Герман Романов - Меч без ножен. «Помирать, так с музыкой!»
— Хуже! Враги церкви и империи сплотились, и нас ждут тяжелые времена. А потому нужно действовать…
— Святой отец! — Дверь в кабинет внезапно отворилась, и в кабинет вошел брат Франциск, держа в руке свернутый в трубочку пергамент. — Вам послание от его святейшества из Лиенца…
Вот только глаза смиренного монаха на секунду загорелись яростным огнем, опалившим сгорбившуюся фигуру моментально преобразившегося в нищего Варды Склира.
— Иди, сын мой, я сейчас! Только исповедую этого беднягу! — прежним голосом отозвался отец Бонифаций, сумевший взять себя в руки при виде предателя. Монашек поклонился и вышел из кабинета, нарочито бережно и плотно прикрыв за собою дверь.
— Отдайте это письмо командору или брату Павлу, я не хочу рисковать!
Трубка свернутого пергамента исчезла в сутане нунция. Лицо эпарха раскраснелось, ноздри породистого носа задрожали — грек уже жил в преддверии схватки, поняв, что попал в западню.
— Постой, сын мой! — Нунций схватил его за рукав. — Возьми этот меч, он всяко лучше того кинжала, что ты прячешь в своем рубище.
Варда Склир схватил короткий клинок, сделал им несколько неуловимых взглядом взмахов и тихо засмеялся, ощерив белоснежные зубы в страшном оскале изуродованных губ.
— Это же фехтовальный меч, каким я занимался в Палатине! Вы имеете превосходный вкус, святой отец!
— Я тоже в молодости участвовал в поединках, — тихо произнес отец Бонифаций, прекрасно знавший на своем опыте, как смертельно опасны византийцы в схватках на мечах.
Знатные эллины, обученные с детства, могли рубиться и против десятка обычных воинов одновременно, причем у последних было очень мало шансов на победу. Даже могучая сила и отчаянная смелость немного стоили в такой схватке перед отточенным мастерством, знающим сотни хитрых приемов и уловок.
— Я открою тебе потайную дверь, пусть хоть это даст тебе немного времени, эпарх! Ты выйдешь из дома напротив, и твои враги могут не ждать твоего появления со спины!
— Спасибо, святой отец! — Грек хищно осклабился и тут же улыбнулся. — Но как же вы?
— Выкручусь, скажу, что не хотел, чтобы нищий выходил через главную дверь. Такое раз уже было, и тогда, когда брата Франциска услал с поручением в Прагу!
Нунций открыл дубовую панель, искусно подогнанную с другими, за ней пахнули холодом каменные своды, и сильной рукою воина схватил Варду Склира за рукав:
— Подожди! Ответь только на один вопрос. Я ошибаюсь или нет, но все эти годы командор фон Верт провел в Византии?!
— Его у нас не было! — усмехнулся эпарх. — Но одну девицу он недавно обучил разным постельным тонкостям, о которых даже на изощренном Востоке не ведают. Рисунки подобных утех я видел только в индийском трактате «Камасутра», который мне показывали под большим секретом наши книжники из императорской библиотеки. Такому делу по изображениям не научишься, нужен долгий опыт и мастерство…
— Он нарушил целибат?!
Отец Бонифаций в ужасе отшатнулся, но грек схватил его запястье в стальные тиски своих пальцев.
— Командоры обета безбрачия не дают! Он никого не исповедал и не причащал, а потому не совершил святотатства. К тому фон Верт сейчас хоть и глава ордена, но не великий магистр, который рукополагается папой. Так что индийский опыт тут не во вред. Наоборот… Над одним только ломаю голову вот уже три дня — какие же тайные дела командор вершил на Ганге? Какое поручение ему мог дать гроссмейстер?
Эпарх потер ладонью лоб, было видно, что эта мысль на самом деле его тревожила и он не находил на нее ответа, и повернувшись к нунцию, Склир властно произнес, почти приказал:
— Постарайтесь вызнать все через купца Заволю, святой отец. Он наш человек и по настоянию командора стал мужем этой девки. И сам исповедуй ее! Прощай! Хайре!
Грек учтиво поклонился нунцию, который быстро перекрестил склонившуюся голову, и, крепко сжимая в ладони меч, упругим шагом воина вошел в каменную темноту хода…
ГЛАВА 7
Пламя одинокой свечи не могло полностью разогнать ночную тьму, но давало достаточно света, чтобы был виден на столе кувшин кислого вина с тремя кубками да расстеленный лист пергамента, служивший картой для троих собеседников, самых влиятельных и старейших братьев ордена Святого Креста.
Напряженное молчание воцарилось надолго, и первым его нарушить решился отец Павел:
— Чехи и поляки грызутся между собой, это так. Но такой лакомый кусок, как Плонск, они ни за что не отдадут. Нас ждет большая война, брат-командор, вести которую мы не сможем. Тем более в спину нам сразу ударит пан Сартский…
— Не ударит, — уверенно произнес Андрей. — Хотел бы, но пока не может. Он сейчас болен, а потому выступления его войск не состоялось вслед за нападением хирдманов, чего я так сильно опасался. Но и нам не стоит терять драгоценное время, тем более словаки уже выражают недовольство затянувшимся прозябанием в Белогорье. Да и почти все запасы подъели, орава у нас та еще!
— И что делать? Сожрали тут все, ты тут прав, кормить скоро будет нечем. Да еще «красных» на добрую сотню увеличилось! — Ульрих задумчиво посмотрел на собеседников с немым вопросом: «А сами что весной есть будем, если зимою все припасы скормим?!»
— Не нужно отправлять их обратно за горы, пока перевалы не замело, как вы предлагаете! — Андрей напряженно улыбнулся и сказал самое важное, то, что боялся вымолвить даже в горячечном бреду: — Надо напасть первыми и разгромить панское воинство! Они нам все равно жизни не давали и не дадут! А раз так, то упредим их и начнем войну незамедлительно.
По мере того как командор говорил, лица обоих его сотоварищей вытягивались от изумления. Первым опомнился Ульрих, дрожащими от волнения пальцами вцепившись в рукоять меча.
— Мы рискуем остаться в полном одиночестве, начав этой зимою неправедную войну…
— Потому что начнем воевать зимою или потому что неправедную?! — с гневом выдохнул командор и повернул свое пышущее яростью лицо к старому священнику.
— Паны от нас почти все села оттяпали, пользуясь моментом, а мы не можем вернуть их обратно?! Да помилуйте! Скажи нам, брат Павел, сколько раз ты обращался к самому папе, чешскому королю или польскому князю, требуя прекратить грабеж орденских владений? И что — паны все с извинениями вернули?!
Священник засопел, тоже ухватившись за меч. Да и что было говорить в ответ и заново вспоминать то чувство горького унижения и бессилия, которое его охватывало все эти прожитые годы. Ульрих тоже промолчал, лишь желваки катались под кожей на скулах.
— То-то же, братья! Мы уже потеряли моравские и богемские замки, выведя оттуда крестоносцев…
— Я не знал, что приказ подложный…
— Я не про то говорю, брат Ульрих, и не виню тебя в этом! Так что не кори себя напрасно!
Андрей неожиданно тепло улыбнулся, и рыцари разом заметили, что если раньше командор говорил о потере с горечью, то сейчас в его словах чувствовались совсем иные эмоции.
— Эти богемские и моравские замки были чемоданом без ручки — и нести тяжело, и бросить страшно. Это мешок такой огромный, без пришитых помочей, и в обхват не возьмешь, и на плечо не взвалишь! И как его нести прикажете? Это же маета одна!
Крестоносцы не ответили на шутку — потеря давних земель их угнетала. Еще бы — всегда была опора, а тут ее лишились, а потому Андрей заговорил с задором, излучая нездоровый оптимизм, типа «не все так плохо, будет гораздо хуже».
— Наоборот, нам следует поблагодарить судьбу! Раньше орден был силен и разбросанность его замков не мешала, а помогала, ибо мы контролировали многие земли, а сила была такова, что ни один из властителей не рисковал оскалить на нас свои клыки. Но с Каталауна все разом переменилось, нас стали рвать по кускам, а мы не в силах удержать наследие, сдавали замки один за другим, лишаясь сил…
Старые рыцари опять засопели, с горечью глядя на карту, на которой были нарисованы прежние владения от Лабы до Вислы и нынешние — небольшое вытянутое пятно в горах на юге и маленькое белогорское пятнышко на севере, от которого до Вислы была добрая сотня верст.
Только командор не печалился вместе с ними, а продолжал загадочно улыбаться.
— Мы уступили территорию, но зато сейчас мы стянули все свои силы в кулак, присоединив словаков и ополчив белогорцев! Но если будем сидеть на месте, то в следующем году проедимся так, что нас голодных запросто раздавят. Нам нужно не только вернуть все орденские владения обратно, что принесут дохода на порядок больше, чем потерянное в Богемии, но и прирастить их, и главное — занять Плонск.
— Но чехи…
— Да ничего они не сделают. Они, как их заклятые друзья поляки, предпочтут, чтобы Плонск отошел к ордену, а не стал обглоданной костью, за которую сами продолжат лить кровь. Тут одна мысль сработает: пусть я ничего не получу, но и пан, что много крови выцедил, ничего не поимеет. Вот так-то! Да и не внакладе они останутся от такого размена!
