Олег Измеров - Задание Империи
После закупок Виктор уединился на квартире, и, покончив со стиркой и вывесив белье на веранде, не теряя времени, принялся за очередную писанину — благо, предмет был знакомый еще со школьной военки. Он закончил часам к девяти и думал занести завтра, но тут в калитку постучал мальчишка-посыльный.
— Для писателя Еремина записка!
"С чего это вдруг? В редакции, небось, уже номер сверстали. Или Ступину какой срочняк?"
— Дядя, записка для вас, от дамы велено передать. Чаевых не надо, все вперед уплачено… — и пацан, передав листок, по-армейски сложенный треугольником, тут же смотался. Виктор развернул листок.
"Подруга уехала, оставила присмотреть за квартирой. После одиннадцати буду одна. На Саратовской… дом номер… Твоя…"
Листок был надушен чем-то похожим на духи "Кармен".
"Хорошо, что не "Жасмин" — его употребляют уличные женщины…"
Он поднялся к себе и окинул глазами комнату.
"А не с пустыми же руками идти. Интересно, сейчас что-нибудь работает? Заодно и в редакцию конверт кинуть, говорят, что там допоздна. "
Вечернее небо затянуло ровным слоем серых облаков без единого просвета, но было тепло и влажно; он вспомнил, что днем часто пели петухи, предвещая перемену погоды. Видимо, к утру намечался дождь.
"Саратовская, Саратовская… Это за линией будет, за Почтовой, где Крахтовские бараки стоят и теперь улица Карла Либкнехта. И где же это? Там мелкие кварталы и куча названий по городам. Где эта улица, где этот дом, где эта барышня… Да, актуальная песенка. Хотя стоп: мы же где-то недалеко там на свадьбе Фрола и Наташки гуляли, там шли и по дороге была Саратовская, еще что-то вспоминали по этому поводу… Да, точно, где-то между Угольной и Дальней. А по номеру дома — это в сторону Кладбища, но наверняка не доходя до Высокой, она теперь Азарова, тьфу, она же теперь так и будет Высокая…"
Бурмина уже не было, и Виктор передал конверт через секретаря, который, казалось, собрался оставаться здесь целую ночь. Кабинет Татьяны был закрыт. Работающий допоздна магазин Виктор сыскал неподалеку, на Губернской и прихватил там пару бутылок хорошего массандровского вина, шоколад и другой подходящей закуски; все это ему упаковали в большой пакет из толстой оберточной бумаги с веревочными ручками. Оставалось только побриться и погладиться.
К одиннадцати Виктор с пакетом в руке уже пересекал пути в районе переезда; пришлось немного постоять, пока "Щука", холеная и блестевшая, как иномарка, протаскивала товарняк на Рославль. Район за линией, несмотря на отсутствие построенных после войны двухэтажных домов, показался ему мало изменившимся. Запустения не ощущалось, деревянные домики стояли аккуратно, и даже дореволюционные бараки были обшиты дощечками, как сайдингом, и выкрашены красно-коричневой краской, видимо такой же, какая шла на товарные вагоны. В палисадниках росли цветы, подымались березки и ели, а пешеходные дорожки вдоль домов были посыпаны паровозным шлаком.
Угольную он нашел легко, по длинному одноэтажному зданию рабочего клуба, известному тем, что когда-то там проходили собрания революционеров. Саратовская оказалась неподалеку, в сторону Болвы, и шла параллельно реке.
Виктору эта улица как-то не особо понравилась. Если Угольная была широкой, посыпана щебенкой и на ней, хоть и нечасто, стояли фонарные столбы, то Саратовская была, скорее, переулком — узкая, с проезжей частью, зажатой между двумя канавами, необходимыми в этом низинном и сыром месте Заречья, и совсем без освещения. Последнее было совсем некстати, потому что уже начало темнеть. В одноэтажных бараках на несколько квартир, что тянулись по обе стороны, скупо светились отдельные окна — электричество здесь уже было проведено и в бараках, но народ селился небогатый. Из труб тянуло дровяным дымком, что-то куховарили. Правда, тут и собак не было.
"А у подруги, видать, не дворец. Хотя окраина тихая, народ, похоже, не бомжовый, работящий, в порядке жилье содержит. Вон заборчики ровно стоят, мусора не навалено."
Тем временем продолжало темнеть. Росшие по обочинам кусты и деревья придавали улице совсем уж мрачный и непролазный вид.
— Табачку не одолжите? Свой кончился, а курить охота…
Перед Виктором вырос плечистый мужик в кепке с круглой, как таз для варенья, физиономией.
"Ну вот. Тут и вломить могут."
— Сейчас поищем… — он сунул руку в пакет, чтобы в случае чего стукнуть бутылку о бутылку и отмахнуться "розочкой", но тут у мордатого в руке блеснул нож, а в спину Виктора уперлось дуло то ли револьвера, то ли обреза.
— Спокойно, дядя. Дергаться не надо.
— Ясно, — вздохнул Виктор. — Деньги, документы, одежда? Часы иностранные, или сувенир редкий, музыку играет?
— Себе оставь, — послышалось сзади, — с нами поедешь.
"Хреново. Отвезти подальше и убить, что ли решили?"
Мордатый тихо свистнул. Неподалеку зацокали копыта, и тот, что стоял за спиной, свободной рукой подтолкнул Виктора, чтобы тот отошел в сторону. Заскрипели рессоры.
— Повернись. Не спеша.
Виктор медленно обернулся и увидел, что в коляске торчит тот самый тип с усиками, которого он вчера заметил в Брянске. В руке у него чернел маузер, со стволом короче обычного и отъемным длинным магазином, патронов на двадцать. Впереди сидел возница с бородой, похоже, тоже в деле.
"Конкретные пацаны, однако. Не уличная шпана. И зачем я им понадобился?"
— Лезь в коляску. Только тихо, дядя. Чуть вякнешь… Секешь?
— Усек, в натуре, базару нет.
— Ля ка ты… — протянул мордатый, — никак, по фене ботает. На царевой даче бывал?
— Ходок не имел. Работа чистая, больше умственная…
— Чи-истая?.. По медведям, небось, а, писатель?
— А что? Нужен специалист?
— Ша! — огрызнулся усатый из коляски, — сюда вали, живо!
Виктор залез в коляску и поставил пакет. Мордатый чувак сел следом, так что выскочить можно было только через его труп.
— Трогай, — шепнул усатый вознице.
— Эй, извозчик! — раздался вдруг снаружи голос, похоже, принадлежавший женщине средних лет.
— Что там еще… — усатый прикрыл маузер лежащим на коленях пиджаком.
— Господа, не подвезете даму? Нам, кажется, по пути?
— Пошла вон, старая…
— Хам, — коротко и брезгливо ответил голос; раздался негромкий хлопок, и усатый, выкатив глаза захрипел. Тут же прозвучал еще хлопок, возница без слов повалился на бок. Мордатый дернулся, и только успел чуть привстать, как третий хлопок остановил и его, и он мешком вывалился наружу из коляски.
— Выходи, — произнес все тот же женский голос, обращаясь к Виктору, как к последнему, оставшемуся в живых, — поможешь. Шмутки оставь.
Виктор осторожно вылез, прихватив все-таки барсетку с собой. Неудобно как-то бросать на месте преступления паспорт со своей фоткой, пусть даже и образца 21 века.
Перед ним стояла женщина лет сорока, в темном платье и темном кружевном платке, в одной руке держа большой дамский ридикюль, а в другой — полицейский "Вальтер" с глушителем.
— Тащи этого, — она указала пистолетом на труп мордатого, — в канаву. И без всяких там.
— Мадам, при столь весомых аргументах у вас на руках…
— Потом поговоришь. Тащи.
Виктор нагнулся и осторожно приподнял мордатого, стараясь не запачкаться в крови.
— Та-та-тахх! — раздалась из коляски короткая очередь, и мгновенье спустя из нее выпал упущенный из слабеющих рук тяжелый маузер. Женщина дернулась, схватилась за грудь, и начала падать навзничь.
Виктор понял, что самое время делать ноги. Носком ботинка он отфутболил упавший подле него маузер и рванул вдоль по Саратовской, завернув в первый попавший проезд. Домчавшись до Угольной. Он свернул в сторону путей и тут же налетел на двух полицейских, уже встревоженных выстрелами. Скрытность дальнейших действий исключалась.
— Господа! — закричал Виктор, бросаясь навстречу блюстителям порядка, — помогите! Там убивают!
— В чем дело?
— Там, на Саратовской… Я шел, услышал выстрелы… Темнота, ничего не видно… Там извозчик стоит, трупы кругом, я побежал за полицией… за вами то есть.
— Проверим, — сказал полицейский, по чину старшина, вытаскивая из кобуры наган, — а людей-то чего не позвали?
— Так трупы одни… что людей без оружия звать?
— И то верно, — согласился старшина и оглушительно засвистел в свисток. Где-то на соседних улицах послышались ответные трели.
— Следуйте за нами…
— Федор, проверь в коляске.
Старшина водил по месту преступления карманным фонариком.
— Тут тоже одни трупы. Двое. И гильзы от маузера. А самого оружия нет.
— Мне что-то под ноги попадалось, я откинул ногой. Вон там посмотрите.
— А пакет чей в коляске?
— Мой пакет. Я лазил смотреть, может, кто живой. От волнения забыл.
— Больше ничего не трогали?
