Попытка возврата - Владислав Николаевич Конюшевский
Первым спрыгнул зам, а я за ним. Лететь было невысоко — чуть меньше трех метров, поэтому мягко приземлившись на загудевший досками пол, сжимая в одной руке пистолет, а в другой фонарик, я ломанулся за успевшим уйти вперед Шарафутдиновым. Скользнув фонарем по стенам, отметил, что мы слегка промахнулись — ход был запасной, хотя исходя из слегка примятой вокруг травы, я держал его за основной. Ну да ничего! Сейчас свернем за поворот и окажемся в бункере! Впереди послышался какой-то лязг, прозвучала короткая автоматная очередь, два пистолетных хлопка, кто-то со стоном крикнул: «Кур-рва!», и я наконец вылетел к месту действия, сразу включившись в дело. Саданув рукояткой браунинга по башке какому-то мужику, стоящему в проходе, ударом ладони отбил ствол автомата, который поднимал второй. После чего, добавив несостоявшемуся стрелку по яйцам, отобрал СТЭН, забросив его в угол, и прыгнул дальше.
Но дальше был только Марат. Не понял… все, что ли? Осветив помещение, осознал, что действительно — все. На ногах были только мы с напарником. Остальные шестеро противников в разных позах сидели и лежали на полу. Двое, видимо в поисках оружия, тупо шарили перед собой руками, пока их точными пинками не приголубил Шах. Еще один тихо скулил в углу, хватаясь то за простреленное плечо, то за раненую ногу. Очевидно, определиться не мог, где больнее. Еще один, напротив, блажил во весь голос, держась за голову. «Мои» лежали тихо и воплями слух не оскверняли. Выключив наконец фонарь (света аккумуляторной лампы, упавшей на пол, но не разбившейся, вполне хватало), я спросил:
— Ты живой?
— Норма, командир. Оглох только на левое ухо. Вон тот мудак прямо над головой очередь дал.
— Тогда вяжи их, пока не очухались, а я проконтролирую!
Шах, доставая веревку из кармана и свой НР из ножен, ухмыльнулся:
— Так быстро они не очухаются. Вон тот подраненный и тот, которого ты срубил, по-видимому, удачно стояли во время взрыва хлопушки, поэтому хоть что-то видели, когда за оружие хватались. А остальные — как кроты сейчас. Да и звуковой волной их всех приложило неплохо…
— Точно. Но и нам повезло, что это схроны, а не бункеры с противогранатными поворотами и большой площадью.
Шах кивнул и, закончив скручивать руки очередному «языку», доложил:
— Все. Веревка закончилась.
— Держи мою.
Кинув напарнику кусок стропы, я свистнул:
— Фьюить! Эй, наверху! Давай сюда двоих! — И пробурчал под нос: — Не командирам же эти туши таскать…
Стоящие сверху и давно ждущие эту команду бойцы через несколько секунд оказались рядом и сноровисто принялись оттаскивать упакованных «языков» к выходу. Увидев среди спустившихся кимовского парня, которого мы оставили на дороге, я спросил:
— О! Вы уже здесь? Быстро бегаете!
— А, — тот отмахнулся, — добежали-то мы быстро. До плеса. А куда точно идти, поняли лишь когда первый взрыв услышали.
— Ладно, тогда дальше разбирайтесь здесь сами. Пленных и оружие наверх. Барахло — тоже. А мы потопали… Пошли, Марат!
Выбравшись из этой норы, я с удовольствием закурил и молча принялся рассматривать, как «невидимки» шустро растаскивают извлеченных из-под земли поляков подальше друг от друга и тут же приступают к «потрошению». В принципе пленные ломались недолго. Уже через три минуты мы знали, кто именно их командир, а еще через пять — Томаш Заремба начал давать показания — что, где и как. Правда, глав-диверсант свои слова периодически перемежал стонами и воплями насчет того, что «я ослеп», но после подбадривающих тычков продолжал исправно выдавать информацию.
Слушая его, я мысленно гладил себя по голове и делал страшные глаза Шарафу. Ай да мы! Ай да молодцы! Вычислили все четко и правильно! Ведь поляки собирались обстреливать аэродром именно из Nb.W 41! Мы только в количестве ошиблись — эти ухари планировали использовать две установки Nebelwerfer. Ну чтобы наверняка. И установили его не на поляне, а прямо в речке. В пяти километрах от аэродрома, оказывается, есть небольшая отмель и вымытый грот на крутом берегу. Вот в этом гроте и спрятаны сейчас реактивные установки. А для стрельбы их планировали выкатить на отмель и, шарахнув прямо с воды (благо директриса получалась почти вдоль русла и берега не мешали), быстро свалить.
Разузнав все это, я вызвал Болотникова вместе с его гвардией и, передав им схрон для подрыва, затребовал машины, оставленные нами в лесочке. То есть не все машины, а один грузовик. До той излучины отсюда километров десять, а я уже настолько умотался за эти дни, что бегом их преодолевать просто ломы. Да и пленных — не на себе же нести? Кстати, этих пленных до сих пор продолжали колоть на предмет еще каких-нибудь неучтенных диверсионных групп. Те орали, плакали, но были единодушны в своих показаниях — было две группы. Одна — наблюдателей, а вторая — непосредственно стрелков. Больше здесь никого нет.
Порадовавшись этому факту, я уже хотел было выдвигаться встречать машину, но тут вспомнил про потерянно стоящего под охраной Ми-щука. Хлопнув себя по лбу, подошел к нему и, отпустив бойца, сказал:
— Вот и все, Тарас Богданович. Позвольте вас поблагодарить за помощь.
Хуторянин только вздохнул, когда я пожал его руку, но это было еще не все:
— Вы учтите, что вас будут вызывать на допрос. Я, разумеется, передам все необходимое вашему уполномоченному НКВД, только расследование могут вести другие люди. И для них я сейчас напишу записку. В ней изложу, что вы сразу согласились сотрудничать с органами и что я вас завербовал. Поэтому арестовать вас, не ставя в известность меня, у них не получится. А арестовать я не дам… И еще… — С сомнением поглядев на мужика, на всякий случай поинтересовался: — Надеюсь, у тебя больше нет неучтенных родственников? А то вляпаешься очередной раз, я помочь уже не смогу…
Мищук замотал головой, я же, сев на поваленное дерево, стал писать спасительную для него бумагу. Печати, конечно, не было, но один черт следователи на цидулю с такой подписью плюнуть не рискнут и все равно, в случае ареста Тараса,
