Гридень 3. Экспансия - Денис Старый
— Тысяцкий Братства, — отвечал я.
— Это я знаю, но какое дело Алексею-Лешко до тебя? Я должник сотника и за ним хоть в Пекло, но мне знать нужно, — говорил десятник.
— Спросишь у Алексея, — ответил я, добавляя в голос металла.
— Спрошу, не сомневайся. Мы сейчас к нему идем, — буркнул старший воин, поднялся с седла, которое подложил, чтобы не садиться в снег, и пошел к своим бойцам.
— Как зовут тебя? — выкрикнул я.
— Стоян, — ответил мне десятник.
— Только бы последнюю букву имени не заменять на «к» в обращении, — буркнул я.
К вечеру мы соединились с Алексеем, с которымбыло только четырнадцать воинов и ни одной телеги. Воины были недовольны и прожигали меня взглядом, определяя главного виновника их бегства. Единственный, кто улыбался был Алексей.
— Я сделал свой выбор, я буду рядом с тобой. Не прогонишь? — усмехался дядя.
— Не прогоню. И скажи своим воинам, чтобы не сомневались. Жизнь у них не должна сильно испортиться. Дом и хлеб с мясом я дам, — сказал я нарочито громко, чтобы услышали все.
Алексей оставил меня, подошел к сопровождающим его воинам.
— Кто хочет уйти, уходите. Я считаю ваши клятвы исполненными. Никто мне более ничего не должен. Подворье мое можете разграбить, мне пути в Новгород-Северский более нет, — сказал Алексей.
Мне показалось, что он сейчас не столько действительно освобождает воинов от клятвы, сколько проверяет степень их лояльности. А еще я не мог не удивиться тому, как легко дядька отказывается от своего имущества.
Остались все воины, хотя я не мог не отметить, что были те, кто начал крутить головой по сторонам, ожидая реакции у своих товарищей. Если бы хотя бы двое высказались за то, чтобы уйти, вероятно, половина воинов покинула Алексея.
— Спаси Христос, други мои, что остались со мной. Здесь самые верные из всей сотни. И не страшитесь будущего, есть у меня серебро, хватит обжиться хоть где, — сказал Алексей со-ратникам, а после повернулся ко мне и как бы оправдывал свой поступок. — Я не буду топтать копытами моих коней русскую земли бок-о-бок с кипчаками. Не по нраву мне сговор Игоря Ольговича со Степью.
— А как клятва, сотник? — задал вопрос Стоян.
— Моя клятва, данная матери Владислава, сестре моей, Агате, сильнее иных обещаний и клятв. Она на крови, она на поминании Рода. Так что я нарушил бы более сильную клятву, если бы оставался с князем Игорем Ольговичем. И еще… — Алексей осмотрел всех воинов. — Вам самим не претит, не отвращает звать кипчаков на Русь? Мы били степняков, потеряли в боях многих своих товарищей, а теперь лобызаться в уста с ними станем? Сколько клятв было произнесено о мести половцам? Сколько мы ходили в степь искать своего врага и бить его?
— Вы можете вступить в Братство, получить свои дома, чтобы перевезти семьи под Суздаль. Если нет семей, то получите возможности их завести, — встрял я в разговор.
Не сказать, что мои слова вызвали, вдруг, ажиотаж. Складывалось впечатление, что я сказал то, что само собой разумеется. Между тем, я понимал, что сейчас перед этими людьми стоит серьезный выбор, что я для них пока еще некий отрицательный персонаж, из-за которого, скорее всего, погиб их товарищ, а они лишаются части своего имущества.
А еще, получается, что большая часть сотни Алексея осталась брошенной, без своего командира и части своих товарищей. Наверняка, среди оставшихся с князем были не совсем лояльные моему родичу воины. Или, что скорее всего, это воины, которые более лояльны к князю Новгрод-Северска.
— Уходить нужно, сотник. Я с тобой, но пусть каждый решает. Что до Братства… Я не имею ничего против, нам нужно будет обживаться. Но прежде, пока князь у половцев, нужно сходить в Новгород-Северский и вывести свои семьи, свой скарб. У меня только два десятка коров. Мне их что, оставить? — высказался Стоян.
На том и порешили, а после стали быстро уходить. Через Алексея я послал одного воина, чтобы тот отвез от меня приказ моей сотне выдвигаться к Переславлю. Соединяться со своими здесь, у Шарукани, я посчитал не самым лучшим вариантом. Мало того, о том, что я в бегах будут знать только мои десятники, для остальных, я остался в Шарукани, но отдал приказ уходить. Ну а так же я хотел бы узнать о Рахиль. Добралась ли она до моих людей? Должна, иначе бизнес степняков-людоловов сильно пострадает, если после выплаты выкупа не будут отдавать заложников.
— А теперь все подробно рассказывай, родич, историю нашей семьи! И давай думать о том, как мне доказать, что я знатного происхождения, — сказал я, когда поравнялся с Алексеем после уже как часового перехода.
— Ты правнук польского князя Болеслава… — начал рассказывать Алексей.
Глава 12
Итак, получается, что я, точнее, моя мама, — плод грехопадения. Дочь князя Польши Агнесса Болеславовна согрешила с сыном киевского князя Святополком Изяславовичем, когда тот договаривался с Болеславом о взаимопомощи и военном союзе. Можно было бы, конечно, и свадебку сыграть. Союз был бы просто замечательным, однако, были некоторые препятствия.
По рассказам моего дяди Лешко, Агнесса на момент встречи с Ярославом Святополчичем — восемнадцатилетняя девушка — собиралась принять постриг в монастыре и стать аббатисой. Лешко не знал, почему бабка стремилась стать невестой Христа, может, потому, что два ее жениха после того, как сговорились о помолвке, умерли? Учитывая бытующие суеверия, этого факта было достаточно, чтобы объявить Агнессу «черной невестой»!.
Ну, а Ярослав, которому было на момент греха под сорок лет, являлся глубоко женатым уже второй раз. И как вообще такой союз, близость Агнессы и русского князя, состоялся, мне не понять. Не изнасиловал же волынский князь дочь польского властителя? За такую обиду и война могла бы начаться и с Волынью, и с Киевом. Болеслав III был очень суровым мужиком.
Но, даже не в этом дело, девушке может понравиться взрослый мужчина, как и мужчине молодая девица, которая, даже по меркам будущего, была совершеннолетней. У меня главным вопросом было, почему вообще допустили
