Простой советский спасатель 2 - Дмитрий Буров
— Васильич?
Старик молчал, сверля меня единственным нормально открытым глазом. Второй был полностью прикрыт опустившимся веком.
— Так что? Звоню?
— Н-е-э-т…
— Телефона нет? Так я в сельсовет звякну, чтобы родственникам передали…
Дед продолжать пристально на меня смотреть, никак не реагируя слова. До меня, наконец, дошло: одинокий, некому звонить… сердце сжалось, а перед глазами мелькнули картинки из моих сновидений: неподвижное тело в палате, вокруг жена, родители, даже тёща, будь она неладна.
Но это сны. По факту, если я жив и в коме, рядом со мной в том времени никого нет. Осознание собственного одиночества выбило из колеи. Я коснулся старческой руки, от души желая, чтобы старик понял: он не один. Фёдор Васильевич дернул краешком рта, и вдруг подмигнул мне.
Я улыбнулся, принимая его ответную поддержку.
— Васильич, мне пора. Загляну завтра, если пустят.
Хотя о чем это я, какое «если», попробуют пусть не пустить.
— Ты-ы… с-с-ыам… — корявый палец рабочей руки ткнулся в мою сторону.
— Сам, сам, — кивнул я головой. — се понял, все сделаю, как только доктор выпустит. Обещаю! Возвращайся в строй, скучно мне одному в палате-то, — я пожал деду руку и ушел.
В полумраке коридора долго стоял, переваривая мысль про смерть в одиночестве (тьфу три раза), и тотальную ненужность к старости. Жуткое ощущение, лежать вот так и знать: никому ты не нужен, то есть абсолютно никому в этом мире. Не знаю, хочет ли старик получить свой стакан воды, но, думаю, от простого внимания не откажется.
Я потопал в обратном направление, но по дороге решил заглянуть на пост, надеясь разговорить медсестру. Девчонки, как и ожидалось, на месте не оказалось. В сестринскую я лезть не стал: внезапно разбуженная женщина хуже татарина. «Это смотря как будить», — хохотнул я про себя. Но пришлось смириться с тем, что это не тот случай, когда такие вольности примутся на «ура».
Отложив все выяснения до завтра, я тихой мышью проскользнул в свое отделение, нырнул в палату, завалился в кровать и уснул сном праведника. Как ни странно, в эту ночь никакие сны мен не посещали, чему я несказанно обрадовался.
А утром медсестра Вера вместе с очередной порцией таблеток, уколов и градусника, пряча глаза и тяжко вздыхая, поведала о смерти Федора Васильевича. Ушел старик во сне ближе к рассвету. Верочка, выдавая мне назначенное, все порывалась что-то спросить, но так и не рискнула.
Оглушенный и раздавленный, я машинально принял, выпил, измерил все, что требовалось, и завалился в постель. Хотелось сто граммов, кофе и покурить, как и всегда, когда сталкиваюсь со смертью. Это снаружи все спасатели тертые калачи и циники, молча (или с матами) делающие свою работу. В спринтерском забеге наперегонки со старухой с косой мы часто проигрываем.
Не знаю, как в Советском Союзе, Бог миловал, трагедий с нашей семьей до определенного момента не случалось, но в современной России спасатели, наверное стоят на одной ступени рядом с учителями и медиками: всегда и во всем виноваты. Спасли — не так спасали, не спасли — кто бы сомневался.
Сколько таких историй на моем веку, и не сосчитать. Людская безалаберность и вера в собственное превосходство «уж со мной такого точно не случиться» приводит к таким трагедиям, отзвук которых остается в памяти надолго, если не навсегда.
Чет, Леха, что-то ты совсем расклеился! Тело молодое, а мысли стариковские! Оставить страдания, вперед, к решению поставленных задач. Я поднялся, выглянул в коридор, убедился в отсутствие внимания к моей палате, прикрыл дверь, на всякий случай припер её единственным кособоким стулом, и принялся обследовать тумбочку Федора Васильевича.
В глубине нашелся пакет, тщательно замотанный в чистую тряпицу. В нем оказались документы соседа, две пары ключей, крестик на веревочке и старая потертая черно-белая фотография. С фотокарточки на меня смотрели двое молодых мужчин. Один в форме, похожей на солдатскую, дореволюционную. Второй в гражданской одежде тех же лет. Никаких надписей, никаких дат или обозначений.
Поколебавшись, я забрал обе связки ключей и фотографию. Открыл паспорт и меня накрыло дежавю.
На меня с фотокарточки смотрело лицо моего отца. Так он выглядел бы на пенсии, если бы дожил до нее. Я тупо пялился на фотку и лишь спустя пять минут до меня дошло: фамилия скончавшегося дела — Лесаков. Однофамилец? Вряд ли. Ситуевина становилась все страньше и страньше. Сначала на дурацкой карте моё полное имя (то ли родственник древний, то ли однофамилец полный). Теперь в паспорте фамилия. Модет поэтому умирающий дед бормотал что-то про наследника? Принял меня за внука?
Анализатор в моей голове завис и принялся работать вхолостую, гоняя по черепной коробке бессмысленные вопросы: «Что за нафиг?! Что происходит? Какого черта? Кто виноват? Кто такой Васильич?!?»
Паспорт я закрыл, подержал в руках, снова раскрыл. Нет, не глюк, вызванный ударом по башке. Черным по государственному красивым почерком написано «Фёдор Васильевич Лесаков», год рождения… Ого… сосед революцию застал и гражданскую войну видел, да и в Великую Отечественную явно не дома отсиживался, если судить по наградным корочкам.
Кто же ты, Васильич? И кем приходится тебе студент Лесаков Алексей Степанович? Потому как батя у парнишки по отчеству, насколько я помню, не Федорович ни разу.
Паспорт и документы я положил на место, а вот ключи пришлось приватизировать. Поколебавшись, все-таки решил выполнить просьбу деда. Да и что врать-то самому себе: до нервной почесухи хотелось разобраться в происходящем.
Едва я припрятал ключи, в дверь толкнулись. Я торопливо оглядел палату и пошел открывать.
— Ты чего тут заперся? — поинтересовался Сидор Кузьмич с порога, быстро промониторил комнату, меня и только потом поздоровался. — Ну, здорово, попаданец.
Твою дивизию! Сказать, что я офонарел — это не сказать ничего. Не уверен, но, кажется, я даже с лица взбледнул. Сердце рухнуло куда-то ближе к копчику и там нервно пыталось наладить режим работы. Во рту пересохло, я пытался выдавить из себя улыбку, но, судя по недоумению в глазах бывшего мичмана, вышла скорее гримаса.
Откуда Кузьмич знает, что я попал в чужое тело из прошлого? Черт, неужто истории про переселение душ, которые я читал на любимом сайте, — правда? Было что-то в одной книге
