Василий Панфилов - Улан. Трилогия
Разумовский пришёл в восторг:
— Хорошо-то как! Понятно всё, не то, что у этих… — погрозил он кулаком неведомым "этим", — проси что хочешь!
— Да что просить-то? — удивился улан. — Напечатай (они перешли на "ты") да раздай по полкам – вот лучшая награда.
Фаворит императрицы остолбенел и уставился на новоявленного писателя вытаращенными глазами. Затем внезапно кинулся обниматься, со слезами на глазах.
Несколько минут спустя ситуация немного прояснилась – Разумовский настолько привык к просителям и откровенным ворам (нередко титулованным), тянущим у него из покоев всё, что не приколочено, что реакция нормального человека поразила его до глубины души.
Принц не был бессребреником, но и денег требовать не собирался – гораздо выгоднее ему казалось иметь могущественного человека должником. Мало ли – чины приятелям попросить или ещё что…
В итоге получил кольцо со здоровенным бриллиантом в качестве подарка, полторы тысячи золотых из стоявшей на столике шкатулки (больше там просто не было) и клинок:
"Я слыхал, ты клинки хорошие собираешь. Держи вот – индийский тальвар из настоящего вуца"[91]
Сколько стоил клинок из настоящего вуца,[92] попаданец только догадывался – всяко больше своего веса в золоте. Да и перстень – бриллианты пока что стоили очень дорого[93]. Помимо ценных подарков, получил он и искреннего друга-покровителя.
Напечатали за счёт самого Разумовского[94] в количестве пятиста экземпляров, кои и раздали по гвардии – одна на роту и армии – одна на полк. Около сотни экземпляров попали во всевозможные учебные заведения, вроде того же Шляхетского корпуса, а оставшиеся разобрали придворные – книги фаворит просто сложил у себя в покоях, прекрасно зная повадки титулованного ворья…
Развлекая болеющую императрицу, инспектируя армейское имущество и занимаясь написанием книг, Владимир почти не встречался с Петром Фёдоровичем – наследник весьма скептически относился к безалаберному двору Елизаветы и жил отдельно, нечасто появляясь на постоянных праздниках. Будущий император достаточно равнодушно отнёсся к улану, а позже при редких встречах окидывал его неприязненными взглядами.
Причина выяснилась случайно – Разумовский считался человеком Екатерины, хотя именно "считался", ведь бесхитростный фаворит привечал всех. Объясняться пришлось через Воронцову, любовницу Петра. Рослая, габаритная, на диво спокойная и добродушная девица красотой не блистала, но и уродкой не была – как бы там ни злословила партия Екатерины.
— Я вообще не собираюсь встревать в ваши баталии, — не слишком откровенно сказал попаданец. — Это их брак и их отношения, так что сами пусть и разбираются. Разумовский тоже вряд ли на чьей-то стороне – характер не тот.
— Да я Петру постоянно об этом говорю, но жена его совершенно запутала, интриганка, — простодушно сказала Воронцова.
В следующий раз, столкнувшись в коридорах дворца, наследник был вполне любезен с попаданцем, но в меру – просто дал понять, что понял и оценил его слова.
Екатерина после слов о невмешательстве в супружескую жизнь тоже успокоилась – до этого она откровенно с ним заигрывала, впечатлённая как внешностью улана, так и боевыми подвигами. Да и чего греха таить – происхождение тоже играло какую-то роль. Ну а раз потенциальный кавалер столь открыто выразил нейтралитет, то не стоит и лезть – баба она была всё-таки умная.
Вскоре после разговора о нейтралитете князю выделили новые покои во дворце. Что было тому виной – заявленная политическая позиция, вмешательство Разумовского или самой императрицы, было не ясно – выделили и всё тут.
— А неплохо, — сообщил Тимоня, деловито командующий лакеями, — просторно.
Простор и правда был – спальня самого князя, зала, кабинет и несколько небольших комнатушек, которые можно было приспособить как для слуг, так и под кладовки.
— Княже, я сюды заселюсь, можно? — денщик показал на небольшую, узкую комнатушку без окна.
— Да заселяйся, — отмахнулся командир, — а то я не понял, зачем тебе комната с двумя входами.
— Ну так, — осклабился слуга, — вестимо – баб водить, да так, чтобы тебя не тревожить.
Главным в новых покоях была не площадь, а расположение – были они неподалёку от покоев государыни и тем самым она давала понять окружающим своё расположение. А поскольку, несмотря на свою легкомысленность, по мужикам она не бегала, то ситуация окружающими была воспринята однозначно – Грифича императрица воспринимает как родственника.
Глава четвёртая
Одну из соседних комнат Владимир оборудовал под спортзал – с разрешения государыни.
— Да нешто тебе фехтовального зала мало – железяками-то размахивать?
— Да там не только железяками, — засмеялся спортсмен, искренне считающий, что все должны разбираться в спорте.
— А что ещё? — удивилась императрица. — Ну, канатов да лестниц верёвочных повесить парочку…
— Давай[95] сделаю, да посмотришь, а то буду сейчас руками разводить.
На том и порешили.
Подготовка зала отняла больше двух недель – ну нет пока спортивных магазинов… Несколько типов канатов и верёвочные лестницы удалось достать у моряков. А вот перекладины, брусья, боксёрские груши, спортивное железо – с этим были проблемы. Точнее говоря – гири он просто-напросто купил. Оказалось, что их достаточно широко использовали в торговых рядах, да и формы встречались достаточно привычные. А вот со штангами пришлось повозиться и заказать у литейщиков почти полтора десятка цельнолитых. Увы и ах, но "классические" тренажёры были пока либо попросту невозможны, либо крайне дороги.
Взять хотя бы обычный гриф от штанги, привычный попаданцу – сделать-то его можно и сейчас, вот только сталь такого качества сама по себе стоит достаточно дорого, да соответствующая обработка… И так со многими привычными вещами.
— Эк у тебя богато, — подивилась Елизавета, войдя в спортзал с небольшой (человек на двадцать) свитой, — да и сам ты одет чудно.
Чудно – это банальнейшие широкие штаны из полотна да столь же банальнейшая рубаха с широким вырезом. Впрочем, для дворца наряд и в самом деле непривычен.
Следующие двадцать минут попаданец демонстрировал упражнения, комментируя после каждого – зачем оно вообще нужно и какие группы мышц развивает.
— Интересно-то как, Лизонька! — восторженно сказал Разумовский, — в армию такая метóда не пойдёт, а вот недорослям дворянским да гвардии лишним не будет.
— Неужто все такое смогут, — с явным скепсисом спросила императрица.
— Да нет, конечно – кто лучше, кто хуже, — ответил спортсмен.
— Лучше? — уцепился за слово фаворит.
И… Владимиру пришлось показывать класс боевого паркура[96] – не так красиво, как в будущем, но более… целесообразно. Все прыжки он совершал с клинками, пиками и ружьями, так что смотрелось представление сильно.
— Вот как-то так, — сказал он тяжело дыша, — для всех такая подготовка не нужна, но абордажникам (здесь придворные стали многозначительно переглядываться – судя по всему, они "раскрыли" тайну, где все эти годы был князь), да пластунам.
— Экий ты шустрый! — восторженно сказала чрезвычайно довольная императрица, — а то я когда увидела эти стенки из брёвен и кирпичей посреди зала – подумала было, что спятил князюшко. А тут вон как – абордажников да пластунов готовить предлагаешь!
Она стала частенько захаживать в зал, наблюдая за тренировками Грифича.
— Как тебя с сабелькой в руке, да в рубахе мокрой увижу, так сразу молодость вспоминаю, — с ностальгией в голосе обмолвилась она. Остальных зрителей по большей части удалось отвадить, просто закрывая двери.
— А что это ты делаешь? — раздался детский голос у двери. Та-ак… В голове у улана моментально щёлкнули соответствующие ролики – открыть двери без его приказа могли только в том случае, если на тренировку решила поглядеть сама императрица или кто-то из особо высокопоставленных вельмож – вроде Разумовских, Воронцовых или Шуваловых. Соответственно…
— Тренируюсь, ваше высочество.
— А-а, бабушка говорила про тебя. Ты князь Грифич, да? И зови меня Павлом – ты тоже высочество.
Сказав такое, ребёнок весело засмеялся, улыбнулся и попаданец. Нет – не ради лести, просто был он такой милый[97] и непосредственный, что само как-то… Няньки вскоре забрали ребёнка, но через несколько дней он появился снова.
— Не докучает он тебе? — спросила как-то невзначай государыня.
— Нет, матушка, ребёнок славный, воспитанный очень.
— Ну и добро, — довольно закивала та головой.
