Евгений Токтаев - Орлы над пропастью
Ливия давно привыкла справляться со всем сама. Отсутствие мужчины вовсе не тяготило ее, никакие хлопоты не могли бы омрачить размеренной жизни, если бы не появляющийся на пороге, раз в несколько лет, Аппий Прим.
Костоправ, будто у себя дома, прошел в спальню и довольно бесцеремонно растянулся на ложе.
— Устал что-то.
Ливия прислонилась к дверному косяку и сложила руки на груди. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным, из-за чего злые языки разносили сплетни, что это никакое не лицо, а маска. Если бы они знали, как недалеки от истины!
— Ты встретил его?
— Да.
— И что?
Алатрион потянулся.
— Мило поболтали. Вполне разумный малый, говорить с ним можно. Но он никто. Мне нужен Телесин.
— Почему он?
— Похоже, у самнитов он единственный остался в авторитете. Тебе что-нибудь известно о нем?
— Немногое. Телесин в Рим не приедет.
— Я знаю.
Алатрион взял с блюда, стоящего на маленьком столике возле ложа, большое красное яблоко и вкусно захрустел. Ливия терпеливо ждала продолжения.
— Дела идут не слишком хорошо. Я бы даже сказал, скорее плохо.
— Иначе бы ты не появился здесь, — заметила Ливия.
— Ты не рада меня видеть?
— Я слишком долго живу спокойной размеренной жизнью. У меня крыша течет, на втором этаже пол пора перестилать, скрипит. Ко всему, пустила два месяца назад нового жильца, так он чеканщик, работает дома, мне и в голову не пришло, как это будет. Целыми днями стучит. У меня уже и ночью в ушах звенит.
— Сочувствую, — саркастически хмыкнул костоправ, — сожалею, что опять придется тебя потревожить.
— Ты только это и умеешь... Ладно, Прим, я еще не забыла, как меня зовут и зачем я здесь.
— Зато забыла, как зовут меня, — одобрительно кивнул головой Алатрион, — молодец.
Ливия улыбнулась.
— Я даже мысленно тебя называю Аппием. Хорошо меня выучил.
— Никогда в тебе не сомневался.
— Ты просил устроить встречу с самнитом, я ее тебе устроила. Дальше что?
— Он вообще-то оск, — уточнил Алатрион, — как мы недавно выяснили. Дальше я поеду с ним в Беневент. Ты ведь, как всегда права. Телесин в Риме сам не появится. Придется тащиться к нему, в Беневент. Этот парень, Армилл, дал понять, что если проситель на этот раз я, то и шевелиться пристало мне. Что ж, справедливо, но они там немного оторвались от реальности. Сейчас ситуация не такая, как три года назад, и эта горстка толи отчаянных храбрецов, толи отчаянных идиотов, а скорее все вместе, погоды не сделает. Телесин не столь сейчас важен, как важен был Муцил. Не тот размер. Мне нужны выходы на рыбу покрупнее. На кого-нибудь из марианской верхушки, кто поумнее.
— Марианцы не станут с тобой разговаривать.
— Прямо сейчас, нет, — согласился Алатрион, — боюсь, что и через самнитов их не проймешь. Но когда мужчины бессильны, в игру вступают женщины, не так ли, Ктимена?
Ливия приподняла бровь.
— Три года не слышала, как звучит это имя. Чего ты хочешь, Прим? Погубить мою нынешнюю репутацию? Зачем было играть целомудренную домну, если в нужный момент тебе потребовалась не Ливия Терция, а Ктимена Коринфская?
— Вы мне нужны обе, — Алатрион потянулся, — отдохнуть хочу. Утром я уеду, оставлю тебе письменные инструкции. Чего-то я сегодня... переусердствовал. В непривычном направлении.
— Да уж, — поморщилась Ливия, — с десяти шагов разит, как от винной бочки.
— За запах не сердись, а насчет остального... ты же меня знаешь, я способен контролировать опьянение.
— Возможно, напрасно.
— Думаешь? Мне подобное в голову не приходило. Надо как-нибудь попробовать нажраться всерьез.
Ливия фыркнула, изящно прикрыв рот ладонью, как подобает благовоспитанной матроне, хотя она и не была матерью фамилии. Костоправ снял сандалии и стянул тунику через голову.
— Ты еще помнишь тот танец, с ножами?
— Хочешь, чтобы я станцевала? — спросила Ливия.
Алатрион кивнул.
— Музыки нет.
— Не беда, я ее воображу.
Ливия усмехнулась и расстегнула поясок.
Ганник с трудом разлепил веки и тут же вновь зажмурился: маленькое окно выходило на восток, и поднимающееся солнце, едва его лучи нащупали себе дорожку, ворвалось в комнату, резанув галла по глазам. Некоторое время он щурился, привыкая, но наконец, открыл глаза. Галл лежал на кровати одетый, только без сандалий. Голова трещала, как будто по ней били молотом. С трудом повернувшись на бок, он учуял кислый резкий запах, идущий откуда-то снизу. На полу возле изголовья стоял глиняный ночной горшок. Приподнявшись на локтях, Ганник заглянул внутрь.
— Не помню, как блевал, — язык приходилось ворочать с невероятным усилием.
— А что помнишь?
Галл повернул голову на голос. Аппий сидел на полу, на тюфяке в углу комнаты, и не глядя на галла, писал что-то на двойной восковой дощечке.
— Меня помнишь?
— Тебя помню...
— Хорошо.
— ...как пили помню. Как здесь очутились... не помню. Мы где, почтенный Аппий?
— У меня дома.
— Где?
— В моей комнате. В инсуле. Я притащил тебя сюда и положил на кровать.
— А как же таверна?..
— К воронам таверну. Воздух там какой-то спертый, опять же, отхожее место через улицу воняет.
— Ты деньги-то забрал назад?
— Какие?
— Ну... те, что ты заплатил. За меня.
— И это помнишь? Очень хорошо. Амнезию диагностировать не будем.
— Амне... что не будем делать?
— Амнезия. Это по-гречески. Беспамятство. Я сказал, что распознавать в тебе беспамятство не будем. Скорее уж во мне. Деньги-то я, по правде сказать, забыл.
— Вообще-то я не жалуюсь на память и долги не забываю.
— Не сказал бы, что это дурное качество, — согласился костоправ.
— Почему на кровати я? Тут же у тебя всего одна кровать.
— Потому что блевать сверху вниз гораздо ловчее.
— А-а.
Галл осмотрелся, насколько позволяла подвижность затекшей шеи. Комната небольшая и крайне бедно обставлена. Из мебели только кровать. Ни стульев, ни стола, ни сундука для вещей здесь не обнаруживалось. Штукатурка на стенах кое-где облупилась, обнажая кирпич. Пожалуй, самой примечательной деталью интерьера были бесчисленные автографы предыдущих съемщиков. Сакральная фраза "Здесь жил..." встречалась столь часто, что на стенах уже не осталось живого места.
На окне сидел большой серый кот и таращил зеленые глаза на похмельного галла. Ганник устроил коту гляделки, но тому подобное занятие не понравилось, и он мягко, совершенно бесшумно спрыгнул на грязный пол.
— Не топай, зараза, — поморщился Ганник.
Кот, более не удостоив галла взглядом, подошел к горшку, понюхал его, после чего, распушив хвост, гордо удалился из комнаты через чуть приоткрытую дверь. Щелка была невелика, и коту пришлось протискиваться, растеряв во время этого процесса всю свою царственную важность.
Комнату с севера на юг вальяжно пересекал рыжий таракан.
— Зато здесь нет мышей, — философски заметил Алатрион.
Он аккуратно сложил половинки вощаной дощечки, убрал стило в кожаный футляр и протянул Ганнику кружку с белой жидкостью.
— Вот, выпей. Полегчает.
— Что это?
— Молоко. Помогает при похмелье
Ганник отпил. Молоко было козьим.
— Где ты его взял?
— Купил. Пей, не отвлекайся.
Ганник выпил все до дна и вернул кружку.
— Чем ты собираешься заняться? — спросил Алатрион.
Галл потер ладонями виски.
— Работу буду искать.
— Какую?
— Ну... Что я умею... Бошки проламывать. Телохранителем или вышибалой.
— Я так понял, что тебя здесь никто не знает, а рекомендовать некому. Как ты собираешься убедить работодателя платить и довериться незнакомцу?
— Как обычно. Выкину его человека. Вот он меня и возьмет. Хотя бы хозяин вчерашней таверны, к примеру.
— Интересный способ.
— Все так делают, кто ищет подобной работы.
— Никогда об этом не слышал.
Костоправ замолчал, покусывая губу и явно что-то обдумывая.
— Все-таки, зачем ты приехал в Рим?
Ганник не ответил.
— Ты ведь, не охранителем собираешься наниматься, а скорее, наоборот. Как в прежнее время.
— Это уж, как доведется...
Повисла продолжительная пауза, в течение которой Алатрион пристально смотрел галлу прямо в глаза. Ганник не выдерживал его взгляд, в висках застучало еще сильнее, какая-то неведомая сила вынуждала его вывернуться наизнанку перед этим, совсем незнакомым, в сущности, человеком. Раскрыть душу, всю, до самых темных ее уголков... Лицо галла побелело, лоб покрылся испариной. Даже отвернувшись в сторону, не видя Аппия, Ганник всем нутром чувствовал, как его жжет пристальный, какой-то... не людской взгляд костоправа. Его, как котенка подняли за шкирку, повертели из стороны в сторону, встряхнули, взвесили, измерили. Галл нашел в себе силы посмотреть костоправу в лицо. С глазами Аппия происходило что-то страшное: зрачки чудовищно расширились, исчезла радужка и белки. Ганник отшатнулся, как от пламени костра, внезапно опалившего лицо. Морок исчез, так же внезапно, как появился.
