняться. У порога старшая пионервожатая отняла
