Все против всех - Герман Иванович Романов
— Копья ставь!
От длинного строя донеслись команды сотников, и три шеренги стрельцов закинули за спины тяжелые пищали, для которых изготовили погонные ремни. Хоть какая-то защита, если со спины мечом или саблей полоснут — ствол от клинка защитит, и голову с одной стороны прикроет. Все эти стрельцы взамен бердышей, что использовались в качестве упора для длинного ствола (стрелять с рук точно в цель было физически невозможно), имели как мушкетеры длинную сошку. Только необычайно толстую, из двух палок составленную. Вот это и было «ноу-хау» — составное почти трехметровое копье, с широким лезвием — рогатина не для медведя, для коня. Сам наконечник носился в ножнах на поясе, им можно как тесаком работать, вместо сабельки, что была раньше. А в случае нужды, для отражения атаки конницы насаживался на древко, как штыковая лопата на черенок. Само копьецо быстро составлялась из двух половинок, на одной специальное «гнездо» имелось, из медной трубки.
Новинка заинтересовала стрельцов, а когда ее проверили в деле, начался ажиотаж — заказами были загружены все мастерские и кузницы. И вот теперь наступило время проверки, на общих полковых учениях. И она прошла блестяще — всего за полминуты три шеренги ощетинились пиками, с острыми смертоубийственными жалами. А всадникам оставалась доскакать еще сотню шагов, а потому увидев «частокол» всадники принялись заворачивать коней. Вот тут и раздался слитный залп — «сюрприз».
Пикинеры опустились на одно колено, а четвертая шеренга жахнула поверх голов из пищалей — этим оставили бердыши, чтобы было чем резаться в случае прорыва. Будь бой, вражеские кавалеристы получили бы сноп картечи в упор, но и холостого залпа хватило — впечатлило всех воевод.
— Вот так, Дмитрий Михайлович, «приказы» стрелецкие учить и вооружать нужно, они основа нашего войска, им любого неприятеля держать, — Иван посмотрел на князя Дмитрия Михайловича Пожарского, что напряженным взглядом взирал на стрельцов. А рядом стоял его полный тезка по имени и роду, только отец был Петр по прозвищу Щепа, а сын носил прозвание Лопата, по бороде роскошной. Да и не старый вовсе воевода, которому потомки памятник поставили — лет тридцати, взгляд живой, пытливый.
— Как дюжина таких «приказов» у нас под рукой встанет, ни ляхи, ни шведы страшны не будут. Лучше готовь людей, князь — ополчение тебе доверяю, с них стрельцов готовить спешно!
— Все сделаю, государь, — поклонился Пожарский в пояс, почтительно — никто Ивана князем уже не именовал, даже двоюродные братья, князья Одоевские, те так же кланялись…
Глава 38
— Царь Василий Иоаннович правит по освященному праву, а потому ты, князь Старицкий…
— Государь, владыко, в своих удельных землях я не просто князь, а государь, и никто, даже царь Иоанн Васильевич, этого отобрать не мог. Казнить всех бессудно, даже детишек малых, мог, а вот права отобрать даже он не посмел. И не тебе, владыко, меня чести лишать, как и князю Василию Шуйскому — он ведь не землей русской выбран, а на площади выкрикнутый горлопанами, да Боярской Думой на трон поставленный. А бояре ведь одни не могут за весь православный люд решать. Или ты иначе считаешь?
«Наезд» патриарха был невыносим — Иван моментально ощерился. Его попробовали на «слабо» взять, а такие вещи сносить нельзя. Пришлось сразу позиции обозначить, твердо и решительно. И не просто ответить по пунктам, но и контратаковать немедленно, что в таких разговорах необходимо делать — ведь правильно поставленный вопрос заставит противника раскрываться, чтобы его парировать. Патриарх тут же попался — как ответить на такой вопрос, если у самого в этом деле, как говорят в народе, рыло в пуху. Именно его Шуйские протолкнули в патриархи, им он «обязан».
— То дела мирские, на то бояре и поставлены, им и решать, — Гермоген попытался «соскочить с темы», но на конкретный вопрос всегда нужно требовать такой же ответ. Тем более, когда ясно, что тебя боятся, несмотря на первичный «наезд». Ибо только тот, кто опасается, стремится увести разговор в «сторону» — а это первый признак боязни.
— Боярам решать какого царя им к своей выгоде ставить?! То-то в Тушине князья вору служат охотно, хотя он рылом на первого самозванца не похож совсем. Но боярам этим решать, как им русскими землями править и какого царя ставить?! Вот выкрикнули Василия Шуйского, и что — вся земля за него встала, стоило очередному самозванцу появиться?! Да города один за другим отпадать стали — ибо не люб он земле Русской, не о ней он печется, а лишь о благополучии своем!
— Княже…
— Постой, ответь мне всего на один вопрос, владыко — ты в каком граде сейчас находишься?
— Дмитрове, — патриарх был явно раздражен, что его властно и бесцеремонно перебили. Иван же резанул вторым вопросом:
— Кому принадлежал сей град, когда был удельным?!
— Князю Володимеру Андреевичу Старицкому…
— Иоанн Васильевич меня удела отцовского лишал?! Али мертвым посчитал, чтобы все захапать по праву сильному, что не право, а злодейство. Так или не так? Так кто я в своем удельном граде?! Отвечай?!
— Ты государь в нем, это так. Вот только непонятно, а князь ли ты Старицкий на самом деле, али может быть случаем решил воспользоваться?!
«А вот это ты зря, старик, нельзя свое отношение показывать — ты ведь посредник. Это тебе кажется, что ты с козырного туза зашел, а на самом деле шестерку последней ставкой поставил. И теперь запляшешь на сковородке — тебе ведь точно на такой вопрос придется отвечать!»
— Любой самозванец, владыко, о шкуре и выгоде собственной печется, а настоящий правитель о пользе народной, сирых и убогих защитить готов, — Иван усмехнулся, пристально глядя в глаза патриарха. — Я рать собираю не для того, чтобы себя шапкой Мономаха увенчать, а смуту прекратить и ляхов с самозванцем из земли Русской изгнать. А там пусть Земской Собор решает, кому царем быть, а кто бесчестно и ложью венец царский напялил на себя, интригами бессовестными. Ты сам посуди — самозванец первым делом царем себя объявляет, а я к сему титлу стремлюсь?! Я государь в Дмитрове, мне сего титула достаточно, как и сестре моей, что королева Ливонии.
— Инокиня Марфа, государь Дмитровский и Старицкий — королева Ливонии, княгиня Мария Владимировна постриг приняла.
— Не о том пока речь, владыко. Она
