Леонид Смирнов - Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Незаметно мы пересекли джунгарскую границу и оказались вне закона. Теперь мы на чужой территории, и, случись что, нам никто не поможет. Хан в полном праве растереть незваных гостей в порошок.
За бортом царил мрак. Едва мы миновали последний сибирский поселок с освещенными окошками изб-пятистенок, земля словно бы исчезла вовсе. Пилот летел по приборам, а отечественному «железу» я не очень-то доверяю. Знаю, как порой халтурят сибиряки. Одна надежда на лет-чика-пилотчика: наверняка довел свою «птицу» до блеска, каждую гайку и тросик проверил сотню раз.
Сесть нам предстояло на освещенную кострами гладкую базальтовую плиту. Их разожгут два разведчика и-чу, на долгие годы обосновавшиеся в Джунгарии. Выйдя на верблюдах из разных оазисов и совершив изнурительный дневной переход по пустыне, они должны сойтись в одну точку, чтобы встретить нас. Вполне возможно, после операции они будут раскрыты. И тогда многолетняя конспирация, тщательно разработанные легенды — все насмарку. Но, похоже, Воеводу это не слишком волновало.
Время шло, а долгожданных огоньков во мраке все не было. Неужто аэроплан сбился с курса? Даже Назар Шульгин забеспокоился — то и дело заглядывал в кабину, с трудом пробираясь через заваленный тюками салон. И хотя лицо его было непроницаемо, мы чувствовали: плохи дела. Если промахнемся, придется кружить, раскручивая спираль. Риск, что нас обнаружат, вырастет многократно.
— Вижу огни! — на третьем часу полета радостно выкрикнул пилот. Воевода передал его слова, и мы воспрянули духом.
Конечно, это могла быть ловушка. Если кого-то из наших разведчиков поймали, ханские костоломы сумеют разговорить и камень. В их распоряжении богатейший арсенал восточных пыток. Но что такое джунгарские нукеры для тех, кто идет штурмовать «саранчовник»?
Аэроплан сделал круг над треугольником костров и пошел на посадку. Нас потянуло вперед, валя друг на дружку.
— Держи-и-ись!!! — прошипел Ефим, вцепившись в кожаную петлю.
Движки завыли, словно машина вошла в пике. И тут плита ударила по шасси, машина подпрыгнула. Взболтнуло всю аэроплановую начинку. Скакнул на полу груз. Слетев с сиденья, я упал на тюк с амуницией и вместе с ним сажень ехал по проходу, пока не уткнулся лбом в ящик с бомбометами.
Машину дернуло в бок, крутануло. Раздался треск, аэроплан затрясся. Машина рванулась и, будто освободившись, снова подпрыгнула. А потом опять, уже много легче, ударилась о плиту и побежала по ней. Наконец аэроплан замер. Скрип и скрежет затихли. Все!..
Пилот выпрыгнул из кабины, посветил фонариком, осмотрел крыло, затем выдвинул лесенку, поднялся по ней и распахнул дверь в салон. Внутрь ворвались прохлада и неповторимый аромат остывающего от летнего жара камня. Воздух имел здесь удивительный сладковато-горький привкус, он был совсем другой, чем в Сибири, хотя не так далеко мы улетели от родных мест.
Пилот стоял на фоне ночи, сняв шлем с наушниками, и пытался утереть им пот со лба.
— Ну что там? — спросил Назар Шульгин, единственный из нас, кто не оказался погребен под тюками.
— Угробили «птичку»… — пробормотал пилот. — Угробили, гады…
Аэроплан зацепил крылом за выступ базальтовой плиты, и крыло разломилось. Так что обратно пойдем на своих двоих.
— Да мы тебе новую купим, лучше прежней, — сказал летчику Воевода. Он был зол, но старался не подать виду.
— А ну вас!.. — Пилот хрястнул дверцей кабины.
И-чу поодиночке выбрались из заваленного амуницией и оружием салона. Оказалось, аэроплан замер на краю посадочной полосы. Еще десяток саженей — и мы бы ухнули на песчаные барханы с уступа высотой в трехэтажный дом.
Снаружи царила безлунная ночь — хоть глаз коли. Разведчики сразу потушили свои костры. Если нам повезло и огонь до сих пор никто не заметил, теперь нас сам черт не разглядит.
— Разгружаемся! — скомандовал Назар Шульгин.
И в свете карманных фонариков мы забегали, вытаскивая тюки и ящики из аэроплана. Разведчики нам помогали. Это были узкоглазые коренастые мужчины в светлых рубахах, шароварах и мягких сапогах. Они беззвучно сновали взад-вперед — будто не люди, а духи ночи.
Жара спала, и скоро холод вступит в свои права; а пока настали краткие минуты идеальной свежести, нежной, ласкающей кожу и легкие прохлады.
Мы грузили поклажу на двугорбых верблюдов. Это было непросто. Упрямые животные не хотели признавать чужаков и при каждом удобном случае норовили куснуть нас или хотя бы плюнуть. Мы успевали увернуться, и все же в этом идиотском соревновании приятного было мало.
Воевода посчитал, что ночью идти к «саранчовнику» слишком опасно. На пути полчища песчаных гадов, для которых эта проклятая пустыня — дом родной. В тысячах щелей, норок и гнезд сидят они, готовые выскочить и наброситься. Утром хотя бы видно, в кого стрелять. И потому в поход мы двинулись на рассвете — едва забагровел лилово-черный горизонт.
Незаметно подобраться к «саранчовнику» нам не удалось. Подвластные Царице Роя летучие мыши засекли аэроплан еще на подлете к базальтовой плите. И Царица имела в своем распоряжении полночи, чтобы собраться с силами и встретить незваных гостей.
Восемь верблюдов, которых вели разведчики, несли на себе часть нашего оружия, боеприпасы, амуницию и провиант. Мы шли пешком, зато налегке. Воевода шел во главе каравана, задавал темп и первым встречал опасность.
Мы добрались бы до «саранчовника» всего за пару часов, не мешай нам Царица. Однако наш поход затянулся и захватил самое жаркое время суток. Пекло было такое, что и грешникам в аду не снилось. Неподвижный воздух ложился нам на головы и плечи раскаленным тяжелым покрывалом. Нагревшаяся во флягах подсоленная вода была отвратительна. Я плавился, как сыр на сковородке, я подыхал от жары, ибо впервые в жизни очутился в самой настоящей пустыне, среди раскаленного песка. Он прожигал насквозь подошвы сапог и портянки, и только благодаря самозаговорам мы шли, не замечая боли.
Кто бы мог подумать, что жалкие пять верст мы будем преодолевать целых семь часов? Птицы пикировали, держа в когтях ядовитых скорпионов или тарантулов, и сбрасывали их нам на головы. Нужно было одновременно задирать голову, следя за сверкающими небесами, и внимательно смотреть под ноги — не такое это простое дело. Ядовитые змеи возникали словно ниоткуда и бросались на людей и несчастных верблюдов. Не всегда мы успевали вовремя заметить их и сделать точный выстрел.
Укушенные эфами и степными гадюками бактрианы опускались на колени, клали голову на землю и закрывали глаза. Хорошо хоть не глядели на нас с тоской и укоризной. Все приспособления верблюдов к суровой пустынной жизни не могли им помочь — ни способность обходиться без воды два месяца, ни умение делать по полсотни верст в сутки с поклажей до пятнадцати пудов, ни наличие толстых мозолей, спасающих от раскаленного песка. На каждого бактриана приходилось сразу по нескольку смертельных укусов.
Еще на первой версте мы потеряли четырех верблюдов. Часть поклажи перегрузили на уцелевших животных, но одеяла, половину еды и пять коробок с патронами и гранатами пришлось зарыть в песок. Потом атак стало меньше: жара действует на всех. Но теперь мы боялись шагнуть: вдруг из невидимой норы выскочит очередная ядовитая тварь и вопьется тебе в ногу? Рано или поздно даже самые натренированные органы чувств начинают уставать. И наша способность к сопротивлению слабела с каждым часом. Враги беспрерывно мерещились нам в танцующем от жара воздухе. Мы пытались разглядеть их сквозь черные круги, роящиеся перед глазами. Мы пытались услышать их сквозь кладбищенский звон в ушах. И медленно, страшно медленно шли вперед.
На третьей версте мы попали в заросли белого саксаула. Там была мертвенная тишина, и похожие на скелеты деревья тянули к небу свои белесые сучья толщиной с руку. Их окружали кучи сухих веток, которые отмирают в начале каждого лета. Скопившиеся за долгие годы ветви кое-где погребали под собой материнский ствол. Многие деревья давно погибли, но так и стояли мертвые. Ведь древесина саксаула никогда не гниет и настолько тверда, что о нее затупится самый острый топор.
Мы шли по извилистым проходам в саксаульнике. Хоть и густы были заросли, в них нет ни малейшей тени, и, казалось, жара душила еще сильнее — голые ветви ничуть не защищали от солнца, а переплетенные стволы преграждали дорогу возникшему было ветерку.
Когда позади осталась половина пути, наш караван растянулся. Мы едва передвигали ноги. Чудо, что ни с кем из нас не случился тепловой удар.
Ефим Копелев вдруг провалился по пояс в какую-то яму. Мы тотчас вытащили его за руки. Слава богу, он ничего себе не сломал и даже не вывихнул — лишь потянул связки. Это было начало нового испытания. Дальше ловушки встречались на каждом шагу. На ближних подступах к «саранчовнику» какие-то звери успели нарыть сотни, если не тысячи подземных ходов.
